Рассветный шквал

– Ваше величество позволит? – пропустил издевку мимо ушей воин.

– Валяй. Опять бешеная сидка разгулялась?

– Истинно так, ваше величество...

– Если ты будешь через каждые два слова поминать мое величество, остроухие вырежут все наши деревни прежде, чем мы закончим беседу, – нахмурился монарх, которому по большому счету начхать было на грязных поселян, но боль в правом подреберье опять начала разрастаться, грозясь выплеснуться наружу. А показывать свою немощь перед Валланом он не хотел. Перед Валланом больше, чем перед кем-либо другим.

– Слушаюсь, ваше величество.

Валлан еще раз поклонился, зачем-то расправил аксельбант в виде веревочной петли на левом плече – знак принадлежности к элитным карательным войскам Трегетрена – и продолжал:

– Как вы знаете, банда остроухих выродков под водительством Мак Кехты уже больше луны не беспокоила границы нашего королевства, да стоит оно вечно. На исходе цветня она вырезала поселение землепашцев у Кривого Лога, сожгла до основания факторию трапперов в двух лигах к западу и заманила в засаду высланный из форта Турий Рог отряд. Там было два десятка лучников, дюжина следопытов и пять петельщиков из полусотни Лабона. Ни одного новичка или необстрелянного бойца с южных границ. Только ветераны, прошедшие всю войну. Выжил лишь один из петельщиков...

– Хороши же твои люди, Валлан, – кривовато усмехнулся Витгольд – боль нарастала. – У Мак Кехты, как я знаю, не больше полутора дюжин остроухих.

– Это так. Командир отряда был бы примерно наказан в назидание другим, можете не сомневаться. – Голос Валлана звучал глухо, слова падали, как булыжники с крепостной стены на головы осаждающих. – К моему сожалению, он погиб в числе первых. Так вот, ваше величество. Один из бойцов был ранен, пробовал спрятаться под поваленным деревом. Это мои следопыты определили потом, когда подоспела подмога. Сиды взяли его живым. Когда Лабон со своей полусотней примчался на место побоища, он нашел своего человека распятым на дереве. Вниз головой. Ему вырвали язык, выкололи глаза, оскопили и в глазницы засунули отрезанные яйца.

Молодой человек остановился, исподлобья наблюдая за реакцией короля.

Витгольд украдкой потер бок, стараясь скрыть свое движение от взгляда петельщика.

– Продолжай, продолжай...

– Прирезать побывавшего в руках остроухих воина потребовалось скорее во имя человеколюбия...

– У твоих-то мордоворотов?

Валлан умел тщательно скрывать свои чувства, и в этот раз королю тоже не удалось пробить жалом язвительного замечания толстую шкуру петельщика.

– Лабон гнал банду пять дней на север. При этом потерял двоих убитыми и еще семерых – ранеными. Самострельными стрелами и дротиками из засады. Остроухих он при этом так и не видел. Наконец они углубились в Ард’э’Клуэн. Встречный разъезд конных егерей короля Экхарда помог перевязать раненых, но командир его выразил нежелание видеть на своей земле ваших воинов.

– Вот зараза, – прокомментировал монарх. При этом осталось неясным – имел ли он в виду несговорчивого командира экхардовских егерей или свою болезнь.

– Лабон, без верительных грамот вашего величества, был вынужден повернуть назад. Нынче не те времена, чтобы затевать свару меж людьми. Мы приняли меры – удвоили патрули вдоль северо-восточной границы и направили дополнительные отряды петельщиков во все форты.

– Помогло?

– Мак Кехта исчезла. Как под землю провалилась. На целую луну. Позавчера был вырезан дозор между хутором Три Сосны и Кривым Логом.

– Может, разбойники с гор?

– Там, где зверствуют остроухие, разбойников не бывает, ваше величество.

– Ладно, что там дальше?

– Отрезанные носы, выколотые глаза... Сомнений быть не может – это Мак Кехта.

– Мстит, значит. Все не успокоится.

– Этому нужно положить конец.

– Согласен. Что от меня-то требуется?

– Письмо на имя короля Экхарда. С предложением оказывать моему отряду всю необходимую помощь.

– Твоему отряду?

– Я возьму лучших из лучших. Полсотни хватит. И сам поведу воинов по следу. Только петельщики. Ни лучников, ни копейщиков. Мак Кехта должна сдохнуть.

– Если за дело возьмешься ты сам, не сомневаюсь – не топтать землю проклятой ведьме. Будет письмо. После полудня.

– Благодарю, ваше величество. – Валлан склонился в глубоком – насколько позволяла тяжелая броня – поклоне. – Не смею больше занимать ваше время, мой король.

– Иди уж, иди...

Петельщик развернулся на каблуках, но негромкий окрик Витгольда остановил его.

– Погоди чуток...

– Да, мой король.

– Ты побереги себя там.

– Ваше величество?!

– Думаешь, не вижу, как ты вокруг Селинки моей ходишь? Как козел вокруг капусты. Да не наливайся... Мне недолго осталось. Трегетрену крепкая рука нужна. Вот и задумал окрутить вас. В жнивце в самый раз будет. Так что без нужды под стрелы не лезь.

– Ваше величество! – Голос Валлана звучал сдавленно из-за нахлынувших чувств.

Из последних сил превозмогая боль, король улыбнулся – наконец-то ему удалось смутить непробиваемого капитана гвардии. Ишь, покраснел, как мальчишка, которого подловили подглядывающим за купающимися в пруду девками.

– Теперь иди.

Витгольд, несмотря на внешнюю невозмутимость, готов был выть от боли и грызть зубами лохматые шкуры.

– Да, Герека покличь!..

Дверь за Валланом захлопнулась и тут же вновь распахнулась, впуская в опочивальню постельничего.

– Что прикажете?

Но король уже корчился, не слыша и не видя ничего вокруг.

Острый наконечник дротика, брошенного с неимоверно большого расстояния, с противным чавканьем вонзился в незащищенную спину стремглав бегущего человека. Враз помертвевшие ноги запнулись о запыленную траву, и охотник рухнул кулем, широко разбросав сильные загорелые руки. Его удиравший товарищ даже не остановился. Смерть сидела у него на закорках, часто и хрипло дыша, посверкивая зелеными глазищами с вытянутыми аспидно-черными зрачками. До заветной двери оставалось не более сотни шагов.

– Я же говорила – живым!

Смысла сказанного человек не разобрал, но высокий, надсаженный от постоянного напряжения женский голос вызвал еще большую прыть, поскольку и был он голосом самой Смерти, которая накатывалась с дробным топотом копыт от недалекой опушки леса.

Припав к выгнутым шеям серых и соловых скакунов, пять вооруженных всадников споро настигали беглеца. Пять пар яростно сверкающих раскосых глаз, пять пар заостренных ушей... Пять перворожденных сидов с молодыми, светлокожими, словно нечувствительными к жаркому летнему солнцу, искаженными гримасой ненависти лицами. Пять занесенных дротиков...

– Давай, Харран!

– Скорее, сынок!!!

На крыльцо кряжистого сруба, сложенного из могучих бревен, припавшего к склону прибрежного холма, выскочили двое. Старик с изуродованным когтистой лапой какого-то хищника лицом и молодой огненно-рыжий, в щегольской куртке с бахромой, парень.

Две стрелы сорвались с задрожавших от натуги луков.

Одна по самое оперение вошла в шею изящно прыгающему через изгородь коню. Другая ударила в грудь изготовившегося метнуть дрот сида.

Эх, не в ходу у охотников Ард’э’Клуэна бронебойные боевые стрелы! Широкое жало, вполне пригодное для охоты, способное пустить кровь кабану, изюбру, медведю, но не подходящее для войны, разорвав звенья кольчуги, потеряло силу и вошло неглубоко, всего-навсего ранив.

А Харран, ощутив из-за подоспевшей помощи прямо-таки крылья на ногах, поднажал так поднажал. Шестьдесят шагов, сорок, тридцать... В это время граненый железный штырь пробил ему правую ногу.

Закричав не столько от боли, сколь от ужаса, человек упал на четвереньки и пополз, пятная кровью бурую каменистую землю и пожухлые стебельки травы.

Один из стоящих на крыльце мужчин – тот, что был помоложе, – забыв про лук, бросился на подмогу собрату.