Страница 9 из 69
Дэном владели смешанные чувства. Он испытывал ностальгическую грусть и в то же время легкость. Попрощавшись со стариками, он сел в свой джип и отправился в Нью-Йорк. Путь от вашингтонского вокзала до Манхэттена занял у Дэна четыре часа. Он разгрузил машину, поставил ее в ближайший гараж, но задерживаться в новой квартире не стал. Его тянуло освоиться с местом, где ему предстояло жить. Дэн отправился бродить пешком по Сохо, выбирая, где бы пообедать. Ему очень нравилось, что рестораны тут встречались буквально на каждом шагу. В некоторых Дэн уже успел побывать. Теперь он решил познакомиться еще с одним. Купив газету, доктор Майнор расположился за столиком у окна и для начала заказал себе бокал легкого вина.
Потягивая вино, Дэн листал газетные страницы, однако вскоре оставил это занятие и стал наблюдать за прохожими. Потом, словно спохватившись, он заставил себя вернуться к недочитанной статье. Одним из пунктов его новой жизни было прекращение бесплодных поисков. Хватит тешить себя иллюзиями. Ему все равно ее не найти. Он же не сможет разорваться на тысячу кусочков и одновременно искать в разных местах. Шансы найти в громадном городе бездомного человека были почти равны нулю.
Разум Дэна приводил ему свои логичные, неопровержимые доводы, а внутренний голос нашептывал другое: «Ты ведь переехал в Нью-Йорк не только из-за интересной работы. Ты все еще надеешься ее найти. Ты приехал сюда потому, что Нью-Йорк — это место, где ее видели в последний раз».
Ночью, вслушиваясь в негромкие уличные звуки, доносившиеся снизу, Дэн все же решил предпринять еще одну, последнюю попытку. Если до конца июня у него не появится результатов, он прекращает поиски.
Новая работа поглощала большую часть его времени. Поиски велись урывками и оставались безрезультатными. Правда, с наступлением теплых дней вероятность несколько повысилась. Очередной круг поисков Дэн назначил на восьмое июня, но именно в этот день ему пришлось делать срочную, внеплановую операцию. Ничего, один день погоды не делал. Девятого Дэн отправился в Южный Бронкс, до сих пор считавшийся захолустьем, хотя в последние двадцать лет там произошли ощутимые перемены. Приехав туда, он сделал то же, что и в других местах: стал задавать вопросы и показывать фотографию матери, всегда находившуюся при нем.
И произошло чудо. Дэну встретилась бездомная, неряшливо одетая женщина лет около шестидесяти с чумазым морщинистым лицом и водянистыми глазами. Увидев снимок, она вдруг улыбнулась.
— Похоже, вы ищете мою подружку Квинни, — сказала она.
Входя в парадную дома на Парк-авеню, где жил ее босс, сорокадвухлетняя Уинифред Джонсон всегда испытывала какую-то робость. Она работала с Адамом Колиффом три года; вначале в компании «Уолтерс и Арсдейл», а затем в его собственной фирме, куда перешла не колеблясь.
Адам считал Уинифред своей правой рукой, и это не было преувеличением. Но все равно она никак не могла отделаться от страха. Уинифред казалось, что однажды консьерж остановит ее и скажет: «Извините, леди, но вход для посыльных за углом».
Уинифред знала, откуда у нее этот страх, это ожидание унижений. От родителей, которые только и делали, что подсчитывали оскорбления, нанесенные им окружающим миром. С раннего детства она слышала их нескончаемые сетования и жалобы. Некоторые фразы врезались ей в память: «Запомни, Уинифред, мир устроен так, что каждый, кто обладает хоть крупицей власти, непременно постарается тебя унизить. Чем больше власти, тем больше безнаказанности. А мы — люди маленькие. Да и ты выше не поднимешься. Сама потом убедишься». Даже перед смертью отец не успокоился и до последнего вздоха ругал компанию, припоминая все обиды, причиненные ему за сорок лет. Мать Уинифред была еще жива и находилась в доме престарелых. Жалобы на унижения и издевательства над ней продолжались и там.
Уинифред вспомнила о матери в тот самый момент, когда консьерж с улыбкой открыл ей дверь. Несколько лет назад ей удалось устроить мать в новый, оборудованный по последнему слову техники пансионат. Она искренне надеялась, что старухе там понравится. Увы! В первое же посещение на голову дочери обрушился знакомый поток материнских жалоб. Такие понятия, как счастье или удовлетворенность, были совершенно незнакомы ее матери. Но самое ужасное, Уинифред понимала, что родительские представления о жизни передались и ей, и она была бессильна их побороть.
Худенькая, даже хрупкая, Уинифред не пользовалась преимуществами своей фигуры, а носила консервативные деловые костюмы. Ее украшения ограничивались скромными сережками-пуговками и ниткой жемчуга. Она умела быть настолько тихой и незаметной, что люди забывали о ее присутствии. Зато Уинифред ничего не забывала. Она все замечала, подмечала и помнила любую мелочь. На работу в компанию Роберта Уолтерса и Лена Арсдейла Уинифред пришла сразу по окончании секретарского колледжа. За все эти годы ни тот ни другой не оценили должным образом ее знаний. Похоже, ее боссам и в голову не приходило, что она не хуже их (а возможно, гораздо лучше) разбирается во всех тонкостях строительного бизнеса. Зато Адам Колифф сразу же это заметил и оценил по достоинству. Несколько раз он в шутку ей сказал:
— Представляю, Уинифред, сколько людей тешат себя надеждой, что вас не угораздит написать мемуары.
Однажды эта шутка дошла до ушей Роберта Уолтерса, рассердив и раздосадовав его. Уолтерс никогда не был учтивым с Уинифред и вел себя так, будто терпит ее лишь из милости. «Я не стану, как мать, подсчитывать обиды, — думала Уинифред. — Он еще заплатит за свою грубость, и дорого заплатит».
Ее мысли вновь вернулись к Адаму. Нелл тоже недооценивает своего мужа. Адаму — считала Уинифред — вовсе не требовалась жена, зацикленная на собственной карьере да еще слушающая подсказки своего знаменитого деда, мечтающего видеть внучку чуть ли не президентом. А кто ж тогда будет заботиться о муже? Сколько раз Уинифред слышала от Адама:
— Знаете, сегодня Нелл опять допоздна задержится у этого старого пня, а мне чего-то так не хочется есть в одиночестве. Давайте перекусим вместе.
Конечно, он заслуживал более заботливой и внимательной женщины. То, что ему не хватало внимания, ощущалось за милю. Иногда Адаму хотелось просто поговорить, и он рассказывал Уинифред про свое детство, которое провел в Северной Дакоте. Самым большим его увлечением были походы в местную библиотеку, где он разыскивал книжки с фотографиями красивых зданий.
— Меня завораживали высотные дома, — признавался он Уинифред. — Чем выше, тем лучше. Там, где я рос, дом в три этажа уже считался высоким. Если кто-то строил такой дом, люди ехали за двадцать миль поглазеть на чудо.
А иногда за их совместным обедом говорила она. Адам умел ее разговорить, и Уинифред начинала выкладывать ему многое из того, что знала о крупных фигурах строительного бизнеса. Правда, на следующее утро она спохватывалась, мысленно обзывала себя сплетницей и относила свою словоохотливость за счет выпитого вина. Но Уинифред не опасалась последствий — она доверяла Адаму. Они доверяли друг другу, и Адам просто восхищался ее «историями изнутри». Особенно его интересовал ее начальный период работы в «Уолтерс и Арсдейл».
— Надо же! Значит, наша божья пташка Уолтерс уже тогда не брезговал взятками? — воскликнул Адам, услышав одну весьма откровенную историю.
Помнится, Уинифред покраснела, поняв, что сболтнула лишнее. Но Адам тут же пообещал ей, что никогда и нигде и словом не обмолвится об услышанном. Уинифред восхищала его проницательность. Как-то он ей сказал с упреком в голосе:
— Уинифред, не пытайтесь меня дурачить. Я же чувствую: в вашей жизни кто-то есть.
И она рассказала ему о том человеке и даже назвала имя. После этого случая ее доверие к Адаму еще более возросло.
— Можете подниматься, мисс Джонсон, — сказал ей консьерж, кладя трубку домофона. — Миссис Колифф ждет вас.
Сегодня Адам попросил ее заехать к нему домой и взять темно-синюю куртку и дипломат.