Свет

– Я этого хочу. Я трахаться хочу.

Впрочем, интереса подставляться под член у нее, в общем-то, никакого и не было. Ее скорее разгневал идиотизм этой идеи.

Мона-клон тоже изучала себя – в зеркалах, принимая откровенные или гневные позы в зависимости от настроения. Интересовалась своими телом и лицом, а главным образом прической: когда они спасли Билли Анкера с Редлайна, волосы у Моны были длинные, светлые, струящиеся и все время пахли шампунем из перечной мяты. Она зачесывала их в разные стороны, разглядывая себя под разными углами, затем распустила и с отвращением сказала:

– Ну все, я кончаю с собой.

– Хорошо, милая, а теперь иди покушай чего-нибудь, – безразлично отозвались теневые операторы.

– Я не шучу, – пригрозила Мона.

Они с Билли Анкером в обитаемой секции вели себя как два диких зверя в одной клетке. Случайно пересекаясь, не находили что друг другу сказать. В общем-то, это стало ясно еще в первый день. Мона заставила операторов соорудить ей белую кожаную куртку, походившую на боевое обмундирование, такого же оттенка плиссированную блузку до голеней, а в качестве украшений – маленький золотистый пояс и сандалии на толстой подошве из прозрачного полиуретана. Выглядела она отлично и знала это. Испоганив морского окуня диким лимонным сорго (этот рецепт Мона выучила в анклавах для менеджеров среднего звена Мотеля Сплендидо) и взяв реванш на десерте из свежих летних ягод в граппе, она стала рассказывать о себе. Ничего особенного в ее истории, по словам Моны, не было. История успеха. Школьницей она отличилась в синхронном плавании. Место в корпоративной иерархии заслужила благодаря врожденному таланту к работе с людьми. Она никогда не тяготилась своим происхождением, не завидовала сестре или матери. Жизнь ее выехала на проторенную колею, признала Мона, но добавила, что это ведь только начало.

Она спросила, мог бы Билли Анкер пилотировать «Белую кошку».

Билли Анкер, кажется, не услышал вопроса. Он задумчиво поскреб щетину под нижней челюстью.

– Эх, а что такое жизнь, девочка? – протянул он рассеянным тоном.

Разделяло их четыре фута, но казалось, что кадры сняты в разных каютах.

– Я тут живу, – проинформировала его Мона на следующий день. – А ты вот здесь живешь.

Она попросила теневых операторов превратить ее половину обитаемой секции в подобие корпоративного бара или столовой далекого земного прошлого, с чистым полом, выложенным плитками в шахматном порядке, и древними машинками для молочных коктейлей, которым не было нужды функционировать. Билли Анкер свою половину оставил неизменной; по утрам он садился на пол посредине – голый, костлявый, желтокожий, по виду среднего возраста – и приступал к сложным упражнениям по самоконцентрации, достигая сатори. Мона у себя в каюте смотрела голограммы. Билли большую часть времени глядел в пространство и пердел. Если ему случалось пукнуть слишком громко, Мона поднималась, выходила к общей двери и выразительно, с омерзением, произносила:

– Иисусе!

По ее тону могло показаться, что она Билли кого-нибудь представляет.

Серия Мау наблюдала за их встречами не без интереса и держалась толерантно. Все равно что домашних питомцев завести. Чудачества людей помогали ей абстрагироваться от накатывающих приступов меланхолии или гневных вспышек, если оказывалась бессильна гормональная фармакотерапия «Белой кошки». Мона и Билли ее успокаивали. Она к ним привыкла и ничего нового не ожидала.

Тем удивительнее было сутках в четырех или пяти лету от Редлайна застать их вместе в постели Моны.

Освещение имитировало свет, проникающий через полуприкрытые жалюзи в послеобеденную пору одной из умеренных зон Земли. Царила атмосфера cinq à sept.[52] У постели стояла миска с розовой водой, куда Билли Анкер окунал пальцы, утишая преждевременный оргазм. Мона была в короткой серой шелковой юбке, задранной до пояса, а излишек помады придавал губам искусанный вид. Она обеими руками держалась за хромированное изголовье кровати и, приоткрыв рот, смотрела затуманенным взглядом через решетку. Груди ее выскользнули из комбинации.

– О да, Билли Анкер, трахни меня, – сказала она вдруг.

Билли Анкер согнулся над ней в позе одновременно заботливой и хищной. Выглядел он моложе обычного. Желтый свет мягко озарял его длинные жилистые коричневатые предплечья. Спутанные волосы космами свисали по обе стороны лица; перчатки он так и не снял.

– Да, – сказала Мона, – трахни меня о стенку.

Услышав это, он замер было, потом пожал плечами и продолжил трудиться над ней; взгляд его стал менее отстраненным. Мона порозовела и издала тонкий дрожащий крик. Эта соломинка сломала спину верблюда: Билли после нескольких спазмов громко застонал и навалился на Мону. Немедленно расцепясь, они принялись смеяться. Мона закурила и, не спрашивая, дала ему затянуться. Он сел, опершись спиной об изголовье, и обнял ее рукой за плечи. Некоторое время они курили по очереди, потом Билли Анкер поискал чего-нибудь утолить жажду и, не найдя, напился розовой воды из миски.

Серия Мау некоторое время наблюдала за ними молча, размышляя: «И что, он бы так со мной этим занимался?»

Потом перехватила управление обитаемой секцией. Понизила температуру на десятки градусов. Свет усилила до уровня яростных больничных флуоресцентных ламп. Ввела дезинфектанты в систему кондиционирования воздуха. Мона, поняв, что происходит, прикрыла рукой глаза и быстро оттолкнула Билли Анкера.

– Убирайся, пока не поздно, – сказала она. – Господи, просто убирайся.

Она слезла с кровати, забилась в угол и обеими руками схватилась за ближайший закрепленный у переборки объект, дрожа от страха и шепча:

– Это не я. Это не я.

Билли Анкер в недоумении уставился на нее. Утер с лица капли дезинфектанта, словно пот. Посмотрел на ладонь. Рассмеялся.

– В чем дело? – спросил он.

Серия Мау внимательно рассматривала его. В таком свете Билли Анкер был похож на общипанного петуха. Плоть его казалась седой, как волосы. Она не вполне понимала, что в нем нашла.

Она ответила голосом корабля:

– Ты выходишь на этой остановке, Билли Анкер.

Клон застонала и вцепилась еще крепче, зажмурилась как могла.

– Ты бы тоже вещички собрала, – посоветовала ей Серия Мау. – Это и твоя остановка как-никак.

Она открыла канал связи с математичкой.

– Откинь воздушный шлюз, – приказала она.

Потом подумала.

– Нет, погоди.

Спустя две минуты какой-то объект вынырнул из ниоткуда в дальнем уголке Пляжа, на краю системы, которой никто не позаботился дать имя. Пустота корчилась в конвульсиях. Фейерверковый набрызг частиц за пару миллисекунд приобрел очертания K-рабля – «Белая кошка» включила основной двигатель и под небольшим наклоном к эклиптике двинулась внутрь системы, оставляя по себе недвусмысленную прямую линию продуктов сгорания.

Пятьдесят лет назад, когда человечество появилось на Пляже, эту систему обследовали и обнаружили в ней ровно один твердый объект, связанный сложным танцем орбитального резонанса с газовым гигантом. Объект мог считаться луной, хоть и был крупноват. Приливный разогрев ядра создал на поверхности температурные условия, в целом подобные земным, а также сгенерировал неплотную и неустойчивую атмосферу, где, однако, присутствовали необходимые для жизни газы. По арке небес – занятного оттенка зелени – перемещалась туша газового гиганта цвета лососины. Всю планетенку занимала единственная фрактальная структура. С орбиты она напоминала растительность, но не была ни жива ни мертва, а представляла собой сбрендивший древний алгоритм. Сбежав из какой-то навигационной системы, он пошел вразнос и исчерпал на луне все сырье. Результатом явился бесконечный узор павлиньих перьев миллиона размеров, развернутый в трех измерениях. Так математичка пыталась спастись от гибели.

52

Букв.: «время дня от пяти до семи вечера» (фр.).