Дорога соли

— Которая скоро оборвется.

Несмотря на это мрачное заявление, я улыбнулась. Таиб ответил тем же, и мне стало очень легко на душе. Я глянула через его плечо в открытый проем палатки. На горизонте уже вставало солнце. Бледная полоса божественного света окрасила небо. Я вылезла из палатки на прохладный песок и стала смотреть, как над кромкой далеких дюн показался сияющий ободок, как невыразительно-серый цвет песка сменился на молочно-кремовый с множеством оттенков, переходящих в чистое золото. По мере того как солнце поднималось все выше, волны удивительного света заливали впадины между дюнами. Такой красоты я не видела еще ни разу в жизни. Голова моя словно очистилась от всех прежних страхов и воспоминаний. Мне сразу стало легко. Все мое существо наполнилось сияющим воздухом, сливаясь в единое целое с этим небом и песком.

Глава 29

Мариата шла всю ночь. Ей помогал месяц, милостиво освещавший дорогу, хотя порой она спотыкалась, а однажды даже упала и, несмотря на толстую ткань платья, ободрала колени об острые камни. Женщина шагала будто во сне, и в голове ее осталась одна-единственная мысль: идти и идти, только вперед. Вообще-то она старалась совсем ни о чем не думать, и всякий раз, когда к ней в душу закрадывалось сомнение, отталкивала его прочь и продолжала двигаться, прислушиваясь только к телесным ощущениям.

При этом нельзя было сказать, что Мариата не понимала, где находится и куда идет. Звезды над ее головой не оставались на месте, и внутренний голос постоянно напоминал ей о том, чтобы она обращала внимание на расположение хвоста созвездия Скорпиона. Мариата бессознательно вносила поправки в свой курс, наблюдая, как жало небесного насекомого постепенно склонялось к юго-востоку.

Шагая, она повторяла про себя народные песни, которые помнила еще с детства. Их пели ей бабушка и тетки. Она слышала эти слова, сидя у костра, когда возвращались караваны из дальних странствий или воины из набегов. Из глубин ее памяти всплывали отрывки полузабытых, почти бессмысленных куплетов.

Камни под ногами были ужасно острыми и очень мешали идти. Зачем она надела эти сандалии, привезенные еще с Адага, а не купила прочных ботинок из красной кожи, которые так любят носить женщины из племени аит-хаббаш, с рантовой подошвой, закрывающие лодыжки и при шнуровке плотно прилегающие к голени? Для столь трудного похода, когда земля под ногами хрустит и скрежещет, как тлеющие угли, и чуть ли не на каждом шагу приходится спотыкаться, лучше обуви не придумаешь. В гору идти тяжело, под гору — галька и камешки разъезжаются под ногами, подошвы скользят.

Нет, эта песня не пойдет. Мариата старалась не думать про верблюдов. При мысли об этом она вспоминала, как солдаты избивали Атизи, и ей становилось страшно. Кто знает, что с ним было дальше? Солдаты избили его до бесчувствия и забрали с собой? Или прикончили и бросили тело? Перед ее глазами снова встала жуткая картина. На обочине лежит мертвая Муши. Другой верблюд, навьюченный тюками, вскидывает копыта и исчезает во мраке. Вместе с этим пришла и мысль о том, как же глупо все получилось. Теперь она одна на дороге, и у нее ничего нет, даже глотка воды, чтобы подкрепить уходящие силы. Эта мысль все настойчивей стучала в ее голове. Мариата пыталась отогнать ее песнями, но она все равно вклинивалась во время пауз.

«Ты умрешь, — шептал ей вкрадчивый голосок, вползая в промежутки между словами. — Ты умрешь, и никто не узнает, где твоя могила».

Мариата стиснула зубы.

«Замолчи! — приказала она. — Мы еще только вышли. Надо пройти очень длинный путь. Если в самую первую ночь ты пугаешь меня смертью, то что от меня останется на третью, на пятую, на двадцатую? Кого ты тогда станешь пугать?»

Проходили часы, медленно вращался черный небосвод, а она все шла, впрочем, уже не шагала, а устало тащилась по бесконечной плоской равнине, усеянной камешками, от которых сбивались подошвы ее сандалий, подворачивались ступни и мучительно болели икры. Скорпион подобрался к самому краю Вселенной и куда-то пропал. Одна за другой звезды стали терять свою чистоту и прозрачность, а месяц больше не царил на небосклоне. Когда появилось солнце, его встретил мир, который был сер и безрадостен. Перед Мариатой распростерлась бесцветная и тусклая земля, суровая и неприветливая. Предметы, которые до сих пор казались ей бесформенными, теперь обрели отчетливый облик, серый и скучный на фоне бесконечной, усеянной камнями, такой же мрачной и плоской возвышенности. Когда солнце поднялось выше, она окрасилась неживым серовато-коричневым оттенком. Эта местность, должно быть, называлась Хамада-Гир, обширная, бесплодная, простирающаяся на сотни миль равнина, зажатая между бескрайними эргами,[74] морями песков, раскинувшимися перед Мариатой к востоку и западу. Куда ни бросишь взгляд, вокруг земля, такая же сухая, как недельный хлеб. Ни намека на оазисы, о которых говорили караванщики, ни единого зеленого пятнышка.

Мариата закрыла глаза и постаралась вспомнить, что слышала от торговцев в караван-сарае, просеивая в голове сведения, которыми запаслась как раз на такой случай. Слова вскипали в голове маленькими фонтанчиками, напоминая роднички, внезапно прорывающие поверхность пустыни, в которую превратился ее разум.

«Каменистая пустыня — это верная смерть. Если не найдешь скважину с водой, ты погибла. Игли, Маззер и Тамтерт, что на западе Алжира, — подходящие места для верблюдов. Солнце должно подниматься у тебя слева. Найди гору с двумя вершинами и иди между ними. Говорят, без пищи и воды человек может прожить неделю, но только если будет прохладная погода и тебе улыбнется Всевышний».

Другой голос, далекий, женский, напоминал ей: «В Хамада-Гир высохшие русла рек бегут с северо-запада на юго-восток. Иди вдоль них, и придешь в долину, богатую оазисами».

Мариата открыла глаза, повернула лицо к солнцу и продолжила путь.

Прошло несколько часов, и ничего существенного в окружающем пейзаже не изменилось. Несмотря на то что она продолжала решительно, хотя и с трудом, вышагивать вперед, горизонт так и не приблизился, оставался таким же пустым, как и на рассвете. Сухие русла, по которым шла Мариата, были просто пыльными канавами в земле, неровной и крошащейся под ногами. Их дно усеивали груды камней, отполированных речными водами, которые текли здесь когда-то и очень давно исчезли, оставив после себя только сухие валуны. Даже эти мертвые русла после пары миль тяжелой ходьбы стали исчезать. Один раз она вышла на территорию, покрытую какими-то колючими зелеными стеблями, и ускорила шаг по направлению к ним, но земля, вскормившая эту растительность, оказалась такой же сухой и пыльной, как и все остальное в этой мрачной и дикой местности. Попытавшись сорвать хоть один листик, Мариата лишь порезала пальцы. Она пошла дальше, стараясь не думать о том, что попала в беду. Спина ее болела, живот с каждым шагом казался все тяжелей.

«Я не ела и не пила всего только полдня, — говорила она себе. — Я обязательно останусь жива. Ведь я дочь пустыни. Без пищи и воды человек может прожить неделю», — повторяла Мариата снова и снова.

Ее разум услужливо старался не замечать страшных оговорок и подсовывал ей поразительные истории, слышанные у костров. В них говорилось о подвигах тех людей, которые выжили благодаря своей стойкости, несмотря на то что все их верблюды пали или были украдены и у путников не осталось ничего. Она всей душой верила, что будет так же тверда и решительна, как и эти мужчины, не утратит сил и выносливости, пусть даже носит ребенка.

74

Эрг — обширная территория, покрытая песком.