Дикий цветок

Он приоткрыл дверь.

— Именно поэтому я тебя и позвала, Томас. Я хочу сказать тебе правду. Поверь мне! — Присцилла повысила голос, когда ее бывший муж ступил в прихожую.

Томас снял свою шляпу с напольной вешалки.

— А с чего мне тебя слушать?

— Я умираю и хочу покаяться.

Он повернулся и уставился на нее.

— Ты опять мне лжешь?

— Скоро ты убедишься, что нет, — с легкой иронией мотнув головой, заявила бывшая супруга. — Томас, я очень слаба и не собираюсь с тобой спорить. Можешь мне верить или не верить. Я спала с Эндрю Дунканом три раза, но после этого не забеременела. Регина — твоя дочь.

Томас подошел ближе, желая лучше рассмотреть лицо Присциллы, понять, врет она или нет. Когда дело касалось ее, что-либо сказать наверняка было трудно. В любом случае он видел, что Присцилла больна. От его взгляда не укрылась нездоровая бледность кожи, темные мешки под глазами и впалые щеки. Ему стало ее жаль, но сочувствие не смогло превозмочь чувства обиды за предательство и измену.

— Откуда мне знать, что ты не говоришь мне то, что я хочу от тебя услышать? Это твое признание не сможет исправить вреда, нанесенного былыми словами, о которых ты очень пожалела.

Присцилла сомкнула веки.

— Думай, что хочешь. Лично я уже все сказала. Можешь мне верить, можешь нет. Зачем мне волноваться из-за того, что ты мне не веришь? У тебя есть Жаклин. Она тебя утешит.

Имя счастливой соперницы женщина произнесла с особой ненавистью в голосе. Осторожно и очень медленно она подошла к шнурку колокольчика, дернула за него и тяжело опустилась в кресло, потонув в пене шелка.

— Теперь иди. Мне надо принять лекарство. Это довольно неприятно. Моя служанка следит, чтобы я принимала столько, сколько прописано.

С книгой под мышкой и шляпой в руке Томас стоял, не зная, что предпринять. Верить ей или не верить? Плохо, что Присцилла не желает полностью развеять его сомнения. Правда ли, что она умирает? Мать его сына…

— Присцилла, я… Ты мне правду сказала? Обо всем?

— Я говорила то, что говорила, Томас. Я ничем тебе не обязана. Думай, что угодно. А теперь уходи.

— Мне жаль, что ты заканчиваешь свои дни так.

Присцилла отмахнулась от слов Томаса.

— Я сожалею только о том, что не вышла замуж за мужчину, который полюбил бы меня так, как майор Эндрю Дункан.

— Я тоже об этом сожалею, — признался Томас.

— Но я по крайней мере была хорошей матерью и родила троих чудесных детей.

— Да, Присцилла, все правильно. Никто не вправе винить тебя.

— Пришли ко мне Вернона. Пусть приезжает, как только сможет, и без жены. Сам-то он, возможно, самый счастливый муж на свете, но всем остальным вокруг него приходится из-за этой женщины держаться настороже.

— Это и моя мама говорит.

Присцилла вымученно улыбнулась.

— Джессика, как всегда, на высоте. Она не из тех, кого можно обвести вокруг пальца.

Вошла служанка, неся на подносе лекарства. Она направилась прямиком к своей хозяйке, которая неподвижно сидела в кресле у окна. Поставив поднос на стол, служанка зашторила окно. В комнате стало еще мрачнее, чем прежде. Присцилла прикрыла глаза, словно позабыв о присутствии Томаса. Служанка вытащила пробку из бутылочки с лекарством. Мужчина подошел к креслу и пожал Присцилле руку. Та никак не отреагировала.

Когда Томас развернулся, чтобы уходить, женщина, не размыкая глаз, произнесла:

— Томас! Есть способ развеять все сомнения.

Мужчина замер на месте.

— Какой?

— Прочти мою книгу.

Присцилла широко раскрыла рот и приняла ложку со снотворным.

Глава 95

Томас вернулся домой рано вечером. Для него подогрели ужин, но мужчина отказался есть. Обменявшись с Жаклин нежными, длившимися долго-долго объятиями, Томас поднялся наверх и отправился в комнату матери, неся с собой прощальный подарок Толиверам, сделанный Присциллой. Сидя в купе вагона первого класса, он смотрел на мелькающие вдали огоньки светящихся окон, но перед его мысленным взором неслись картины из прошлого. Он вспоминал, как Присцилла жаловалась ему, что Джессика больше привязана к мальчикам, чем к Регине. Томас тогда посчитал ее заявление полной чушью. Его мама любит всех своих внуков одинаково. Просто Джессика привыкла иметь дело с мальчиками, поэтому чувствует себя в их обществе увереннее. Из-за своей непроходимой глупости он ни разу не задумался над тем, чем вызвана эта отстраненность по отношению к родной внучке. Томас видел только то, как маленькое веснушчатое личико дочери освещается улыбкой и руки тянутся к бабушке, когда та появляется в пределах ее видимости. Видение за видением проносилось в его памяти. Присцилла была совершенно права, а вот он оказался слепым дураком. Ему следовало все понять еще тогда, когда жена призналась, что читала дневники свекрови, дабы выяснить, знает ли Джессика о ее романе с майором.

Холодок пробежал по спине Томаса, когда он осознал, что Джессика с самого рождения Регины подозревала, что та от Эндрю Дункана. Подозревала, так как точно определить было просто невозможно. Томас прожил долгие годы, мучаясь неуверенностью насчет происхождения Регины. Это было сродни клинку, который нельзя вытащить из раны, иначе истечешь кровью. До сего времени Томас мирился с неизвестностью, но теперь понял, что не сможет более выносить эту гложущую, ноющую боль. Он должен узнать то, что знает мама. Томасу хотелось верить Присцилле, ему ужасно хотелось ей поверить, но он не мог. Разве что в случае, если Джессика приведет какие-нибудь доказательства того, что Регина была его плотью и кровью. Присцилла была права, когда заявила, что его мама не из тех, кого можно обвести вокруг пальца.

Джессика открыла дверь в ночном пеньюаре, но спать она еще не ложилась, а пила, как обычно, свой вечерний горячий шоколад. Мама удивилась, завидев сына.

— Что случилось, сынок?

— Мама! Мне надо с тобой поговорить.

— С удовольствием.

Томас так никому и не рассказал о той ночи в его спальне, о сделанном Присциллой признании в адюльтере и о том, что отцом Регины был другой мужчина. Восемь лет Томас носил эту тяжесть на сердце, но теперь пришло время от нее избавиться.

— Мама, ты знала о ее связи с Дунканом? — спросил Томас, рассказав о причинах развода и лживом заявлении Присциллы.

— Ты не понимаешь, почему я тебе ничего не рассказала? — удивилась Джессика. — А что бы хорошего из этого могло получиться? К тому же я только подозревала Присциллу в измене. Я ни в чем не была уверена.

— Но ты относилась к Регине так, словно была уверена в грехе ее матери.

Покрытые морщинами щеки Джессики вспыхнули румянцем, выдавая ее стыд.

— Да, ты прав. Я надеюсь, ты меня простишь, хотя сама себя я до сих пор корю за это. Тогда я была уверена, что Эндрю Дункан — отец Регины, а сейчас я думаю наоборот.

— Почему? Что заставило тебя передумать?

Джессика отложила на столик книгу о Толиверах, которую до этого пролистывала. Томас понимал, что она специально это делает. Ей надо собраться с мыслями. Его мама была не из тех, кто говорит на серьезные темы, предварительно все не обдумав.

— Сейчас уже не важно, откуда мне это известно, — грустно улыбнувшись, наконец сказала Джессика. — Считай это интуицией бабушки, но Присцилла предоставила тебе достаточно информации. Теперь твое сердце может успокоиться.

— Ты думаешь, я могу ей верить?

— Да, сынок. Присцилла сказала тебе правду.

— Откуда такая уверенность?

— В таких случаях, дорогой, следует определять правду на основе того, что ты знаешь о человеке. Ты знаешь, что Присцилла ненавидит тебя так сильно, как может ненавидеть только отвергнутая женщина. Если бы Эндрю Дункан был Регине отцом, с какой стати она решила бы вытаскивать занозу сомнений из твоей души? Когда Присцилла разговаривала с тобой, она заботилась не о твоем душевном спокойствии, а о своей бессмертной душе. Представь себе, как трудно умирать, имея на совести такую тяжкую ложь, которой Присцилла отравила тебе душу. Думаешь, у твоей бывшей нашлось бы столько храбрости? Я уверена, что Присцилле хочется, чтобы ты не поверил ее исповеди и жил, мучаясь, до конца своих дней. Но она очистила свою совесть, примирилась с Создателем, и больше ее ничего не интересует. Поверь мне, сынок, и не пятнай своих воспоминаний о дочери.