Сын повелителя сирот

– Шпионы? – переспросил Джервис. – У них полкорабля обгорело. И даже сортира нет на этой штуковине. Спроси-ка, есть ли у них огнетушитель.

Глаза Чон До блеснули.

– Смотрите! – вскрикнул Пак. – Вот этот прекрасно вас понял. Вероятно, они тут все говорят по-английски.

Джервис изобразил огнетушитель, помогая себе голосом, он явно старался.

Машинист сложил руки, словно для молитвы.

Хотя у него была рация, Джервис крикнул на сторожевик:

– Нам нужен огнетушитель!

Было слышно, как там совещаются. Затем последовал ответ:

– У вас там пожар?

– Господи Боже мой, – заорал Джервис. – Просто пришлите сюда огнетушитель.

– Они продадут его на черном рынке. Это ж бандиты, вся их страна такая, – заметил Пак.

Увидев красный огнетушитель, спускающийся с военного корабля на веревке, Чон До неожиданно понял, что американцы отпустят их. Раньше ему не приходилось говорить по-английски, его этому не учили, но сейчас он произнес – опасливо, зондируя почву:

– Спасательная шлюпка?

Джервис взглянул на него.

– У вас нет спасательной шлюпки?

Чон До отрицательно замотал головой.

– А еще шлюпку спустите, – крикнул Джервис.

Пак понял, что вот-вот проиграет. Он снял каску и провел рукой по коротко стриженным волосам.

– Разве не очевидно, почему им не разрешают иметь на борту спасательную шлюпку?

– Надо отдать тебе должное, – сказал Джервис Паку. – Думаю, ты прав насчет этого, который понимает по-английски.

В рубке несколько матросов от безделья возились с рацией. Доносились их голоса. Один взял микрофон и произнес:

– Это личное сообщение Ким Чен Иру от Том Джон-сана. Мы перехватили ваше парадное судно, но нигде не можем найти ваш лак для волос, спортивный костюм и ботинки на каблуках, прием.

Капитан ожидал спасательную шлюпку, но когда вниз спустился сверток не больше двадцатикилограммового мешка риса, он растерялся. Джервис показал ему красную ручку, за которую нужно потянуть, и изобразил руками, как шлюпка раскроется.

У всех американцев были небольшие фотоаппараты, и когда один из них начал делать снимки, остальные последовали его примеру – они снимали горы ботинок «Найк», почерневшую раковину, где брилась команда, черепаший панцирь, сохнущий на солнце, дырку, которую машинист вырезал в перилах, чтобы гадить в море. Один из матросов схватил календарь капитана с фотографиями актрисы Сан Мун из последних фильмов с ее участием. Они посмеивались над тем, что северокорейские красотки носят длинные платья, но капитану это надоело: он подошел и вырвал календарь. Затем один из матросов вышел из рубки с портретом Ким Чен Ира в рамке. Ему удалось снять его со стены, и теперь он высоко поднял его, чтобы всем было видно.

– Гляньте-ка сюда, – позвал он остальных. – А вот и он собственной персоной.

Команда «Чонма» помрачнела.

Пак внезапно засуетился.

– Нет, нет, нет, – запротестовал он. – Это очень серьезно. Верните обратно.

Но матрос не собирался расставаться с портретом.

– Ты сказал, что они шпионы, да? Что с воза упало… Так, лейтенант?

Лейтенант Джервис попытался разрядить обстановку.

– Пусть мои парни возьмут у вас парочку сувениров, – обратился он к капитану.

– Но над такими вещами не шутят, – ответил Пак. – Людей в тюрьму за такое сажают. В Северной Корее это грозит смертью.

Еще один матрос вышел из рубки, неся портрет Ким Ир Сена.

– Я нашел его брата, – объявил он.

Пак замахал руками.

– Подождите, – забеспокоился он. – Вы не понимаете. Вы же отправите этих людей в могилу. Их надо задержать и допросить, а не приговаривать к смерти.

– Смотрите, что я нашел, – сказал другой матрос, выходя из рубки в капитанской шапке. Внезапно второй помощник молниеносно вытащил нож для разделки акул и приставил его к горлу матроса.

Полдюжины винтовок взметнулись, словно по команде, и почти одновременно послышался щелчок. На палубе сторожевого корабля матросы, мирно попивавшие кофе, замерли на месте. В тишине бряцали снасти, как всегда, и вода выплескивалась из садка. Чон До чувствовал, как волны, отскакивая от носа сторожевого корабля, раскачивали «Чонма».

Капитан очень спокойно сказал второму помощнику:

– Это просто шапка, сынок.

– Нельзя ходить по миру и делать все, что вздумается. Есть правила, а правила нужно соблюдать. Нельзя вот так приходить и красть чужие шапки, – не сводя глаз с матроса ответил капитану второй помощник.

Чон До сказал ему:

– Ты только отпусти матроса, ладно?

– Я знаю, где проходит черта, – ответил тот. – Не я ее перехожу, а они. Кто-то должен их остановить, кто-то должен выбить эти мысли у них из головы.

Джервис достал свое оружие.

– Пак, – попросил он. – Будь добр, переведи, что его сейчас застрелят.

Чон До вышел вперед. Во взгляде второго помощника читались ледяная решимость и угроза, и матрос взглянул на Чон До с мольбой. Чон До осторожно снял шапку с головы матроса и опустил руку на плечо второго помощника.

– Ты прав. Надо остановить человека, пока он не наделал глупостей, – сказал второй помощник, затем отступил на шаг и бросил свой нож в море.

Подняв винтовки, матросы обернулись к Джервису. Он подошел к Чон До.

– Я признателен тебе, что ты уговорил его отступиться, – сказал он и, пожимая Чон До руку, сунул ему визитку.

– Если когда-нибудь будешь в мире свободных.

Оглядев в последний раз «Чонма», лейтенант произнес: «Удаляемся, господа».

И, словно двигаясь в танце, – винтовки вниз, отступление, перестраивание, винтовки вверх – восемь американцев покидали «Чонма» так, чтобы семь из них постоянно держали на прицеле команду. Через несколько мгновений палуба опустела, и шлюпка исчезла из виду.

Лоцман сразу встал к штурвалу, чтобы развернуть «Чонма». Серый корпус сторожевого корабля незаметно растаял в тумане. Чон До прищурился, стараясь представить себе «начинку» сторожевика – систему управления и коммуникаций, способную засечь любой сигнал, любое слово, произнесенное в этом мире. Он взглянул на визитку в своей руке. Это было вовсе не патрульное судно, а перехватчик, американский «Фортитюд». Внезапно Чон До почувствовал, что по его ботинкам ползают креветки.

Хотя топлива оставалось мало, капитан приказал идти прямо на запад. Команда надеялась, что он не потопит оскверненную «Чонма» в какой-нибудь укромной бухте, а войдет в безопасные северокорейские воды.

Они быстро бежали по волнам, и, когда на горизонте показалась земля, было странно, что наверху не хлопает флаг. Лоцман у штурвала не сводил глаз с двух белых квадратов на стене, где раньше висели портреты их вождей.

Чон До, изможденный, не спавший, сметал креветок, которых разбросал, в сточный желоб, возвращая их в родную стихию. Но на самом деле он лишь притворялся занятым, как и помощники капитана, которые возились с садком, а машинист – с лебедкой. Сам капитан мерил палубу шагами и злобно ворчал. Команда, боясь приближаться к нему, пока он был в таком состоянии, не сводила с него глаз.

Капитан снова прошел мимо Чон До. Кожа у старика покраснела, делая черные татуировки особенно яркими.

– Три месяца, – рявкнул он, – три месяца ты был на этом корабле, но даже притвориться рыбаком не смог! Ты тысячу раз видел, как мы на этой самой палубе разгружаем сети – разве ты не ешь из одной кастрюли с нами и не срешь в одно ведро с нами?

Все смотрели, как капитан дошел до носа, а когда он вернулся, помощники перестали притворяться, что работают, а лоцман вышел из-за штурвала.

– Ты засел там внизу с наушниками, крутишь свои настройки и стучишь на пишущей машинке. Когда ты появился здесь, мне сказали, что ты владеешь тхэквондо, мне сказали, ты умеешь убивать. Я думал, ты проявишь себя, когда придет время. Да какой ты офицер разведки! Ты не можешь даже притвориться тупым работягой, как мы.

– Я не из разведки, – сказал Чон До. – Я простой парень, которого отправили в языковую школу.