Новый Вавилон

В общем, подводя промежуточный итог, скажу, мы с Вывихом сдружились. В его шумной компании, как это ни странно прозвучит, принимая в учет мой замкнутый характер, я переставал чувствовать себя неисправимым мизантропом на карнавале в Рио. Терпеть не могу суеты городов, всяких дурацких парадов, оркестров и стадионов. Вывих не излечил меня от наклонностей к затворничеству, в моем возрасте — поздно меняться. Но, я не мог не зарядиться от него непоколебимой верой в человеческий потенциал, которую он излучал как какой-то прожектор в пустыне. Верой, замешанной на любви, а Гуру, я это чувствовал каждой клеточкой, любил человечество так, как, должно быть, его любит сам Бог, отстраненно, со стороны, но не свысока. Это было чувство истого аквариумиста, наблюдающего за своими любимцами из-за стекла, но готового в любой миг сойти с Небес, чтобы преподнести им бьющееся сердце на блюдечке. Или, как минимум, долить в аквариум свежей воды и вычистить забившийся говном угольный фильтр. Нисколько не сомневаюсь, милая: любить столь крепко и безответно человеческий мир, несовершенный и оттого забитый экскрементами обитателей, способен лишь разум, очистившийся от всего мирского. И, я учился этому у Гуру. Я, скажу больше, питался его животворящей энергией, как порядком поизносившаяся аккумуляторная батарея от стационарной электрической сети. И, вполне реально ощущал, как изо дня в день растет потенциал, подисчерпавшийся в далеких походах. При этом, солгу, если скажу, будто наши отношения были вовсе безоблачными. Помню, как расстроил однажды Гуру, осведомившись у него в самых осторожных выражениях, как ему, задумавшему сокрушить порочный частнособственнический миропорядок, вдобавок, не делая тайны из своих намерений, удалось заручиться поддержкой лиц, по всем понятиям являющихся его столпами. Наверное, мне не следовало спрашивать об этом Гуру, но мне не хотелось, чтобы между нами оставались двусмысленности…

— На мистера Торча намекаете? — прищурился Вывих.

— Почему сразу на него? — сказал я, заливаясь пунцом.

— Значит, на мою корпорацию CHERNUHA? — сказал Гуру, поглаживая окладистую белую бороду.

Я окончательно смутился.

— Ничего страшного, друг мой, — с присущим ему великодушием заверил Вывих. — Никакого парадокса, привидевшегося вам, тут и близко нет. Вам не ясно, в чем секрет моей популярности здесь, в Америке? Причем, как среди рядовых обывателей, так и у влиятельнейших персон, и без того находящихся на самой вершине социальной пирамиды, куда остальные только карабкаются по мере сил. Тут все просто, сэр. Причин, обеспечивших мне успех, несколько, они разные, но действуют в комплексе, совсем как но-шпа с аспирином, один препарат расширяет сосуды, другой — разжижает кровь, а вместе они — существенно улучшают самочувствие. Вот и у меня — аналогичный подход. Вас смутило мое влияние нам мистера Торча, который и без меня — истинное воплощение пресловутой Американской мечты, принимая во внимание хотя бы этот небоскреб, поверьте, он стоил баснословных денег. У Торча таких — несколько, а еще — с дюжину доходных домов, куча фирм и фирмочек, банковские счета, акции, облигации, мансы, шманцы… — Гуру лучезарно улыбнулся мне. — Короче, у него есть все, чего только можно возжелать, за исключением одного крошечного нюанса. Который, впрочем, представляется ничтожным только бедняку в самом низу социальной пирамиды, поскольку тот спит на газетах в парке, стоит в очереди за баландой для нищих и думает лишь о том, чем бы набить живот. Бедняк не думает о Боге, полковник. В отличие от мистера Торча, который, при всех своих баснословных богатствах, остался тем же, кем он был в самом начале своей поистине головокружительной карьеры…

— Кем был? — глупо моргнув, спросил я.

— Как, вы не догадываетесь? Так я вам скажу — куском говна. Жалкими семи десятью килограммами никчемной плоти, трепещущей перед ужасом небытия! Поразмыслив как следует, полковник, вы легко согласитесь со мной: все его достижения, включая высокое положение в обществе, не стоят ломаного гроша…

— Почему?! — воскликнул я, вспомнив, с какой помпой нас встретили в Америке, кортеж из дорогих лимузинов, охрану и оркестр, его музыканты битый час надрывались под дождем. Наконец, банкет в нашу честь, куда были приглашены приятели Торча, натуральные сливки общества, потомственные аристократы, биржевые спекулянты, богатые плантаторы и сталелитейные короли, каждому из которых, снарядить десяток экспедиций в Амазонию, было все равно, что мне купить бутылку сельтерской воды…

— Почему?! — переспросил Гуру, всплеснув руками. — Как же вы не понимаете столь очевидных вещей?! Да потому, что сильными мира сего, все эти чванливые денежные мешки остаются исключительно в глазах плебса. Но, даже самый тупой из них отчетливо осознает свое ничтожество пред Роком. Только умирать им обиднее, чем безработным. Столько всего накопили. А ничего не пролазит в гроб, — улыбка Гуру сделалась до ушей. — И, вот смех, сколько бы Торч и его дружки по истеблишменту не карабкались вверх по социальной лестнице, это ничего им не даст в данном аспекте. Ибо она — не лестница Иакова. Полковник, вы читаете Библию?

Я сделал неопределенный жест.

— И увидел я во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается Неба. И вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь, и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что сказал тебе, — с чувством продекламировал Гуру. — Это — из книги Бытия, где про сон Иакова. Вы, должно быть помните, как поступил Иаков, проснувшись? Он возлил сладкий елей на камень в своем изголовье, назвав то место Бейт Эль, то есть, Домом Божьим…

— Вавилоном, — вполголоса молвил я.

— Совершенно верно, — подхватил Гуру. — Но, сколько бы вавилонских башен не построили земные владыки, начиная с зиккурата Навуходоносора из кирпича-сырца, продолжая известняковыми пирамидами на плато в Гизе и заканчивая нашим с вами Guru Building из армированного стальными прутьями бетона высшей пробы, Небеса остаются столь же далеки от них, как и когда далекие предки мистера Торча стояли на земле, опираясь на палку-копалку. Иначе, сэр Перси, и быть не может, ибо библейская лестница Иакова — есть восхождение человеческой души к источнику чудодейственного космического света, сопряженное с очищением от всего низменного. Грубо говоря, от налипшего к подошвам говна. Методика очищения — дана в моем учении, я зову его Этикой За Живые. И, уверяю вас, на этом пути никакому Торчу, а с ним — и самому Джону Пирпонту Моргану с Генри Фордом, никакие хитрожопые конвейеры с эскалаторами не помогут. А я — могу. Если, конечно, захочу. Таким вот способом изобретенная мной Этика приносит мне конкретные живые бабки. А без них, как вы уже не раз, подозреваю, удостоверились, пачки папирос не купишь, не то, чтобы организовать экспедицию в Амазонию…

— М-да, — завороженно протянул я.

— Наконец, есть и обратная сторона вопроса, чисто прикладная. Она состоит в том, что нувориши вроде мистера Торча остро нуждаются в легитимации своего положения. Близость к титанам духа, таким как я, полковник, обеспечивает им преклонение плебса. Сообщает нечто вроде статуса небожителя. При этом сам плебс получает лишний повод уверовать, что раз уж сам Торч ходит перед дядей Костей на полусогнутых, ему, то бишь — плебсу, сам Майтрея велел валиться предо мной на колени. Ничего не имею против, мой друг…

В дверь постучали. Гуру, вздрогнув, прервался.

— Войдите, — сказал он.

— Газгешите, Константин Николаевич? — из дверного проема сверкнули очки, нацепленные на длинный нос низкорослого щуплого человечка с физиономией классического счетовода, еще при жизни погребенного под грудами приходных и расходных ордеров, накладных, счетов-фактур и прочей аналогичной макулатуры, в которую рядится Американская Свобода, чтобы никто не узрел, что у нее под платьем…