Новый Вавилон

Жорик потеребил кончик носа.

— Кто их знает… Могли и не успеть, если катастрофа застигла экипаж врасплох. Судя по трюмным люкам нараспашку, они как раз что-то разгружали. И тут внезапно что-то случилось. Что именно, мы не знаем… какая-то беда…

— Что за беда?

Здоровяк передернул широченными плечами.

— Не знаю. Не берусь утверждать, будто мне это не померещилось, но, кажется, некоторые из черепов, попавшихся нам внизу, были продырявлены…

— Может, несчастные моряки покончили с собой, чтобы не мучиться от удушья… — предположил Мишель.

— Всяко, конечно, могло статься, — согласился Жорик. — Только я никогда не слышал, чтобы люди стрелялись в лоб…

— Кто-то на них напал? — я затаила дыхание.

— Или они передрались… — промолвил Жорик.

— Или их расстреляли за какие-то проделки, — с важным видом вставил Мишель

— В трюме? — усомнился Жорик. — Я бы расстреливал прямо на палубе…

— То ты, — парировал отец. — А чекисты привыкли работать в подвалах…

— Тьфу, — сплюнул француз.

— Кстати, а как трупы сохранились в воде сто лет? — спросил Мишель.

— Из-за холода, — предположил Жорик. Кроме того, как знать, вдруг у воды на дне какой-то особый химический состав? Скажем, она богата природными консервантами, препятствующими разложению.

— Откуда они тут?

— Из твоей подземной Хамзы, к примеру, которой ты нам все уши изнасиловал…

— А что за оборудование мы видели в трюме? — спросила я.

Жорик пожал плечами.

— Убей, не знаю, Марго. Никогда в жизни не встречал ничего подобного…

— Какие-то капсулы для астронавтов, — сказала я.

— Чем быстрее вы разберетесь с бумагами из рубки, тем скорее мы это узнаем, — напомнил Жорик, возвращаясь к своим макаронам.

— А мы, по-твоему, чем заняты?! — фыркнул Мишель.

***

— Похоже, вся бумага кроме той, на которой оттиснуты денежные знаки, превратилась в кашу… — вздохнул отец, откладывая в сторону тугие пачки разнокалиберных и разношерстных купюр.

— Отрадно слышать, что теперь мы хотя бы богаты, — не повернув головы, бросил от костра Жорик. — А то, знаешь, нас ведь запросто могли в обед сожрать ни за грош…

Я подумала, это похвальба, за которой он как за ширмой скрывает разочарование.

— Мы не за тем богатством сюда приплыли, — с раздражением напомнил отец.

— Спасибо, а то у меня с утра склероз…

— Эй, вы, оба, а ну — кончайте! — прикрикнула я, продолжая упрямо перебирать трофеи. Все верно, большая часть бумаг пропала. То есть, листы, на которых девяносто лет назад делались какие-то записи, слегка разбухли, но большей частью сохранили первоначальную форму. Чего нельзя было сказать о самих текстах, вода размыла чернила, превратив комбинации слов и предложений в размашистые мазки фиолетовой акварелью с холста начинающего абстракциониста.

— Если изучить их под микроскопом… — подал голос дядя Жерар.

— Ну, извини, микроскоп не додумался прихватить…

— Или, еще лучше, сделать сканы и прогнать через специальную программу на компьютере…

— Вот жалость, надо было еще и сканер с собой переть…

— Можно сфотографировать и загрузить в ноутбук…

— Неделю займет!

— Если ты вспомнишь, Моше, сколько лет ушло у дешифровщиков, работавших с шумерской клинописью…

— Ты что, дешифровщик?!

— Да обождите же вы оба, черт бы вас побрал! Как дети малые, честное слово!

— А чего нам ждать-то, Рита? — язвительно осведомился отец.

— А вот этого!!! — воскликнула я. Не знаю, что именно испытала миссис Болл, когда из-под рыжего песка у холма Бирс-Нимруд показалась кромка первого из даров Иштар, которые ей посчастливилось раскопать. Но лично я, развернув блокнот в кожаном переплете и обнаружив читабельные строки, ей богу, едва не брякнулась в обморок. Через тело словно пропустили слабый ток. Я нашла его, о, Господи, я нашла его, чуть не завопила я. Это было то, о чем когда-то так много спорили мои мальчики, папочка с дядюшкой Жориком. Легендарный оригинал дневника сэра Перси. Послание с того света. Письмо, написанное девяносто лет назад и не нашедшее адресата. Он был указан в первой же строке. Этого человека давно не было в живых, как, впрочем, и самого сэра Перси. — Дорогая моя Сара, — прочла я, едва не задохнувшись от волнения. — Единственная и незабвенная любовь моя…

— Чего-чего?! — выпалил Мишель, привставая.

— Дядя Жора? Мисс Болл, ту женщину-археолога, к которой в Первую мировую войну ездил полковник Офсет, звали Сарой, не так ли?!

— Ее звали Сарой Евгенией Болл, — выронив пакет с макаронами, француз обернулся ко мне. Мой голос дрогнул от волнения, оно легко передалось ему.

— Что у тебя, принцесса?! — спросил здоровяк, охрипнув.

— Кажется, я нашла последнее письмо сэра Перси, — пролепетала я, безуспешно пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями.

— А ну-ка! — в два шага француз оказался у меня за спиной, обтирая перепачканные соусом пальцы прямо о свою футболку. Папа присоединился к нему с опозданием в десять секунд. Он водрузил на нос очки.

— Письмо полковника Офсета? — переспросил Жорик. — Ты уверена?!

Страницы блокнота слиплись. Тем не менее, пустив в ход ногти, мне удалось рассоединить их, действуя с превеликой осторожностью, поскольку бумага грозилась расползтись от малейшего неосторожного движения. При этом, сами строки, нанесенные на нее, читались без труда.

— Подумать только, это ведь химический карандаш… — потрясенно констатировал папа.

— Невероятно… — почти шепотом молвил француз. Я сразу поняла, о чем он. Блокнот, который я не смела извлечь из воды, справедливо опасаясь, как бы он не рассыпался во прах, был заполнен лично сэром Перси, человеком, превратившимся в легенду задолго до того, как каждый из нас появился на свет. Путешественником, разминувшимся с нами и в пространстве, и во времени. Но, если бы не он, мы бы ни за что не очутились тут. Ведь мы пришли в Амазонию по проторенной им тропе. И вот теперь я касалась подушками пальцев его письма, хранившегося, будто в почтовом ящике, в сейфе затонувшего русского корабля. У письма полковника Офсета был другой адресат, но, похоже, провидение распорядилось по-своему, перенаправив его нам. Эта мысль — оглушала…

— Читай, Рита, — дрогнувшим от волнения голосом сказал папа. — Читай, моя дорогая девочка. Только не вынимай блокнот из воды и будь с ним поосторожнее, ладно?

Я кивнула. Будь поосторожнее… Еще бы, мог и не напоминать. Тем более, что разобрать почерк сэра Перси оказалось совсем несложно, даже из-под воды буквы легко складывались в слова, а последние выстраивались в по-военному четкие шеренги строк. Рука полковника — была тверда. Хоть, как сделалось ясно с первых же строк, он был здорово расстроен. Экспедиция, затеянная им, пошла совсем не так, как ожидалось, и, сдается, все шло к тому, что сэр Перси вот-вот угодит в переплет. Только не подумай, Дина, он не жаловался на злую судьбу, не каялся в ошибках и не пытался оправдаться. Как-никак, ему ведь и прежде доводилось заглядывать Костлявой мегере в глаза, вся его жизнь была непрерывной чередой испытаний. Кроме того, он же был настоящим ученым, из тех, кто, не колеблясь идет на риск, ибо Истина в его глазах всегда стоит той цены, которую приходится заплатить. Помнишь, в школе нам рассказывали о Марии Кюри, как она оставалась ученой до последнего хриплого вздоха, таская на груди ампулу с открытым ею радием, полагая ее счастливым талисманом. Вот и сэр Перси Офсет был из того же теста. И, все же, между строк, я уловила нечто, заставившее сердце болезненно сжаться, хоть не берусь сказать, что именно так подействовало на меня. Быть может, я почувствовала, как он устал. Как думаешь, что испытала бы Мария Кюри, доживи она до жуткого гриба из дыма и огня, взметнувшегося над Хиросимой с Нагасаки?

— Дорогая Сара, единственная и незабвенная любовь моя… — написал сэр Перси в первой строке. Господи, а ведь я чувствовала это, я всегда знала, он ведь ее всю жизнь любил… Фраза тронула меня, на глаза навернулись слезы. Последний штрих к портрету героя… Впрочем, чего я хожу вокруг да около, вот оно, его последнее письмо. Я набрала его на ноутбуке целиком…