Страница 33 из 34
— С рекордсменом? — присвистнул хозяин Бонни.
— Да, это лучший эрдель в Союзе, — скромно ответила хозяйка Тюшки. Она внимательно разглядывала Бонни. Сначала ее лицо было нахмурилось, а потом прояснилось. — Я бы посоветовала отвести Бонни к Пери-Регине, — сказала она. — Вы как раз подходите ей по масти. Хотите, дам телефон хозяев?
— Вообще-то я уже договорился… Сами понимаете, Бонни идет нарасхват…
— С кем?
— Да есть у нас во дворе одна сучка… Нелька…
— Нелька? — засмеялась хозяйка Тюшки. — Вы уверены, что она эрдель?
— Ее не выводят на выставки. Ее хозяин — больной человек, ну и…
— Вы хотите получить щенков от суки, которую не выводят на выставки? Их же никто не купит!
— Что вы! — испугался хозяин Бонни и вытащил из кармана записную книжку. — Дайте мне, пожалуйста, телефон Пери-Регины.
— Пери-Регина вряд ли сама сможет с вами поговорить, — усмехнулась хозяйка Тюшки. — Спросите Риту Францевну, скажете ей, что звоните от Магды. Магда — это я. Скажете, что я считаю вашего Бонни идеальной парой для Пери…
А Бонни и не подозревал, что он идеальная пара для Пери-Регины. Бонни лез к Тюшке, загребая лапами землю, как экскаватор, и Тюшка поглядывала на него с симпатией. Их мягкие черные носы, как пылесосы, втягивали в себя воздух и сопели, уши были вскинуты, а лапы дрожали, но хозяева крепко держали в руках поводки.
— У вашего Бонни мягкая шерсть. Ему не поставят на выставке отлично, — заявила вдруг Магда.
— Как… не поставят? — изумился хозяин Бонни.
— Очень просто. С такой шерстью нечего думать о медали. Но я могу вам дать телефон одного парикмахера, — сказала Магда. — За десятку он превратит вашего Бонни в картинку… Если только возьмется за него… — прибавила она задумчиво.
Мне показалось, что хозяин Бонни сейчас упадет на траву.
— Понимаете, вы прозевали момент, когда Бонни нужно было щипать… — продолжала Магда. — Я боюсь, что сейчас поздно… А впрочем… — Она подошла к Бонни и профессионально его погладила. — В общем, вот вам телефон, спросите Эрика. Скажете: от Магды. Только не тяните. Кстати, у него прелестная сучка Глори-Флёр…
— А как же Пери-Регина? — растерялся хозяин Бонни.
— Но Бонни — кобель, — засмеялась Магда. Хозяин Бонни тоже улыбнулся собственной дурости. Теперь он не смел вступать в споры с Магдой. Особенно после того, как она обмолвилась, что все судьи на выставке ее друзья…
… Собачьи габсбурги и гогенцоллерны одобрительно взирали с небес на своих потомков…
Сегодня я захватил на площадку этюдник. Решил пораньше отпроситься у Ивана Дмитриевича и уйти в лес. Деревья там уже окончательно пожелтели и покраснели, и мне хочется оказаться в лесу, пока светит солнце и пока светло.
Собаки с удовольствием прыгают через барьер, охраняют и ищут, рвут мой ватник, но упорно не желают ходить по бревну, словно оно заколдованное. Я все время думаю: неужели это так необходимо, чтобы собаки ходили по бревну? С нашей, человеческой точки зрения, это необходимо, потому что мы сами это бревно придумали, а собакам оно совсем не нужно. Собаки боятся высоты и за километр обходят все высокие бревна. Собаки выполняют команды только из любви к хозяину. Чтобы он не сердился и чтобы все было хорошо. Если я когда-нибудь заведу собаку, то на площадку с ней не пойду. Я сам научу ее делать все, что нужно. Раньше мне больше всех нравился Бонни, а теперь нравится Дэзи. Сейчас Бонни выщипан по последней моде и вовсю готовится к выставке. Парикмахер Эрик не подвел! А хозяин Бонни (он, оказывается, работает диспетчером в аэропорту) подарил Магде букет роз. Она все время твердит, что розы и эрдели — ее слабости. В конце концов Бонни, может быть, и будет позволено поиграть в любовь с Тюшкой, то есть с Торикой-Рен-Рильди, вот как, оказывается, ее полное имя. Разумеется, только в том случае, если не получится с рекордсменом.
Скоро занятия на площадке заканчиваются, и я уйду отсюда. Иван Дмитриевич будет работать с другими собаками, а у меня вся любовь, отпущенная на собак, израсходована.
Сегодня на площадку придут Петька Быланский и Валька Ермаков. Мы пойдем в лес писать этюды. Один раз они уже приходили. Им понравились холмы, поля и даже куриные лапы высоковольтных передач, которые, на мой взгляд, только все здесь портят. «Индустриально-лирический пейзаж», — сказали мои друзья.
Этюдник валяется на траве около калитки. Бонни подошел и обнюхал его. Потом с презрением поднял ногу. Все как в моей будущей композиции. Только сейчас я отличаюсь от героя. Я стал настоящим инструктором, даже Иван Дмитриевич со мной советуется.
Он подошел после занятий, которые закончились на полчаса раньше.
— Получил зарплату, художник? — спросил он.
— Хотите портрет заказать?
— Куда мне… Физиономия у меня того… не подходящая…
— Иван Дмитриевич, как можно!
— Я и забыл, когда последний раз в зеркало-то смотрелся.
Я промолчал. Не решился убеждать Ивана Дмитриевича, что он красавец.
— Уходишь скоро? — помедлив, спросил он.
— Ухожу.
— А то смотри… Можно попробовать на полную ставку перевести.
— Надоело с собаками возиться. Псиной, говорят, пропах…
— Аргумент… — Иван Дмитриевич ковырнул желтым прокуренным ногтем скамейку. — Девчонка, что ли, это говорит?
— Какая?
— Какая с Дэзи ходит…
— Вот еще! — возмутился я. — Я ее собаку учу!
Мы помолчали.
— Хорошая она девчонка, — сказал Иван Дмитриевич и неожиданно смутился. — Хочу сказать, понимает все, а ты с ней как-то…
— Понимает все… Вы, как о собаке, о ней, Иван Дмитриевич!
Он вздохнул. Мне стало его жалко.
— Иван Дмитриевич, — вдруг спросил я. — Скажите, добьюсь я чего-нибудь в жизни или нет?
Он с удивлением посмотрел на меня. Папироса чуть изо рта не выпала.
— Да откуда я-то знаю?
— Ну… старый, опытный человек. Глаз — алмаз…
— Алмаз… — усмехнулся Иван Дмитриевич. — Был бы алмаз, поверь, не собак бы здесь учил…
— Я буду приходить сюда рисовать, не возражаете? — спросил я.
— Рисуй… — сказал Иван Дмитриевич. Он смотрел в сторону леса. Первый раз я видел его таким. Я встал со скамейки, а он даже не обратил внимания.
— Все будет хорошо, — сказал я и посмотрел на него. Он не ответил. — До свидания, — сказал я. Он не ответил. Он сидел на скамейке, и дым от папиросы ветер относил обратно на площадку. Там дым рассеивался.
Что-то не видать моих друзей. Я пошел в лес один. Трава еще не пожухла, и кое-где она выглядывала из-под опавших листьев яркими зелеными пятнами. Я разложил этюдник и увидел Дэзи, а потом Лену.
— Ты пришел писать этюд? — спросила Лена.
— Вроде бы…
— Я не помешаю?
— Конечно, нет… Можешь даже помочь.
— Каким образом?
— Если встанешь вон под то дерево…
— А если я буду стоять у тебя за спиной и смотреть, что ты пишешь?
— Тогда ты будешь безусловно мешать…
— Ты знаешь, мне кажется, что Дэзи больше нечего делать на этой площадке, — сказала Лена.
— Почему?
— Я не буду водить Дэзи на выставки, она не научилась ходить по бревну…
— Ты когда-нибудь улыбаешься? — спросил я.
Этюд выходил излишне ярким, правда, осень не боится красок. Лена стояла под деревом в длинном черном пальто. На голову ей упал жёлтый лист, но она не заметила.
— Ну и что? — спросил я. Когда я пишу, то не улавливаю смысла слов, которые мне говорят. Доходят какие-то словесные оболочки, на которые удобно отвечать вопросами. Но иногда все равно невпопад получается.
— Я тоже, — сказала Лена, — не умею ходить по бревну…
— Проклятое бревно, — пробормотал я, выдавливая из тюбика желтую краску.
Лена стояла около дерева и плакала. Дэзи лизала ей руку.
— Что-то случилось? — опешил я.
Лена отвернулась, вытерла слезы.
— Мне кажется, — сказала она, — чем позже человек свалится с бревна, тем больнее…
Только сейчас я обратил внимание, какие у нее длинные ресницы! А еще художник!