Ковчег

Занудин вздрогнул и растерянно погладил себя по затылку, будто пытался нащупать ту загадочную «дыру» в черепной коробке, через которую мысли вытекали в окружающее пространство и становились прозрачны и ясны ангелу-хранителю, как что-то само собой разумеющееся. Ведь Занудин только-только задумался на тему скверных предчувствий, а ангел-хранитель ни с того ни с сего заговорил об этом же самом.

— Да уж, — Занудин-маленький плавно прикрыл веки. — Похоже, пришло время списывать меня в утиль…

— О чем ты, Мини-я?

— О том, что мы все уже дали друг другу, приятель.

— Не говори так! — у Занудина защипало в носу и глазах.

— Ты только что догадался, а я не хочу больше скрывать — конечно же, я могу читать твои мысли! Я всегда это делал! Но важнее — как и почему. Затаи дыхание и послушай. Ты всегда это знал, но не отдавал себе в этом отчета. Я рожден твоим воображением. А значит, твой разум — мой дом. Значит, мысли и идеи, посещающие этот дом — попросту мои гости и соседи. Такие же реальные для меня, как земные люди для тебя. К кому-то из них я испытываю искреннюю симпатию, кого-то даже люблю, ну а некоторые вызывают у меня раздражение, не без этого… И все знания, которые ты от меня получал — я, в свою очередь, черпал из твоих же впавших в спячку мозгов. Пойми, подсознание человека — это что-то вроде коллективной памяти. Это сведения, которые добывались и накапливались усилиями всех живших. Но добраться до этих знаний, безусловно, непросто. Кому-то удается — и в народе говорят: «У него дар свыше». Но не понимая до конца природы такого дара, приписывают подвиги прозорливости, ясновидения, психометрии конкретному индивидууму, хотя и заслуга-то его, по сути, невелика… И тем не менее подобный случай исключителен. Обычный человек не умеет пользоваться тем, что дано ему с самого начала. А не умеет, потому что не способен поверить. Вот и ты, как все. Но ты придумал меня! И невинная хитрость твоего изобретательного разума сработала… Однако всему рано или поздно нужно ставить точку, пусть это и грустно.

— Но я не хочу ставить точку! Это означает, я должен остаться один?.. Ты мне нужен, Мини-я… — возбужденно прошептал Занудин.

— Хочешь или нет, но мы оба подошли к этому моменту. Мы обязательно увидимся, но пусть это будет как-то иначе, — Занудин-маленький на секунду задумался. — Все во власти принципа переходов, — добавил он и улыбнулся.

Занудин молча глядел перед собой ничего не видящими глазами.

— Когда кажется, что все закончилось — на самом деле, все только начинается. Пока ты тот, кем привык себя осознавать — тебе еще предстоят суровые испытания. Но не позволяй себе обманываться настолько, чтобы совершенная тобою ошибка стала непоправимой. А «Ковчег» ждет от тебя этого…

— «Ковчег»… ждет?.. Объясни мне…

— Нет! — резко ответил Занудин-маленький. — Больше никаких объяснений.

Занудин вздохнул так, что вздох его показался стоном.

— Тебе пора идти, — неловко подтолкнул Занудина в спину ангел-хранитель. — У тебя скопилась куча незаконченных дел в мире твоей действительности, и пока что они важнее…

Занудин, опустив голову, поднялся на ноги. Он понял, что не уйдет никогда, если не овладеет собой и сам себя не прогонит. Как же тяжело на душе в такую минуту!.. «Почему я даже во сне должен страдать? — с горечью подумал Занудин. — Или это часть высшего плана, который неисповедим для живущих?..»

И тут же Занудин осекся, вспомнив, что ангел-хранитель читает все его мысли. Ему стало стыдно за себя, и он сконцентрировался на мыслях исключительно светлых, мужественных. Занудин бросил короткий прощальный взгляд на ангела-хранителя и направился к выходу из палаты.

— Постой, — окликнул его Занудин-маленький.

Занудин обернулся.

— Ты ведь хотел вернуться в Анфиладу Жизней?.. Если ты по-прежнему хочешь этого и намерения твои чисты — знай, у тебя все получится… должно все получиться… Ну, ступай же.

— 6 —

Видеть никого из обитателей «Ковчега» не хотелось. Раздражало отсутствие радио, телевизора, любой связи с внешним миром. Может быть, беспощадная война захлестнула планету или страшнейшая эпидемия… Занудин ничего не мог знать о мире, который покинул. И пусть когда-то, поддавшись порыву, он бежал от мира, бежал безоглядно — сердце по-прежнему хранило в себе эту утрату. Теперь, издалека, не такими уж ужасными казались Занудину его работа в конторе, дотошные соседи и подшучивающие знакомые, дом, в котором жил, шумные улицы, пробки на дорогах, топтание в очередях. Да, был период, когда смерть Эльвиры потрясла его настолько, что все ориентиры в жизни спутались. Но теперь Занудин знал о смерти гораздо больше… Ход жизни никогда не останавливается. Только запущенное в душу отчаяние рисует эту иллюзию и заставляет в нее поверить. Жизнь продолжается и ждет от тебя взаимности ― укрась ее вокруг себя как умеешь! А сколько замечательных женщин, припомнил Занудин, осталось в прошлом, к которым он не решился даже приблизиться, заговорить!.. Как это чудесно, наверное — семья, дети, смех в доме… Занудин вдруг понял, что нельзя (просто преступление!) быть одиноким там, где ты вырос. Нельзя быть чужим в родном краю! Потому что если так случилось — нигде больше своим ты тоже не станешь… Были и солнечные деньки когда-то. Б-ы-л-и. И никогда, хочется думать, тебя не покинет право вернуть в свою жизнь то, чего когда-то не оценил. Душу только береги, да времени бы на все хватило! Не мир плох, который тебя окружает, — а твое собственное недовольное, стервозное, потребительское к нему отношение.

Такие открытия делал для себя Занудин и испытывал душевный подъем, оттого что рассудок не сопротивлялся им как в прежние времена, а значит, он на пути исцеления, на пути добром и правильном. Хандра медленно отступала. Она вновь расправляла свои серые крыла лишь в те моменты, когда Занудин ловил себя на мысли: «Ну и что из всего этого… я ведь по-прежнему здесь, в «Ковчеге»… я чего-то упрямо жду… какой-то развязки…» Знать бы наперед — какой?

Занудин закурил, но тут же поперхнулся проглоченным дымом от внезапной рези в животе. «Вторые сутки ничего не ел», — сообразил он и потушил сигарету. Отворив дверь номера, выглянул в коридор. Занудину повезло — мимо очень кстати семенил карлик.

— Даун.

— Я вас слушаю, господин Занудин, — карлик остановился и принял позу угодливого внимания.

— Ты крайне нехорошо поступил, стащив у меня фотографию… — брякнул Занудин, хотя мог поклясться, что совершенно не собирался ворошить дела минувшие.

Коротышка густо покраснел.

— Ладно, забыли, — снисходительно добавил Занудин, махнув рукой. — Будь добр, принеси мне чего-нибудь перекусить.

— Я мигом, — расплылся в улыбке карлик и тотчас исчез из виду.

Занудин вернулся в комнату и остановился возле окна.

Все тот же безжизненный вид за стеклом. За время обитания в «Ковчеге» Занудин изучил его в деталях, а детали эти имели свойство оставаться неизменными. Если бы на окраине леса, который почти вплотную подступал к стенам «Ковчега», за ночь исчезло хоть одно дерево — Занудин непременно бы заметил эту пропажу. Занудин мог сказать и больше. Однажды, совершая вечернюю прогулку возле «Ковчега», он приблизился к молодой рябине и, мысленно попросив прощения у деревца, навалился на нее всем телом, с раздирающим душу хрустом сломал. И что же? Проснувшись и выглянув в окно на следующее утро, Занудин почти без удивления вновь нашел поруганную рябину в целости и невредимости. Чего уж после этого говорить о феноменах, происходящих в самом «Ковчеге»! Законы пространства, времени и причинности событий казались здесь недосягаемыми для человеческого понимания.

Дверь распахнулась, и в номер вошел Даун с подносом в руках.

— Курица запеченная в сладких перцах, вареный картофель, свежие овощи, коньячок…

— Спасибо, спасибо, Даун, — оторвался от окна Занудин. — Коньячок, говоришь? Может, и ты рюмашку пропустишь?

— Нет. Вы что! — возмутился карлик и даже отвернулся, чтобы не смотреть на бутылку. Уши его задергались от волнения. — Я не пьяница какой-нибудь!