Страница 13 из 34
насчет груза – документы у нас всегда в порядке. Ну ездили не по асфальту –
так это наше дело, отбрешемся, знаков, что проезд запрещен, мы нигде не
встречали».
«Имей ввиду: как только менты про нашего придурка узнают – посты в
ближайших поселках выставят, и сюда приедут отлавливать. А у него твой
Макаров. Что если к ментам попадет?»
«Как карта ляжет», - Палыч пожал плечами, ничуть не удивившись, что
Леня о пистолете знает, а его напарник закрутил головой, - «Может, и не
попадет пистоль к ментам, догадается дурак выкинуть. А может…», - еще раз
пожал плечами, - «тогда будем ваньку валять: не наш, и все тут. Ты понял?» -
это уже Роме, и тот кивнул головой. А Палыч добавил: «Остальных ребят я до
ментовки по телефону предупрежу», - это уже насчет экипажей двух других
Камазов.
На этом серьезный разговор закончился, а в дверь начала рваться
Розочка, с требованием ее впустить. Впустить ее Леня не впустил, но Рому из
домика выставил, в ее временное распоряжение. Парочка сразу же смылась.
А я из домика вышел, и пошел к палаткам канавщиков. Сейчас у меня были
некоторые сомнения, правильно ли мы представляем недавние события.
Потому что, отпечаток в пыли проселка слишком большого сапога, причем
только из отряда в направлении Камаза, не мог принадлежать никому из пока
известных участников, можно уже сказать – криминальной истории. И кто
тогда пробежал, и с какой целью?
Для начала я посетил палатку новоявленного партизана, и при его
коллеге убедился, что рабочие сапоги того лежат под раскладушкой, вместе с
33
рабочей робой, и по размеру значительно меньше подозрительного отпечатка
на проселке. Зато отсутствовали туфли, в которых этот тип обычно
разгуливал в лагере.
Я вернулся в домик, и у озабоченного начальника поинтересовался, как
был одет пропавший, когда прошлым вечером патрулировал возле палатки
Розочки, а Леня его проверял, с надеждой, что тот наконец-то успокоится и
уйдет спать.
«Как всегда», - Леня и секунды не повспоминал, - «В рубашке, брюках,
туфлях!» - и тут же в свою очередь поинтересовался у меня:
«Ты мне объясни, если можешь. Палыча», - кивнул на того, все еще
обитающего на кровати, - «партизан накормил дурью. Но где ее взял? Он же
наркоманом не был - никто никогда его под кайфом не замечал!»
«Этого не знаю. Но знаю другое: у Палыча в городке возьмут кровь и
мочу на анализы. Что бы узнать, чем его накормили».
«Да понятно! Но я, после случая с шофером, которого пришлось
отправить в партию, из-за той же дури, за всеми мужиками следил! И никто
больше с ней не засветился!» - мне оставалось развести руки. Но кто то же
дурь хранил, раз она сейчас всплыла! Теперь у меня еще одна, кроме
отпечатка сапога, заморочка! А в домике появился озабоченный Виталий:
«Молодежь дым от Камаза видела, теперь собирается к нему идти!
Посмотреть, что осталось!»
«Ни за что!» - опередил я начальника отряда, - «Мы должны к нему
первыми попасть! Посмотреть, что с собой угонщик забрал!» - при Виталии я
не мог озвучить, что нам было нужно конкретно: пистолет – точно ли он не
сгорел, и канистра – взял ли ее угонщик с собой. Ну а я еще хотел замерить,
если хоть один не уничтожен колесами нашего Газона, отпечаток большого
сапога, и постараться его сохранить. И подобрать бутылку, из которой
Палыча партизан поил отравой – о ней в тогдашней спешке я как-то забыл.
Леня отреагировал немедля:
«Сейчас обойдешь все палатки и домики, всех предупредишь, что с
этой минуты никто из отряда ни шагу, кроме канавщиков, и то только завтра
на работу! Кто будет возмущаться – объяснишь, что у нас не детский сад, а
режимное поселение, из которого никто без моего разрешения не может
отлучиться! Тем более, наша молодежь, когда рядом партизан крутится,
может и вооруженный!»
«Понял!» - отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение.
А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления
режима временного ограничения передвижений:
«Правильно решил», - это я начальнику, - «но я должен до Камаза
сейчас один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока мы их
собственным Газоном окончательно не уничтожим, когда ты с Палычем на
нем туда же поедете».
«Так мы их уже уничтожили, когда Палыча искали», - напомнил Леня.
«Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых
участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали».
34
Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:
«Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах
зацикленный. Только револьвер свой захвати, партизан наш – вооруженный».
«Если что – на поражение бей гада!» - Палыч посоветовал с кровати, и
Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.
Часть девятая.
От лагеря я спустился к роднику, от него еще ниже в долину, и по
кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал
согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны
видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего
Газона, с Леней за рулем.
Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это
позволил! Не возмутился, не объяснил начальнику, что они могут
понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды,
которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым
проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел,
причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал
по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но
когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой
партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если
не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с
отпечатком. Что бы машина это место объехала.
Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча,
пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно
осмотрел. Ничего нового. Только примятая и поломанная трава, на ней
знакомые остатки аптечки и бутылка, из которой Палыча чем-то поили.
Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне
водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и
хорошо нагретой солнцем. И внутри, от дна до горлышка, белела полоса
тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой,
не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот
осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок
бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней
могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил
отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от
кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике, когда
партизан чем-то огрел его по голове.
Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч
поужинал – валялись куски смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня
интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил
так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а
сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось, даже
приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на
35
расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла,
обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки