Встретимся в Эмпиреях

Виктория вновь прервала свой рассказ, и в ее холодных до этого момента глазах блеснул огонек лукавства.

— Похоже, я начинаю наговаривать лишнего? — улыбнулась она.

— Не-ет! Что ты, Вик! — бурно запротестовали мы, но Виктория, видно, уже заранее решила проигнорировать наше чуточку переигранное возмущение и перейти к последнему аккорду своего повествования.

— Проще говоря, моя мечта — найти человека, которому я буду нужна не из-за своей внешней оболочки, а потому что я такая, особенная для него. Со всеми своими мыслями, причудами и мечтами. Другими, маленькими мечтами. Все.

— У тебя уже есть по крайней мере четыре таких человека: твоя мама и мы, — сказал я и тут же подумал, что хуже бы точно не стало, если бы и промолчал.

— Мама и вы — самое хорошее, что есть у меня сейчас в жизни. Но это все-таки другое, Гоголь. Ты же понимаешь.

— Понимаю, Вик, — поспешил согласиться я.

Не буду в подробностях пересказывать, как мы по очереди поклялись помогать друг другу в осуществлении мечты каждого, как по предложению Демона (с его известной тягой к выразительности всего, к чему он становился причастен) провозгласили с этого момента себя Воинами, пошедшими по пути своей новой жизненной цели; отметили неувязку с якобы обязательным смертельным финалом, которому кроме как в сценарии все того же Демона нигде больше места не находилось, и решили, что все само вскоре встанет на свои места. Время, без сомнения, даст ответы на все наши вопросы. А если и не на все, то на многие из них уж точно.

* * *

Даже и не вспомню, как получилось, но возвращались в тот вечер из парка мы с Демоном вдвоем. Наверное, Слива проявил редкую для себя расторопность и повел провожать Викторию домой «огородами». Ну, не суть важно.

Идем. Демон завел разговор первым.

— Неужели все это без балды — все, о чем мы сегодня договорились? А, Гоголь?

У Демона такой вид, будто он спит на ходу, и в связи с этим вопрос его выглядел достаточно условным.

— Демон… — я с притворным укором пихнул его локтем в бок.

— Да, все это без балды, — подтвердил он сам себе. — Знаешь только, что меня смущает?

— Что?

— Мы с тобой, как люди наиболее прагматичные в нашей компании, высказали конкретные мечты. Моя — совершить налет, побунтарствовать; твоя — книгу написать. Верно? А Слива с Викторией так и захлебнулись в омуте своих сентиментальных порывов. Я хочу сказать: чем мы-то сможем им помочь? Да и они сами хотя бы приблизительно представляют, с чего им начать и что делать? Друзья наши говорили больше всех, а не сказали ровным счетом ничего — вот что получилось. Словоблудство одно. И сопли. Тебе так не кажется?

— Не хочешь же ты предложить им поменять свои мечты на более рациональные? Мы — разные. В этом все дело.

Демон рассмеялся.

— Не буду трогать Викторию. Но Слива! Он ничуть не другой. Я был таким же. Все, что ему надо — это старый добрый «трах-трах», и он — новый человек. А пока Слива — просто ходячий комплекс, в котором бушует не имеющая выплеска сексуальная энергия. Но когда он пытается объяснить то, что с ним происходит — это подвергается такой грубой фильтрации с его стороны и приобретает такую извращенную форму (извращенную, в моем понимании — излишне романтизированную), что меня просто тошнит.

Демон высказывался по поводу Сливы без злобы, даже с улыбкой, но все же предельно жестко. Я пока помалкивал.

— Он оказался просто неспособен называть вещи своими именами: чего там, ребята, хочу, мол, запасть на девчонку и чтоб она на меня запала, — продолжал Демон. — А у него все: не «девчонка», а «любимый человек»; «посвятить всего себя». Тьфу! С кексом нашим необходимо хорошенько поработать, Гоголь. Это точно. И у меня уже начинают вырисовываться кое-какие ходы.

— Хватит, Демон! — не сдержался я. — Ты берешь на себя слишком много. Ты же понимаешь, что Слива просто искусно маскировался, тщательно взвешивая каждое свое слово, и у его вожделения есть очень конкретные очертания. Против такого паровоза не попрешь.

— Ты про Викторию-то?.. — Демон задумался и, как мне показалось, даже немного помрачнел.

— Да, про нее. И вообще, надо поиметь к Сливе хоть немного должного уважения. Он, прежде всего, был честен с нами и с самим собой. Рассказал о том, чего действительно хочет. А то, что он все так запутал, зашифровал — несомненно, имело свои причины. Представь: он сказал бы все в лоб — да это вызвало бы эффект разорвавшейся бомбы! Разве Виктория, услышав, что является объектом чужой мечты, смогла бы беспристрастно рассказать о своей? Да все, к чему мы сегодня пришли, моментально рухнуло бы!

— В этом ты прав, к сожалению.

— Он все сделал правильно. Но теперь, конечно, ему расхлебывать и расхлебывать.

— Что же, по-твоему, наша помощь — невмешательство?

Я ничего не ответил, только плечами пожал.

Мы подошли к дому Демона и остановились. Уже совсем стемнело. Некоторое время мы так и стояли, провожая взглядом клюющих носами прохожих и огни бесшумно проезжающих по улице автомобилей.

Демон смачно сплюнул и повернулся ко мне.

— А я вот что думаю: мужчина, обделенный женским вниманием, будет боготворить и питать планы на любую встречную и поперечную, соизволившую переброситься с ним парой слов. Сливе просто не из чего было выбирать — а тут на протяжении нескольких половозрелых лет перед глазами сразу такая «роскошь»! Мы все-таки должны им заняться. Предпримем попытку, как считаешь?

— Предпримем, — апатично ответил я, чтоб Демон только отвязался.

На меня вдруг навалилась какая-то опустошающая усталость, разбитость даже, копившаяся, вероятно, с самого утра. День напролет не позволял себе с ней считаться, а теперь в один момент стало все равно. Я собрался уходить.

— Интересно только: что это за большая мечта такая, о которой Виктория не решилась и сказать? — ни с того ни с сего спросил Демон в ответ на протянутую мной для прощания руку.

— Ребенка родить, идиот! — неожиданно вспылил я. Сам вылавливаю его кисть. — Счастливо.

И на что я так разозлился? Наверное, подумал, даже у мечты есть свои границы, этакий свой вертухай с дубинкой. А значит, фальшивка все. И смысл любого начинания плевка достоин.

До дома я возвращался полный противоречивых мыслей. Не на шутку разболелась голова. Друзьям я никогда потом не рассказывал, но в тот момент мне вдруг действительно захотелось плюнуть на все и завтра же с утра пойти в военкомат подавать заявление на внеочередной призыв (прямо как грозился во время памятного спора). Такая возможность существовала, хотя лично я не знал ни одного случая, чтобы ей кто-либо воспользовался. Но тогда я дал бы руку на отсечение, что именно так и поступлю. Не знаю, что это было. Ерунда какая-то. Мысли-гастролеры.

Конечно, я этого не сделал.

Тремя годами раньше

А вот время, когда нам по четырнадцать.

Не стоит искать потаенного смысла в том, зачем я «откатываю» повествование еще глубже в прошлое. Просто хочется взять и рассказать о каких-то милых пустяках, будто случайно прикоснуться воспоминанием к тому нежному возрасту, когда мы только становились собой, сталкиваясь с первыми непростыми вопросами, зазудевшими в изнанках осознания. Уже влюблялись в наш парк, его особую «отрешенную естественность», открывшуюся, казалось, лишь нам одним. Многое, многое виделось безоблачнее и проще тогда.

— Хватит сидеть, носы повесили! Скучно! — капризно пожаловалась Виктория и даже запустила в нас горстью скомканной травы, отчего ладони у нее окрасились в зеленое. — Если вы сейчас же не придумаете что-нибудь, я вас защиплю, мальчишки!

Слива, наверное, жаждал быть защипанным, потому что и бровью не повел на доведенную до нашего сведения угрозу. Мы же с Демоном (шутя, конечно) всполошились и наперебой принялись предлагать развлечения, разнообразием, правда, не блещущие, но нас в ту пору худо-бедно забавлявшие.