Встретимся в Эмпиреях

Демон с минуту помолчал.

— Помнишь того щуплого, что слинял, как только началась драка?

— Помню, — отвечаю. Мне было интересно узнать, зачем он спрашивает.

— Я все извилины себе вывихнул, пока вспоминал, откуда его знаю…

— Мы, наверное, всех вместе их видели в «Карамбе» раньше. Я еще в день потасовки так подумал.

— Э нет, не то. Он оказался братом девчонки, с которой я когда-то мутил.

Я вопросительно глядел на Демона и с нетерпением ждал, куда же выведет ниточка, за которую он потянул.

— Так вот. Когда я припомнил это, совершенно необременительным стало найти его и устроить допрос с пристрастием. В общем, слушай, чего узнал. Она вдруг поднялась в деньгах как раз приблизительно в то время, когда ты опустился, — Демон улыбнулся, но вовсе не исподтишка, как могло показаться, а вполне незлобиво. — Конечно, начала шиковать. Водила подруг по ночным клубам. Ни в чем ни себе, ни им не отказывала. Короче, поимела пару месяцев праздности. Что касается бритоголовых, то это так, прихвостни, для компании и для понта. Ничего серьезного. Уехать она, как я понял, действительно должна была, но что-то там в последний момент резко переигралось, и необходимость исчезла. Вот, типа того.

Демон замолчал. Я переваривал услышанное. Затем Демон поднялся с места, собираясь уходить.

— Не знаю, хотел ли ты все это услышать, легче тебе стало или наоборот, поганей на душе. Теперь, по крайней мере, ты больше не будешь мучиться от неопределенности. Дальше — дело твоего выбора, что дальше. Извини за каламбур. В любом случае: удачи тебе, и я… на твоей стороне, Гоголь, тонкий ценитель странностей любви.

Демон попросил проводить его. Мы дошли до двери и остановились.

— Спасибо, Демон.

— Не надо «спасибо». Увидимся. Иди-ка… покорми лучше своих сумасшедших цихлид.

* * *

Прошло некоторое время после той роковой встречи в «Карамбе». Я очень много думал весь минувший период. О Ней, о себе — о Нас. Как в рациональном, так и в философском аспектах. Точку надлома все пытался отыскать. Где же треснуло, повело, начало рушиться в наших молодых неоперившихся отношениях, пока не превратилось в ужасающие руины? Но дальше дум моих дело не доходило. Позвонить, встретиться — воли не хватало. Или гордость не позволяла. Что, в принципе, одно и то же. Чрезмерно гордый человек — это человек без воли. Не надо усмехаться, если вы этого не понимали.

Я бесчисленное множество раз представлял себе, как мы снова с Ней увидимся. Вдвоем, без лишних глаз. В одних фантазиях я попросту посылал Ее к чертовой бабушке. В других — чуть не бросался целовать ноги за то, что Она вернулась. Но как бы я повел себя, произойди встреча на самом деле — въявь?..

И вот случай узнать — представился.

Ничего вроде бы не сулящий звонок в дверь, за которой могли стоять почтальон, соседи по лестничной площадке, друзья, отец, домоуправ — кто угодно. Но там стояла Она.

Снова этот взгляд. И родной, и отталкивающе далекий. Я смотрел на Нее, и меня, помню, внезапно посетило некое откровение. Я, кажется, понял, откуда все беды. Все, что связано с Ней, никогда не бывает так, чтобы не наполовину. Ее нельзя любить или ненавидеть. Ее можно только любить и ненавидеть. Может быть, вздор. Но я и сейчас нахожу в этом вздоре немалую долю истины. И почем мне, сопливому юнцу, знать, как поступают с таким положением вещей.

— Чем обязан визиту? — эта моя фраза прозвучала отнюдь не враждебно, но нотка жеманности в ней, сознаюсь, проскочила.

Она перестала испытывать меня взглядом и отступила чуть назад, преобразившись в маленького загнанного в угол зверька (актриса или такая ранимая натура?).

— Наверно, не стоило мне приходить. Прости.

Эта уловка, надо сказать, моментально на меня подействовала.

— Подожди-подожди. Ты думаешь, я смогу теперь так просто тебя отпустить? Заходи, — я посторонился, уступая Ей дорогу.

Минуя коридор и комнату, мы сразу прошли на балкон и закурили. Только сейчас я начинаю понимать, что предстоящий разговор должен решить многое. По телу нет-нет да и пробегает этакий щекочущий холодок.

— Ты на меня сильно обиделся, да? — первой нарушает Она молчание.

«Обиделся»! Не существует ничего коварнее, чем задать подобный вопрос. Будто речь идет об отнятой игрушке, а не о кризисе отношений и необъяснимых поступках двух давным-давно вышедших из ясельного возраста людей. Слишком легко меня всегда обескураживает святая простота. Ответить «да» исключено. «Нет» тоже коробит как-то. Нужен альтернативный вариант.

— Обиделся? Не знаю. Научился кое-чему — это точно.

— Да?.. Чему же?

— Тому что…

— Постой, дай я скажу. Тому, что никому нельзя верить. Правильно?

Я, прикусив губу, молчу. Да, черт возьми — только это я и мог Ей ответить! Угадала.

— А я и не могу рассчитывать на то, чтобы мне верили, если сама себе ни в чем не верю… Дура! Зачем полезла в твою жизнь? Ты же большего достоин. Не меня.

Последние Ее слова намеренно пропускаю мимо ушей.

— А тому, что встретиться сейчас со мной вопреки всему решила, веришь? Зачем?..

Не отвечает. Я ухожу с балкона, Она тенью следует за мной.

— Я, признаться, думала, ты даже не захочешь со мной разговаривать. Захлопнешь перед носом дверь.

Останавливаюсь и оборачиваюсь к Ней. Мы стоим посреди комнаты друг против друга.

— Я не способен отвернуться от того, что мне было так дорого, хотя это и отравляет душу хуже любого яда.

Она осторожно, словно боясь нарушить какое-то зыбкое равновесие, протягивает руку и дотрагивается до моей щеки.

— Ты все такой же.

— Даже и не знаю, ударить тебя или поцеловать, — говорю я, и мне абсолютно все равно, как прозвучали эти слова.

Она продолжает гладить мое лицо. Странно, но именно сейчас старая обида — все же обида, черт! — вновь готова ожить во мне. Готова — и оживает! Больше, чем обида — только отчаяние.

В следующий момент я не вижу ничего кроме Ее губ. Они приближаются. Медленно и чарующе. Приближаются, приближаются, приближаются…

— Уходи. Сейчас же, — роняет слова мой рот вместо поцелуя.

И тут словно земля начинает ускользать у меня из-под ног. Неужели я это сказал? Неужели Я Это Сказал?!!

Она отдергивает от меня свою руку как от раскаленной докрасна чушки. В глазах — горечь и смятение. Трудно сразу поверить, что и эти глаза принадлежат Ей. Чаще мне приходилось видеть усмешку, иногда нежность, но ни разу еще я не видел в них такого…

В следующий миг Ее словно порывом ветра срывает с места. Острое миниатюрное плечико, будто махина, не вписавшаяся в габарит, задевает меня и отбрасывает со своего пути. Жестким ускоряющимся шагом Она устремляется к выходу. В доли секунды я соображаю, что сейчас грозится произойти — да и уже происходит — непоправимое. Чего я, возможно, не прощу себе никогда.

— Постой же! — успеваю схватить Ее за руку и со всей дурной силы, на какую способен, дергаю на себя.

Она пронзительно вскрикивает, сшибает меня с ног, и мы оба валимся на кровать. В нелепом барахтанье завязывается борьба.

Мое намерение — просто удержать Ее, успокоить и объясниться. Но Она устраивает мне сражение ровно сексуальному маньяку. Еще и не всякому изнасилованию так сопротивляются, это точно!

В какой-то момент Ей все же удается вырваться из моих цепких объятий, и Ее прямиком выносит к столу, на котором — разрази меня с потрохами, что я его там оставил! — преспокойно полеживал пневматический пистолет, недавний презент Демона. В общем-то, игрушка — в том смысле, что разрешения на него никакого не требовалось. Однако «игрушка» такая стреляла металлическими шариками величиной с горошину и стеклянные бутылки колотила как яичную скорлупу.

Пистолет словно сам находит Ее руку. У оружия по отношению к человеку в стрессовой ситуации, увы, есть такая злополучная и полумистическая особенность. Я вскакиваю с кровати — выстрел!.. — снова валюсь на кровать. Руками хватаюсь за лицо. Глаз, левый, как нарочно тот, что пострадал в драке с Обезьяной, заволакивает красная пелена. Второй закрывается рефлекторно. Не вижу ничего. Она разражается диким визгом, из комнаты по коридору проносится топот Ее ног, и захлопывается входная дверь.