Звёздный свиток

— Нет, — сказала она голосом, полным тоски. — Рохан, я не могу этого вынести. Она сделала меня тем, что я есть, а когда я говорила с ней в последний раз… О Богиня! — Ее оцепенение бесследно исчезло. — Она умерла, думая, что я ненавижу ее!

— Сьонед, перестань мучить себя… Она подняла на него мрачный взгляд.

— А если я перестану, ты тоже перестанешь? Поль слегка пошевелился и встретил взгляд Рохана взглядом человека, который стал намного старше своих лет.

— Отец… Ллейн передал мне ее слова о Масуле.

— Какие?

— Он не получит Марку. И не только потому, что она моя по праву. Меня приняли эта земля и эти люди. Я не отдам их ему.

— Они твои, а ты их, — пробормотала Сьонед. Она посмотрела на Рохана, и ее провидческие зеленые глаза без слов сказали: «Он внук Ролстры и имеет на Марку больше прав, чем представляет себе ».

— Если придется, я буду драться за них, — закончил Поль.

— Войны не будет. — Рохан знал, что теперь его клятва превратилась в дым. Он устало и цинично улыбнулся жене. — Разве что маленькая…

О войне побольше шла речь в оранжевом шатре Мийона. Он развалился на пухлой тахте, слушая, как Киле и Масуль обсуждают военные дела с таким видом, словно что-то в этом понимают. В глазах его стоял смех, губы иронически кривились. Кто бы ни сражался на этой войне, его собственные солдаты участвовать в ней не будут. Он заставит воевать других. А когда все выдохнутся — и побежденные, и победители — его свежая армия оторвет куски от Марки, Фирона и самой Пустыни.

Лиелл тревожно мялся у кресла, в котором сидела жена. Никто не обращал на него внимания, пока он не сказал Масулю:

— Прошу прощения, милорд, но это приведет к таким разрушениям, которые обернутся для всех нас большой бедой.

— Купец! — насмешливо бросил самозванец. — Мы говорим о тронах, а вы мямлите о торговле.

Мийон скрыл улыбку. Масуль считал, что быть принцем — это значит скакать на прекрасных лошадях, носить красивую одежду и наслаждаться тем, что другие кланяются ему и преклоняют колени. Его никогда не окружали и не морили голодом армии Пустыни, он никогда не видел, как гниют и ржавеют товары, которые невозможно вывезти на рынок. Никогда он не имел дела с жадными, угрюмыми меридами, шумно требующими войны с Пустыней и настолько надоевшими Мийону, что он наконец придумал способ с ними покончить. Пожалуй, он пошлет меридов драться с остатками армий Рохана, когда последние окончательно измотаются в Марке. Да, это была хорошая мысль: может, они действительно уничтожат друг друга или, по крайней мере, уменьшатся в десять раз, так что пройдет не одно поколение, прежде чем они накопят силы для новой войны…

— Государства стоят на торговле, — мягко сказал Мийон. — Но сейчас мы и в самом деле говорим о тронах, и не только о троне Марки.

— Как это, ваше высочество? — спросила Киле.

— Подумайте, дорогая леди. — Он снова откинулся на вышитые подушки. — В союзе с нами выступят Гилад, Криб, Фессенден — и, конечно, Изель. — Он хмыкнул. — Веселая жизнь начнется на этом острове, когда после ста лет худого мира начнется добрая война! По обе стороны от Оссетии лежат Криб и Гилад, которые только и ждут случая, чтобы перекусить ее пополам как челюсти дракона. Фессенден отрежет от Марки север и будет править им из наших рук. Как вы думаете, на скольких фронтах придется воевать Рохану? Какую помощь сможет оказать ему Дорваль? Сир — союзник сильный, но стоит Клуте понять, что его любимая Луговина вот-вот вновь станет ареной битвы, он будет беречь солдат для защиты собственной территории и не станет посылать их на войну, которая его никак не касается. — Мийон счастливо вздохнул. — Рохан ошибается, если рассчитывает, что союзники окажут ему существенную помощь.

— Не вижу, каким образом это позволит мне скорее очутиться в замке Крэг, — сердито посмотрел на него Масуль.

— Терпение, — улыбнулся Мийон. — Пусть за весну и лето они как следует поколотят друг друга. А к тому времени не только вы войдете в замок Крэг без всякого сопротивления, но и все другие настолько вымотаются в этих войнах, что не смогут сопротивляться вашим предложениям, которые вы выдвинете на совете принцев, призвав их закончить войну.

— А вы, ваше высочество? — невинно спросил Масуль. — Я так понимаю, что вы к тому моменту не вымотаетесь.

— Ни в малейшей степени. Я захвачу Пустыню от Тиглата до Феруче. Вы можете забрать остальное. Я не жадный — Еще бы… — пробормотала Киле.

— Завтрашний день положит хорошее начало нашим войнам, — закончил Мийон. — Помните это и не теряйте из виду целый мир, мечтая о своем замке Крэг!

Пандсала спала, и снился ей именно замок Крэг. Она снова была молоденькой девушкой, гуляла по разбитым среди скал садам, и солнце славно пригревало ее лицо и волосы. Сестра Янте протягивала ей слабо извивающийся фиолетовый сверток. У ребенка были золотые волосы и зелено-голубые глаза.

— Конечно, ты не тот телохранитель, которого выбрала бы для него я, но тоже ничего, — поддразнила Янте. — Ты даже любишь его! Мой сын, а ты любишь его! Это лучшая шутка, которую мне удалось с кем-нибудь сыграть, самый удачный заговор в моей жизни!

Пандсала в ужасе уставилась на ребенка Янте. Внутренний голос подсказывал ей вырвать дитя из рук сестры и перебросить его через стену в глубокое ущелье, по дну которого тек Фаолейн.

Янте смеялась.

— А теперь давай его обратно. Он мой. Но еще важнее, что он принадлежит к племени моей матери. Я всегда думала, как несправедливо, что она передала свой дар тебе, а не мне. Что бы я могла сделать с этим даром! — Она протянула руки. — Отдай его мне, Пандсала. Твое дело сделано.

На лужайку упала чья-то тень, и Пандсала увидела отца — высокого, зеленоглазого и непреклонного. Он сказал:

— Отдай его нам. Пора.

Она прижала дитя к груди, призвала на помощь всю свою силу и метнула в Ролстру и Янте копье Огня «Гонца Солнца». На ее глазах их плоть почернела и съежилась, но они и мертвые продолжали смеяться.

Она бросилась бежать, споткнулась о ступеньку, упала, выпустила из рук свою драгоценную ношу и в ужасе вскрикнула. Но в одеяле никого не было.

На верхней лестничной площадке появилась Сьонед; изумруд в ее перстне пылал так же ярко, как ее изумрудные глаза. Она встала на колени и подобрала фиолетовое одеяло, не отводя взгляда от Пандсалы.

— Что ты сделала? — требовательно спросила она. — Посмотри на кровь!

Пандсала отпрянула от бархата, с которого стекали крупные капли густой красной жидкости. Они падали на согретые солнцем камни и превращались в черные круги. Принцесса потрогала один из них, обожгла кончик пальца, но не почувствовала боли.

Вдруг она подняла глаза и зарыдала от облегчения, когда из замка вышел Поль и встал рядом со Сьонед. Но это был не тот мальчик, которого знала Пандсала, а взрослый мужчина, высокий и гордый. На его пальце красовался перстень с огромным топазом, окруженным аметистами. Он с любопытством посмотрел на нее сверху вниз, но не узнал. Сьонед взяла его за руку и назвала своим сыном.

Пандсала открыла рот, чтобы сообщить правду. Она могла разрушить планы Сьонед, сказав, что Поль сын Янте.

Но не могла. Если уж она убила Янте и Ролстру, чтобы освободить от них Поля, не имело смысла говорить, кто был его настоящей матерью. Она не могла причинить ему такую боль.

Приблизилась другая тень, и она в ужасе подумала, что Ролстра восстал из пепла. Но это был Масуль. Он шагнул вперед, и в глазах самозванца вспыхнуло злобное веселье, когда он занес над головой Поля свой новый кунакский меч.

— Нет! — снова вскрикнула она. Позади выросли три новые тени, темные, угрожающие и еще более роковые, чем Масуль. Рохан должен изменить свое решение, должен позволить ей остаться регентом Марки, иначе она не сможет продолжать спасать Поля от опасностей, которые угрожают ему снова, и снова, и снова…

Масуль смеялся над ней, а сверкающий меч продолжал медленно и неуклонно опускаться на шею Поля.