Страница 3 из 12
– Благодарю вас, Берзиньш.
Несмотря на это тяжелое для языка имя, он заставлял себя произносить его, как бы подчеркивая свое уважительное и доброжелательное отношение к секретарю. Он взял сигару и самолично отрезал кончик массивной серебряной гильотинкой. Берзиньш поднес к ней зажигалку. Знал бы эта козлина белобрысая, что с гораздо большим удовольствием он затянулся бы «беломором», особенно с травкой, но… Ему нельзя даже думать об этой запретной привычке. Пронюхай кто, хоть враги, хоть друзья, что Корсовский балуется травкой (достаточно даже запаха) – и хана ему. Он не удержится в своем кресле и минуты.
Поэтому он глубоко затянулся кубинской «короной» и на секунду прикрыл глаза.
Этим кончался некий ритуал, который говорил, что на сегодня утренняя работа завершена. Выпустив первый клуб дыма, вице-премьер нетерпеливо ожидал, когда секретарь соберет бумаги и на полчаса оставит его наедине со своими мыслями – единственное время, когда он позволял себе отдаваться им.
– Извините. Мне крайне неприятно тревожить вас из-за чего-то, возможно, несущественного, но…
Ингмар Берзиньш говорил, как всегда, медленно и осторожно, тщательно пытаясь справиться с акцентом. Он уже два года жил в России, но все еще был осторожен в разговорах. С цифрами у него было все в порядке, как, конечно же, и с балансовыми отчетами, он мог читать их, как романы, ведь цифры на всех языках складываются одинаково. Но составление фраз, а также точный смысл слов и их произношение еще не всегда ему давались, и он вынужден был говорить с оглядкой, так, будто от этого зависела его работа, кстати, возможно, так и было. Его работодатель не переносил недоумков. Человек, слабо знакомый с русским языком, по его мнению, мало отличался от шизофреника.
– Что такое, Ингмар?
Корсовский опять затянулся сигарой, глядя, как голубовато-серый дымок воспарил к потолку, подобно следу прожитых лет, которые привели его к высочайшей из мыслимых чиновных вершин. Да, всегда вверх, с каждым годом все выше и выше: комсомольский босс, зампредисполкома, директор преуспевающего модельного, затем и рекламного агентства, затем директор концерна, замминистра, председатель двадцати комитетов, и наконец вице-премьер правительства, правая рука Самого…
– По Интернету для меня что-либо приходило?
– Да, есть последняя корреспонденция, но…
Берзиньш помедлил.
– Мне, конечно, не хотелось это читать, но вы мне сами велели, чтобы я просматривал всю корреспонденцию.
Корсовский на вращающемся кресле резко повернулся к компьютеру. На плоском жидкокристаллическом мониторе размером с приличный телевизор плавали виртуальные рыбки.
– Как я уже говорил, возможно, это просто розыгрыш, но мне кажется, вам стоит взглянуть.
– Разумеется.
Компьютер был постоянно подключен к Интернету. Корсовскому оставалось только нажать стрелочку курсора, стоявшую на «почтовом ящике».
Корсовский медлил, разглядывая крошечный конвертик с надписью рядом:
«Москва, Кремль, г-ну И.М.Корсовскому.»
В письме значилось: «Если дорожите работой, не раскрывайте файл и дайте ему прочитать самому».
Возле последней строчки была нарисована скрепочка. Так прикреплялся текст основного сообщения.
– Весьма любопытно, Ингмар, – сквозь зубы процедил Корсовский, но не шевельнул и мизинцем в доказательство того, что этот файл хоть как-то его заинтересовал.
– В конце концов, вы ведь не обязаны лично отвечать на каждое письмо. Полагаю, это написал псих, лунатик или обнищавший гений. Сколько таких посланий мы получили за последний месяц? Семнадцать тысяч, насколько мне помнится. Планы переустройства мира, всеобщего благоденствия, справедливого перераспределения ресурсов… Дурачков и блаженных в этом мире предостаточно.
С этими словами Берзиньш сделал два шага вперед, не стараясь, впрочем заглядывать в монитор.
Корсовский медленно, словно нехотя поводил «мышью» по коврику.
– А откуда послано вы не установили? Постарайтесь сменить наш логин прямо сегодня. Вообще, идиотизм какой-то: кто хочет может запросто подключиться к закрытой правительственной линии…
Берзиньш сделал движение рукой, и на лице его отразилось странное замешательство.
– Тем не менее, на вашем месте я бы его не читал, а сразу же удалил бы его. Знаете, что-то во всем этом мне не нравится. Мне кажется, тут может содержаться что-то нехорошее. Возможно, отправитель испытывает сильную ненависть к вам…
– Вы действительно так думаете, Берзиньш? Очень интересно. В таким случае мне это тем более необходимо знать. – Корсовский слабо улыбнулся. – Ваша забота о моем благополучии, делает вам честь, но что вы предполагаете найти в этом файле? Виртуальное дуло виртуальной пушки, направленной мне прямо в лоб? Виртуальную бомбу, которая взорвется? Отравленную иголку, которая уколет мне палец? Увы, какой бы убийца там не таился, оружие его виртуально и реально повредить мне не смо…
Он дважды «кликнул» кнопкой «мыши» и начал читать раскрывшийся файл.
Секретарь смотрел, как Корсовский уставился в появившиеся на мониторе строчки, из которых сложилась совершенно идиотская фраза. Над разгадкой этой фразы его секретарь, который все же прочел сообщение загодя, бился уже два часа.
Корсовский все еще улыбался.
И вдруг разом, внезапно и без какого-либо предупреждения с его лицом что-то произошло. Улыбка сошла с его точеных, академических черт, и они начали оплывать. Глаза стали стеклянными, тонкий рот открылся, и раздался глубокий вздох. С полминуты он сидел, уставившись на экран, а затем так, словно это было самым трудным и важным в его жизни, схватился за клавиатуру и принялся помечать и уничтожать одно сообщение за другим. И, глядя на отражение в мониторе, Корсовский вдруг, казалось, увидел собственное лицо. Оно таяло и оплывало прямо на глазах….
– Господи Боже! – совершенно отчетливо для стоящего рядом Берзиньша проговорил он. – Боже! Боже! Боже! О, Боже!.. – повторял он снова и снова.
Затем комната потускнела и покачнулась, что-то похожее на стальное острие начало проникать в центр его груди, и он упал на пол.
Мясницкая улица. 19 июня 199… года. 12:09
В этот день в родном Управлении царила особенная тишина. После утренней пробки, драки и разбирательства с гаишниками и бандитами, Валерий чувствовал себя здесь, как в некоем оазисе стабильности и определенности, всего того, чего ему так не хватало в окружающем мире. Паркетные полы тихих и длинных коридоров были застелены дорожками. На стенах висели вставленные в овальные гипсовые медальоны портреты великих разведчиков и контрразведчиков прошлого. Кузнецов, Абель, Лонсдэйл, Филби – они смотрели на него теплыми сочувственными взорами, словно провожая на очередное задание ради блага мирового пролетариата. Обычно в здании царила тишина, которую время от времени нарушала механическая дрожь – от проносившегося глубоко под землей поезда метро. Но дрожь эта еще более оттеняла гулкую тишину здания.
Войдя в приемную, Барский с интересом поглядел на адъютанта своего шефа, тридцатилетнего Вадика. Тот по-дирижерски замахал руками. Барский кивнул – он и сам услышал, как из-за плотно закрытых двойных дверей кабинета начальника Пятого отдела управления внешней разведки доносятся звуки «Полета валькирий». Это было явно не к добру.
Вернувшись к себе в кабинет, он приготовился ждать. Годы перестройки не прошли бесследно для Конторы. Выброшенными на улицу оказались десятки тысяч работников региональных и центральных органов. Так Контора отреагировала на приказ Кремля сократить штаты и всячески перестроить работу. На самом же деле уволены были лишь балластные личности, партийные выскочки и любимчики всяких бонз. Система не только выжила в годы перестройки, но и окрепла, стала более динамичной, активнее проникающей во все отрасли повседневной жизни. Бывшие осведомители, топтуны, спецагенты, киллеры, обладавшие недюжинными связями, пронизали все структуры нового общества.