Страница 5 из 38
- Зачем это так? – спрашиваю его.
- Что зачем? Вроде как все в порядке… Я ж люблю тебя, - отвечает, и носом так шмыгает, а сам отстраняется немножко.
- Попросил бы. Я б тебе и так дала, - ласкаюсь к нему, так мне сердце защемило, что такой он у меня робкий, боится, не то подумаю, пожадничаю.
- Дала бы? – удивился Семен, а голос его так и задрожал. – Не надо, - говорит, - что люди скажут. После свадьбы…
Так и не поняла я тогда, почему мне нельзя милого своего до свадьбы кормить досыта. Но разговоров больше не заводила, и в карманы не лазила, чтоб не смущать. Мало ли, вдруг еще придет ему в голову сосиску прихватить, может, он и не для себя ее брал, а для братишек младших.
Провстречались мы с Василичем до июня месяца. В парнике уже жарко было, помидоры – выше нас росли! Подали заявление в ЗАГС, свадьбу на август назначили. Хорошее время: овощи свои подоспеют, поросей, правда, придется маленьких еще резать, но зато мясо нежнее будет.
Села Ольга ко мне как-то вечером, начала как маленькой, косы расплетать, расчесывать. Говорит, давай посекретничаем, об своем, об женском.
- Давай! – отвечаю.
- Ты, - продолжает тихонечко сестра, - после свадьбы мужа своего не бойся. Им тоже, как и нам, больно попервой бывает.
- Чего больно? – выпучила глаза на нее. – Это если только спишь беспокойно, можно нечаянно в глаз локтем заехать, - вот ведь какая дикая была.
Ольга как начала хохотать. Мать с отцом подняла с постели. Разогнали они нас, так мы больше по душам и не поговорили.
На свадьбу гостей много пригласили, и с моей стороны, и с Семена. И как-то так получилось, что на новое подвенечное платье денег уже маловато было, да и времени. Сестра моя в ту пору работала в ателье – шила верхнюю одежду. А с ней бок обок трудилась Людмила. Та уже была по платьям. Ольга и попросила подругу помочь в моей проблеме. Людмила, не долго думая, сосватала мне шикарное платье: приталенное, отрезное, пышная юбка на кринолине, по низу – такие маленькие розовые цветочки вышиты с бисеринками – просто сказка, а не платье. Померила я его – как влитое на мне. Только замочек сзади не пришит.
- Это очень даже хорошо! – решила Людмила. – Я прямо на тебе его ушью потайными стежками, еще лучше сидеть будет. Только, когда пороть будете – осторожно! Это заказ Воронцовой.
Я аж вздрогнула, и начала лихорадочно снимать вещь, попутно принюхиваясь, чистые ли были у меня подмышки.
- Не надо, Люда, наряжусь во что-нибудь.
- Да, ты что! – остановила меня портниха. – Такая красота для такой коровы! Дай хоть один раз полюбуюсь своей вещью на хорошей фигуре!
- А если Воронцова или ее отец узнают? – сомневалась я.
Но Людка только махнула рукой и засмеялась:
- У них своя свадьба, и гости свои! Отгуляете, вернешь мне, я отпарю его, вошью замок – никто и не догадается.
Так и порешили! В день свадьбы Людмила приехала к нам, нарядила меня, и аккуратненько так зашила прямо на мне потайным швом. Платье село идеально!
Правда, получилось, что из всей свадьбы я помню только то, что старалась не капнуть на платье, не порвать его, и не помять лишнего. Это гости веселились, а я сидела, как болванчик, и Семен рядом со мною.
Наконец, гости разошлись – разъехались. Мы с мужем уединились в предоставленной нам маленькой комнате, которая уже в третий раз меняла хозяев. Семен тут же принялся горячо обнимать меня. Но моей главной задачей было не это, а осторожно снять платье, пока с ним что-то не случилось.
- Семушка, там должен быть потайной шов, его нужно осторожно распороть бритвой, - принялась объяснять я.
- Где? – он начал присматриваться. – Не вижу.
Вот Людка, вот рукодельница! Зашила так, что и не увидишь, где пороть! Не звать же нам ее сейчас к себе. Решили мы так попробовать платье снять.
Семен залез на стул, чтоб было удобнее, и принялся осторожно стягивать наряд мне через голову. Было такое ощущение, что он пытается снять не предмет одежды, а мою кожу. Боль была адская. Я постаралась вытянуться вверх, как могла, вслед за вздернутыми руками. Мои суставы и мышцы напрягались. Когда раздавался треск платья – из наших с мужем уст вырывался стон. Мы пыхтели, как паровозы, наверное, час, не меньше.
- Выше, - командовал Семен. – Ужмись! Теперь сползай!
- Не могу больше, - мычала я. – Дай передохнем, и снова начнем!
Наконец, эта пытка закончилась, и я осталась перед Семеном в одном нижнем белье и чулках, вся красная, как помидор, растрепанная, но ужасно счастливая, что с платьем все в порядке, по большому счету!
В этот момент в запертую дверь робко постучал отец и сказал, что истопил баньку для нас. Это было как раз во время, потому что мы с мужем не просто взмокли, с нас, наверное, семь потов сошло.
Я быстро собрала бельишко «на после бани» и полотенца, и мы открыли. Нас встретили ошеломленные взгляды моих родителей. А Павел вышел из-за весьма уже округлившейся Ольги и, молча, пожал руку Семену.
Мой муж первым зашел в парную, а я замешкалась в предбаннике. Мне почему-то вдруг вспомнились слова сестры, что в первый раз после свадьбы мужчинам тоже больно. И с этими мыслями я зашла вслед за Семеном. И тут же мой взгляд уперся в достоинства моего супруга: вспухшие, красные.
- Ой, Семка! – взвизгнула я и, схватив шайку, зачерпнула холодной воды, и окатила ею то, что, по моему мнению, было обожжено.
Муж вдруг подпрыгнул, стукнувшись об потолок, и выскочил в предбанник.
Вот такая эротика!
Ох, и стыдно же мне было после! Когда и с Ольгой, наконец, поговорили, и с Семеном разобрались.
Но сквозь пелену этого стыда невольно прорывался смех.
Я ехала в автобусе и улыбалась. До чего же мы были дикие! И пусть Дашуля моя услышит это от меня. Сядем мы с ней, вечерочком, склоним друг к другу головушки: одна русую, другая седую крашенную, да расскажем все, как на духу, про эту нашу, русскую эротику. Куда уж до нас Мануэлям всяким!
Обязательно поделюсь с внучкой нехитрыми житейскими премудростями. Поведаю, каким робким и нежным бывает дед. Расскажу – что впереди эротики должна лететь любовь, верность, преданность. И тогда любое незнание, кажущаяся нелепость будет приносить только улыбку.
Геометрика чувств.
Если провести параллель счастья с геометрическими фигурами, то для Александры оно было четырехугольным. Почему? Потому что самое наглядное ощущение: открываешь глаза, а в окно светит солнце, переводишь взгляд, и видишь все тоже самое яркое и призывное на полу и стене – прыгающие квадратные солнечные зайчики, потом вглядываешься в рамочку на столе – там стоит фотография, а где же вы видели, чтобы выставляли изображение того, кто сердце не радует, смотришь дальше – у двери пришпилен детский рисунок, подарила маленькая Надя – и в уголке его солнышко и надпись «Лублу!» - это вечное! После этого приятно вскочить, потянуться до хруста, и пробежаться на носочках по чуть теплым желтым прямоугольничкам, как в детстве, загадывая про себя, что все удастся, если не наступить на теневое блеклое пространство пола. И не важен возраст, семейное положение, лишний вес – мозоль опыта, и прочее-прочее-прочее.
А вот несчастье – треугольное. Это ведь – классика. Что разрушает семью? Только вечные треугольники. Где во главе одной из вершин – самый молодой и наглый, сам полностью состоящий из этой фигуры человек: острые грудки, фигура – отзеркаленность в пересечении талии, личико сердечком, а вместо сердца – углы, углы… Саша даже знала имя. Адриана. Заграничное. Но все такое треугольное.
И даже поговорка «Бог троицу любит» - счастья не добавляет. Потому что всегда срабатывает. И коли начался отсчет, на двух он не остановится, обязательно до треугольника дойдет.
И пирамиды… Египетские... Треугольные… Именно там ведь эта Адриана подвернулась, навязалась, привязалась и захватила. Александра даже опомниться не успела, осталось только сгруппироваться в падении и упасть на все четыре, как кошке…