Страница 76 из 128
В тот же день Вячеслав Сергеевич подал протест на решение районного судьи, который счёл все факты, приведённые обвинением, клеветой и необоснованными домыслами, не имеющими ничего общего с реальными событиями, имевшими место в тот злополучный вечер. Девочка настолько подавлена – ввиду смерти матери, – что, оказывается, воспользоваться представившимся случаем мог всякий – даже кто-нибудь из одноклассников или друзей, – но уж никак не её родной и любящий папочка, который на всё готов пойти ради блага единственной дочурки. И вот как раз этого ВСЯКОГО и следует ловить любыми доступными способами, чтобы передать в руки правосудия. А то, видите ли, в нашей стране вечно привыкли искать крайних, тем более, задумали повесить вину на ни в чём не повинного гражданина, который исправно платит налоги и в одиночку воспитывают дочь-подростка! Совесть нужно иметь, господа, а не подозрительную натуру! Постыдились бы.
Вячеслав Сергеевич понимал, что его отчаянная попытка пойти против системы – яйца выведенного не стоит. Потому что и он сам является частью этой системы. А значит и погибнет вместе с ней... вместе с девочкой, вместе с этикой, вместе со светом. Однако в душе он по-прежнему верил, что пока дело находится «в разработке» – так как по-прежнему ищут ВСЯКОГО причастного, – ничего страшного не произойдёт. Этот гад не посмеет приспустить штаны! О том, что будет дальше, когда дело подошьют в архив, за неимением улик и подозреваемого, он уже думал не раз...
Вячеслав Сергеевич мельком глянул на висевшие у выхода часы и на секунду замешкался.
- Как всё прошло? – послышалось откуда-то со стороны, отчего учитель невольно вздрогнул. – Никто на сей раз не подрался, не учудил чего?
- Нет, дядя Ваня, – облегчённо улыбнулся Вячеслав Сергеевич. – Самых буйных мы заранее отсеяли.
- Оно и правильно, – вздохнул школьный сторож дядя Ваня из-за своей обшарпанной парты, задвинутой в угол стены. – Футбол нынче посмотришь – так там тоже особо с хулиганьём не цацкаются. Не хочешь мячик гонять по добру – и дуй отсюдова! Карточка-то красная – она у судьи одна конечно, а вот терпение – не безграничное. Тока вынимай и в нос тыкай всяким оболтусам!
Вячеслав Сергеевич подошёл к ворчливому старику.
- Как там наши-то сыграли?
- Так ещё не начинали даже, – выдохнул дядя Ваня, с трудом сдерживая эмоции. – Они ведь на чужбине нынче играют.
- Так это поздно, наверное. Ой, чего это я, – тут же спохватился Вячеслав Сергеевич, – у вас ведь самый разгар в это время, – он задумался, явно что-то припоминая, на что дядя Ваня только крякнул.
- Оно время просто такое, – тихо заскрипел он, передвигая чёрным ногтём по поверхности парты отслаивающиеся струпья краски. – Как раз всё это хулюганьё и наркомания обопьются, проблюются, – вот, не знамши куды себя деть на ночь глядя, и лезут, как тараканы во все щели. А уж над родной школой и вовсе грех не поглумиться. Тем более знают, паршивцы этакие, что я тутова один сижу! – И дядя Ваня цокнул языком. – Я-то, вон, в их возрасте, не по дворам слонялся без дела, а партизанам ящики с гранатами через лес таскал. Их бы туды, под немецкие-то бомбёжки, – от спеси ныношной и следа бы не осталось – и то верно! – Старик резко замолчал и уставился на свою безобразную культю.
Вячеслав Сергеевич вздохнул. Он прекрасно знал эту историю, как и то, что речи старика носили заученный характер: как правило, за чем-то одним, согласно неписаной последовательности, следовало второе, затем третье и что-то ещё оставалось напоследок, для самых стойких, – и так изо дня в день. Сейчас старик замолчал, явно вспоминая, успел ли он рассказать свою историю Вячеславу Сергеевичу до конца, а если нет, на каком эпизоде остановился.
- Может вам Интернет для футбола настроить? – предложил учитель, спеша поскорее уйти от болезненной темы.
Нет, беседовать со стариком, работавшим на пол ставки в школе, в которой он, к тому же остался единственным живым фронтовиком, дошедшим вместе с регулярными частями Красной Армии до самого Берлина, да ещё на одной ноге, – вторую оторвало взрывом советской мины, которую он так и не дотащил до передовой, – было трогательно и интересно, однако всё это могло затянуться на неопределённый срок, а у Вячеслава Сергеевича оставались ещё кое-какие дела.
«А нужно ли мне соваться не в свои дела? Ведь даже девочка против. Хотя это в порядке вещей. Тем более, если в её семье и впрямь что-то неладно».
Понятно дело, старика просто терпели, потому что нельзя у нас глумиться над прошлым и, уж тем более, гнать человека, который что-то там сделал во времена далёкой войны, исторического значения которой никто толком и не помнит; дошёл до какого-то там Берлина, да ещё на безобразной культе, вместо ноги, – по существу, будучи несмышлёным ребёнком, что просто не понимает истинную цену жизни. Однако как знать... Ведь за тем чумазым мальчишкой стояло что-то великое – да, ныне забытое и утраченное, – что ещё имело смысл, вызывало мотивацию, обозначало цель. Двигаться вперёд, не смотря ни на что! И говорить, что малышня того нелёгкого времени этого не понимала, по крайней мере, опрометчиво. Особенно, если сопоставить поколение, прошедшее кровопролитную войну, с поколением, что растёт сейчас. Последнее просто не ценит жизнь. Оно смеётся над чужой болью. Чинит боль само, при этом стараясь остаться безнаказанным. Светлые чувства, просто не приемлет, как и любовь – это всего лишь сухие понятия, как «лафа» или «секс». Да, наступивший мир можно назвать звеном, соединившим прошлое и настоящее. Только поколения и впрямь остались по разные стороны заграждения. Вопрос в том, кто пожелал, чтобы стало именно так... Что царит у него на уме и есть ли хоть некое проявление души? А если нет, тогда что ЭТО такое?
«Дядя Ваня – всего лишь очередной призрак прошлого. Одни так и не решились попросить его больше не приходить, указав на то, что в школе установили компьютеризированную охранную систему. Другие просто не замечали убогого калеку, напрочь игнорируя его связь с окружающей действительностью. А третьи и вовсе посыпали стул красным перцем, били по ночам стёкла школьных кабинетов и дразнили Ивашкой-культяшкой».
Стоило ли защищать такой мир от чудовищ? Безусловно, стоило. Чтобы не утратить смысл. Чтобы не пришли новые чудовища, куда более злобные и кровожадные. Потому что человечество, ни что иное, как конвейер. Конвейер по производству зла. Это и есть истина, от которой все бегут, страшась принять за правду.
«А ведь в этом случае мир рухнет окончательно. Ведь ВЕРЯТ именно правде».
Вячеслав Сергеевич снова вздрогнул.
- Только вам тогда придётся на второй этаж подняться... – Он попытался вернуться к прерванному разговору.
- Да ну, к шутам! – как ни в чём не бывало, отмахнулся дядя Ваня и, опершись о костыль, склонился куда-то под свою «тумбу дневального».
«Старик, несомненно, воспринимает парту именно так!» – Вячеслав Сергеевич невольно улыбнулся. Старый фронтовик вовсе не желал прогибаться под балансирующий на руинах прошлого мир или раскачиваться на волнах показного внимания, в обозначенные правительством даты, – на своём веку он уже вдоволь насмотрелся на все эти атрибуты надвигающегося хаоса, противостоять которому можно лишь только предварительно что-то для себя уяснив.
- Тогда, получается, я зря, что ли, тащил всё это! – И дядя Ваня бухнул на парту старенький, чёрно-белый «Сапфир». – Его бы тока настроить...
Вячеслав Сергеевич с сомнением посмотрел на маленький экранчик допотопного телевизора, который больше походил на монитор космического корабля из научно-фантастического романа каких-нибудь братьев Стругацких, написанный ещё в середине прошлого века.
«Наверное, так даже лучше», – подумал Вячеслав Сергеевич, ставя дипломат на пол.
- Давайте, хоть настроить помогу, – сказал он и потянулся к раритетной вещице.
- Ну, будет вам, товарищ учитель! – в своей уставной манере ответил дядя Ваня. – Я так это всё, к слову просто... Сам покумекаю – времени-то ещё о-го-го сколько! Чай, посумею. А у вас и без меня, небось, дел выше крыши. И так, вон, скока с этими дармоедами провозились попусту. Им хочешь, как лучше сделать, а они ну... лишь бы побеситься.