Куколка

Бэлль чувствовала себя так, как будто ее ударили под дых. Она не подумала о том, что ей могут не поверить, и меньше всего ожидала, что мисс Фрэнк увидит в ней только проститутку, от которой нужно держаться подальше, как от прокаженной.

— От меня они ничего не подцепят! — выпалила Бэлль. — Хотя могут заразиться от собственных мужей, большинство которых, держу пари, регулярно посещают Район.

Ошеломленная мисс Фрэнк ловила воздух ртом.

— Как вы смеете клеветать!

Бэлль тут же поняла, что сваляла дурака, когда понадеялась, что эта маленькая старая дева сможет понять, через что ей довелось пройти, и посочувствовать. Общество, в котором росла мисс Фрэнк, было столь консервативным, что такие женщины, как она, ничего не знали о собственном теле. Даже если бы Бэлль призналась, что всего лишь целовалась с мужчиной, мисс Фрэнк скорее всего потянулась бы за нюхательной солью.

Но Бэлль не собиралась вымаливать у нее прощения за то, в чем не было ее вины. И рыдать она тоже не собиралась. Она не намерена была позволять этой глупой старухе прятаться за своими старомодными, чопорными взглядами.

— Это истинная правда, — упрямо повторила Бэлль. — Почему люди считают проституток людьми третьего сорта? Если бы не мужчины, проституции не было бы! И я могу заверить вас, что услугами проституток неизменно пользуются так называемые «достопочтенные» женатые мужчины. Если бы их жены выполняли свои супружеские обязанности, к публичным девкам никто бы не обращался. Поэтому вашим оскорбленным покупательницам следует посмотреть на себя, прежде чем тыкать пальцем в меня.

— Никогда не слышала ничего более гадкого! — Мисс Фрэнк по-прежнему ловила воздух ртом. Ее лицо побагровело.

— Гадкого! Сейчас я скажу вам, что гадко, — злобно произнесла Бэлль. — Гадко, что я работала у вас каждый день и вы делали вид, что я вам нравлюсь. Однако когда я рассказала вам правду о том, как я здесь оказалась, вы отвернулись от меня. Я считала вас доброй женщиной. Я действительно верила, что вы мне поможете.

— Я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой магазин! — визгливым голосом воскликнула мисс Фрэнк. — Уходите сейчас же, маленькая проститутка!

Бэлль знала, что должна уйти; никакие слова не смогут разрушить предрассудки этой женщины.

— Отлично, я уйду, — произнесла Бэлль, бросаясь к рабочей скамье и хватая небольшую горку шляпок, сделанных по ее эскизам. — Но эти шляпки вы не сможете продать. Я схожу в «Анжелику» и сообщу, что последний заказ разработала и сделала проститутка. Вероятно, если хозяйки магазина похожи на вас, они захотят все вам вернуть!

Лицо мисс Фрэнк сморщилось, и на долю секунды Бэлль пожалела о сказанном. Но она была слишком обижена, чтобы отступать; до недавнего времени девушка искренне верила, что симпатия, которую она чувствовала к этой женщине, взаимна.

— Мне семнадцать. Я прошла через ад. Меня выкрали из дома и увезли за несколько тысяч километров. Я не имею ни малейшего понятия, когда вернусь на родину, — с яростью бросила она, размахивая стопкой шляпок. — Робкая надежда на то, что мне удастся обрести почву под ногами, умерла вчера с мистером Рейсом, но я полагала, что у меня есть по крайней мере один настоящий друг, который выслушает меня и посоветует, что мне делать, а не станет осуждать. Какой же дурой я была!

Бэлль испытала небольшое облегчение, когда увидела краску стыда на лице старушки, но тут же отвернулась и вышла из магазина.

Заливаясь слезами, Бэлль вернулась домой. Выбора у нее не оставалось — придется покинуть Новый Орлеан. По всему выходило, что история была слишком скандальная, и Бэлль понимала: мисс Фрэнк не сможет сохранить все в тайне. Бэлль не сомневалась: она не успеет и глазом моргнуть, как история дойдет до Марты и та приедет за ней.

И еще нельзя было забывать о полиции. Полицейские наверняка снова придут к ней и станут задавать вопросы, особенно если найдут что-нибудь необычное у Фальдо во время вскрытия. Как только они узнают о ее прошлом, они могут даже обвинить ее в его смерти. И что еще страшнее, люди, которые стоят за продажей женщин, могут захотеть, чтобы она замолчала навечно.

Бэлль испугалась. Если она отправится на вокзал, один из прихвостней Марты может предупредить мадам, и за Бэлль придут. Лучше всего, наверное, плыть морем, но она понятия не имела, как попасть на корабль.

Собирая вещи, Бэлль подумала: она всегда знала, что этот день настанет, потому и купила чемодан. Но девушка продолжала всхлипывать, потому что не ожидала, что это случится при подобных обстоятельствах. Она с такой любовью выбирала предметы обстановки, ей было больно все это бросать. Синий веер, украшенный золотыми херувимами, который висел над кроватью, она могла прихватить с собой, потому что он складывался и не занимал много места, но взять картину, на которой был изображен экзотический пляж, она не могла — полотно было слишком большим. Много часов Бэлль провела, представляя, что живет на таком пляже в небольшой хижине с соломенной крышей. Рядом раскачиваются пальмы, а вокруг белый песок и лазурное море. Она мечтала о мужчине, похожем на Этьена, который заботился бы о ней. Но и картина, и красивый красный ковер возле камина в гостиной, и все милые безделушки, которые она покупала, должны остаться здесь.

Сейчас у нее было больше одежды, чем в тот день, когда она приехала сюда, — четыре платья, многочисленные нижние юбки, рубашки, чулки, панталоны и туфли, — но не было теплого пальто. Старая шуба, в которую ее нарядили во Франции, осталась на корабле, на котором Бэлль приехала в Новый Орлеан. Несмотря на здешний мягкий климат, Бэлль знала: как только она подъедет ближе к Нью-Йорку, станет значительно холоднее.

Через час Бэлль уже шагала по Канал-стрит. Ее рука болела от тяжелого чемодана, а ведь девушка преодолела совсем небольшое расстояние. Уходя, она положила ключи от дома в почтовый ящик, предположив, что хозяин объявится, как только ему сообщат о смерти Фальдо.

Подозвав карету, Бэлль попросила отвезти ее к магазину Альдерсона, подождать, пока она совершит покупки, а потом доставить ее на пристань.

Бэлль испытала легкие угрызения совести, когда купила дорогое серое пальто с черным мутоновым воротником и манжетами, а к нему — черную мутоновую шапку и темно-синее шерстяное платье и записала расходы на счет мистера Рейса. Но она напомнила себе, что до сегодняшнего дня всегда была бережлива, и в любом случае он остался ей должен за синяк на подбородке и за то, что так подло обошелся с ней перед смертью.

Часам к четырем Бэлль готова была расплакаться, поскольку не смогла купить билет на корабль. Из разговоров с посредниками она поняла одно: большинство кораблей были торговыми судами, которые не брали пассажиров, а на тех кораблях, куда пассажиров брали, хотели посмотреть ее документы, прежде чем продать ей билет.

Порт напоминал вонючий, душный, осипший улей. Огромные мужчины потели, разгружая и загружая суда, что-то кричали друг другу, когда опускали или поднимали громадные деревянные ящики. Другие катили бочки по наклонной доске, потом по булыжной мостовой к ожидающей подводе.

Груженые телеги и тачки, которые тянули усталые старые лошади, громыхали, проезжая через толпу. На кораблях перевозили даже скот: коров, лошадей, коз. В какой-то момент пара молодых бычков взбрыкнула, растолкала моряков, портовых грузчиков и остальных людей на причале. На Бэлль постоянно глядели, ее толкали. Девушке докучали попрошайки, а юная негритянка в лохмотьях даже попыталась сорвать у нее с головы шляпку.

Бэлль было очень жарко. Она устала, и ей было страшно. Ее тысячи раз предупреждали, что Новый Орлеан — опасный город, но только сегодня в порту она осознала насколько. Повсюду бегали стайки грязных полуголых пяти-шестилетних детей со спутанными волосами. Малыши высматривали, что бы стащить. Бэлль увидела самых низкосортных проституток, которые вываливали свою грудь на всеобщее обозрение и зазывали мужчин при свете дня. Увидела бесчисленное множество пьяных и наркоманов — по их желтоватым, вытянутым лицам с уверенностью можно было сказать, что они пристрастились к опию. Бэлль слышала столько слов на разных языках, видела представителей всевозможных национальностей: от китайцев до коренных индейцев. И, несмотря на то что она с первого дня в Новом Орлеане знала, что этот город стал домом для представителей всех рас и вероисповеданий, до сегодняшнего дня ей не доводилось лицом к лицу сталкиваться с теми, кто живет на самом дне.