Страница 12 из 15
Измайловский гостиничный комплекс. 6:14
Шесть утра. Холодное солнце еще силится подняться над соснами Измайловского парка, а эти женщины уже вышли на работу. Накануне, часов в девять вечера, все они приплелись домой, наскоро обстирали детей, полаялись со своими мужьями и быстренько уснули. И редко кому довелось во сне почувствовать пристраивающееся к ним поудобнее мужнино тело. Поскольку в четыре утра все они поднялись, на скорую руку бросили на сковородки жарить заранее размороженные куриные окорочка, выуживать из бульона полночи проварившуюся картошку, укладывать все это в судки и термосы и бежать к заветной аллейке у правой стены станции метро «Измайловский парк». Там бабы садятся друг напротив друга, образуя этакий живой коридор и предлагая торговцам и прочим командированным, выбирающимся из гостиничного комплекса поесть горяченького. Некоторые просиживают в аллейке всю ночь – авось кому-то вздумается раздобыть горячей закусочки (выпивку-то можно купить в любой палатке, которые россыпью раскинулись вокруг гостиниц, а вот с едой там туговато – одними чипсами сыт не будешь). Но шесть утра – это самое время челноков, отправляющихся на рынки, ближе в девяти появляются торговки контейнерных рынков, к десяти – пойдут офени-коробейники на рынок-вернисаж, а там и начнут подваливать со всех девяти московских вокзалов приезжие, тоже люди небедные, раз могут себе позволить остановиться в гостинице. И каждого на подходе к заветным корпусам встречает дружный женский хор: «Окорочка! Картошка! Окорочочки горяченькие свеженькие жареные! Ка-а-артошечка! А вот кому пирожки с картошечкой! Котлеты-котлетыкотлетыкотлеты…»
В минуты, когда поток прохожих схлынивает, бабы утомленно умолкают. Молчание длится минут пять, десять, они мало общаются между собой, хотя за годы работы узнали друг дружку ближе самых близких родственников. Да и с кем поделиться думами о наболевшем, поговорить о доме-семье, о шалопаях-детях и мужьях-извергах, о скотской жизни нонешней, как не с той, с кем сидишь рядышком по восемнадцать часов в день, и в дождь, и в снег, и на морозе и на солнцепеке? Но они чаще молчат, поскольку за день буквально обалдевают от звуков собственных и соседских выкриков.
Но вот в конце аллеи появляется парень-крепыш в спортивном костюме, на вид кавказец. Но без кепки, и пиджака, а в спортивном костюме и кроссовках, с кожаным рюкзачком за плечами. Он бежит тяжело, спортивной трусцой, чувствуется, что весьма устал от длительной пробежки – и аллейка взрывается приветственными кликами: «Окорочка! Картошка! Окорочка-окорочка горячие, сочные! Картошечка с маслице… котлеты-котлетыкотлетыкотлеты…»
Но на их глазах парень вдруг кидается вперед словно в последнем порыве к финишу. Вот он будто разрывает грудью финишную ленточку – и начинает приплясывать, подпрыгивать, протягивать руки приветствующей его и рукоплескающей ему толпе, становится на колени и целует беговую дорожку. Эта картина кажется женщинам настолько дикой, что они замолкают, а некоторые хватаются за свои судки и корзины, готовые в любой момент, подхватить их пуститься в бегство. Они ко всему приучены, место-то бойкое, базарное, толкучка, она и есть толкучка, тут ведь и стрельба начиналась, и облавы нередки, и пьянь всякая чудить вдруг начнет – да и психов тоже повидать пришлось.
Но Валико, а это был именно он, послав всем воздушные поцелуи, вновь сгибает руки в локтях и спортивным шагом пускается в завершающий забег по направлению к гостинице. Его утренний променад завершен. К этой его дурацкой привычке бегать по утрам ни свет ни заря долго не мог привыкнуть Тамаз, да и Тенгиз все никак не мог взять в толк, как это он после ночных возлияний и бдений в казино ухитряется еще и побегать поутру. Но Валико объяснил ему, что хорошее дыхание – это самый большой кайф, какой только может испытывать человек. Ну, а раз человек – кайфист – то это наш человек!
Корпус «Дельта». 6:30 утра
Гостиница мало-помалу оживала. Заработали лифты, захлопали двери в коридорах. Появился и основной типаж, населяющий Измайлово – озабоченный человек с насупленным испитым лицом, от которого исходит запах перегара, с двумя клетчатыми баулами в руках. Мужчины ли, женщины, какого угодно возраста, русской, азиатской или кавказской национальности – все они походили на родственников, братьев-сестёр от одной матери и десятка отцов; на каждом лежал отпечаток заботы о хлебе насущном, желательно с маслицем, и все они разбегались по рынкам.
Валико открыл дверь номера и вошел. Похоже, что сладкая парочка еще и не думала вставать. Пора будить. Он вошел в ванную, не обращая внимание на то, что пластиковый занавес был задернут, и встал к унитазу помочиться.
От того, что он долго сдерживался (не будешь же в самом деле поливать деревца посреди улицы) звонкая струйка теперь дарила незабываемые ощущения. Валико замурлыкал мелодию и вдруг, скосив глаза, обнаружил, что за процессом, которому он предавался, наблюдает еще одна пара глаз – блестящих и насмешливых, принадлежащих миловидной девушке лет двадцати, которая пребывала в наполненной водой ванне и доселе ничем не обнаруживала свое присутствие.
– Ты что здесь делаешь? – спросил Валико.
– А ты как думаешь? Угадай с трех раз! – ответила девушка. Хихикнула и предложила: – Да ты продолжай, а то мочевой пузырь лопнет. Или у тебя началась эрекция? – Она мелодично засмеялась и потянулась. – Уважаю мужчин с устойчивой эрекцией. Вот единственное ваше качество, действительно достойное уважения.
Эта граничащая с идиотизмом глупость взбесила Валико.
– Тогда зачем тебе вообще тратить время на мужчин! – ядовито произнес он. – Обойдись краковской колбасой. У нее всегда эрекция.
Он вышел, сердито стукнув дверью, услышав за спиной ее возмущенное «За собой промывать надо…» – но не вернулся, а вошел в комнату, где дрых Тенгиз и резко растолкал его.
– Слушай, ты вообще где эту лахудру подцепил, а? – спросил он.
– В баре, – невинно отвечал молодой человек. – А что, тебе тоже ее хочется? Ну, пойти, потрахай…
– Нет, у тебя явно все мозги из головы в головку перетекли! – возмутился Валико. – Уже без двадцати семь, нам сейчас будут звонить, а тут эта…
– Успокойся, старик, тут все под контролем, – заверил его Тенгиз, вставая. В эту минуту в комнату вошла девушка из ванной. На голове ее был тюрбан из полотенца, второе полотенце обтягивало ее тело наподобие юбки от плеч до бедер. – Какого хрена ты тут шляешься? – зарычал на нее молодой человек. – Чего вынюхиваешь? Шпионить за нами подослана?
– Да ты чего, Тенг, миленький! – Девушка опешила. – Я просто пошла в туалет, ну заодно и искупнулась. Но я же не могла к тебе грязной ложиться!
– Ты только посмотри на эту обезьяну! – Тенгиз одним рывком сорвал с нее полотенце и взору Валико предстало наверное самое стройное и прекрасное тело из всех, какие он только видел.
Девушка была еще очень молода, не старше восемнадцати лет, груди ее были небольшими и не только не отвисали, но торчали вверх, будто целились в него розовыми кнопочками сосков-пушечек. Без одежды, бижутерии, туфель и грима она казалась совсем ребенком, случайно оказавшимся во взрослой компании.
– Хочешь ее? – спросил Тенгиз у Валико. Тот ничего не ответил, лишь жадно пожирал девушку глазами.
– Зато я его не хочу! – возмущенно воскликнула девушка, вырвала свою руку из руки Тенгиза, быстро подобрала полотенце и прикрылась им, став от этого еще более соблазнительней.
– Почему это ты его не хочешь? Не хочешь, так перехочешь.
– Не захочу, значит не дам!
– Ах ты сука! Так ты тут еще и выёживаешься! – дернув ее за руку, молодой резко притянул ее к себе и, схватив за волосы, задрал ей голову, так что она завизжала от боли. – Какого хрена ты тут выпендриваешься как муха на гавне. Чего, думаешь, если ты сейчас под него не ляжешь, я тебе денег дам? Ни хрена ты от меня не получишь!
– Мне твои деньги не нужны! – со слезами на глазах отвечала девушка. – Я тут не ради денег, а только ради тебя.