Страница 9 из 23
Его приказание было немедленно исполнено.
К утру эмир, благодаря лечению князя, настолько оправился, что мог рассказать, что с ним приключилось.
Он понял, что заболел на другой день после свидания с князем Индии в Эль-Зарибе, но решил во что бы то ни стало исполнить поручение султана и передать его дары шерифу. Он боролся с одолевавшей его болезнью. Поэтому, получив даже расписку шерифа в приёме всех присланных ему предметов, он ещё сделал все необходимые распоряжения для устройства своего лагеря, и только когда вое благополучно было окончено, приказал посадить себя на лошадь, так как уже не имел сил вскочить в седло, и, убеждённый в своей близкой смерти, отправился в Каабу, чтобы умереть под сенью святыни.
Слушая его рассказ, князь Индии всё более и более убеждался в тщетности распространить проповедь новой религии среди народа, столь пламенно преданного своей вере. Ему оставалось теперь только поспешить в Константинополь, центр христианского движения. Там, может быть, ожидал его больший успех.
В конце следующей недели, совершив установленные два паломничества и убедившись, что эмир совершенно выздоравливает, он двинулся в путь и благополучно достиг Джедды, где его ждало судно для перехода через Красное море.
VII
ПРИБЫТИЕ В КОНСТАНТИНОПОЛЬ
Чем более приближалось время, назначенное князем Индии для его приезда в Константинополь, тем нетерпеливее ждал его Уель, сын Иадая. Когда же наступил шестой месяц, в конце которого должно было совершиться желанное событие, то он стал считать дни, а за две недели уже начал по утрам ходить в Золотой Рог и спрашивать о прибывших из Египта судах. Однако всё было тщетно. Наступил последний день срока, а о князе Индии не было слуха. Уель уже начал отчаиваться, но Сиама спокойно оканчивал все приготовления к приёму своего господина, вполне убеждённый, что он явится в назначенное время.
Всё было готово с завидной точностью в новом доме князя Индии. Четыре комнаты нижнего этажа были приготовлены для трёх слуг, кроме Сиама, во втором находились три апартамента, соединённые дверями, завешенными портьерами из верблюжьей шерсти. Меблировка их была смешанная: римская, греческая и египетская. Средняя, и наибольшая, комната должна была составить гостиную и кабинет хозяина: на полу лежал тёмно-синий ковёр, посредине которого, на медном листе, стояла маленькая серебряная печка. Шёлковые диваны помещались вдоль стен, а посреди комнаты стояли низенькие стулья с изваяниями различных животных на ручках и ножках. В углах возвышались высокие серебряные треножники с лампами в помпейском стиле. Большое окно, наполненное цветущими растениями, освещало роскошный стол, на котором стояли металлические кубки, хрустальный графин с водой и стаканы, а под столом была растянута тигровая шкура. Стены были украшены новыми византийскими фресками. Во всей комнате стояло нежное благоухание.
Заботы верного слуги не ограничивались внутренностью дома: он раскинул палатку на крыше, зная, что в тёплое время его господин будет проводить там ночи. Отличительной чертой всех этих приготовлений было отсутствие всякого попечения об удобствах, необходимых для женщин, так что, очевидно, их присутствия не ожидалось.
До полудня в последний день назначенного срока Уель оставался на берегу, поджидая желанное судно, и наконец, убедившись, что князь Индии не прибыл, в сильном разочаровании вернулся к приготовленному для не являвшегося гостя дому. К его величайшему удивлению, в печке горел уголь и Сиама суетился, как бы исполняя приказания своего господина. Уель подумал, что князь Индии прибыл каким-либо другим путём.
— Он здесь? — спросил Уель.
Сиама покачал головой.
— Так зачем ты развёл огонь?
Сиама знаками дал понять, что его господин вот-вот приедет.
Уель улыбнулся этому слепому доверию слуги.
Побыв некоторое время в доме, он вернулся к себе, но после ужина снова пошёл посмотреть, что делается в жилище князя Индии. Окна его горели огнями, и он поспешно вошёл в отворенную дверь. Гостиная ярко была освещена лампами, и в ней стоял Сиама, как всегда спокойно улыбающийся.
— Что же, приехал? — спросил нетерпеливо Уель.
Слуга отрицательно махнул рукой, но этот жест как бы говорил: «Он не приехал, но приедет сегодня».
Около десяти часов вечера Сиама принёс и поставил на стол поднос с едой и напитками.
— Боже милостивый, — промолвил Уель, — он даже приготовил ужин. Вот так слуга, вот так господин!
Уверенность слуги так подействовала на Уеля, что он также стал серьёзно ожидать прибытия князя Индии.
Через некоторое время внизу послышались шаги нескольких людей. Сиама бросил торжествующий взгляд на Уеля и устремился к двери, в которой показалась человеческая фигура. Нечего было объяснять Уелю, кто это был. Он сразу понял, что это князь Индии.
Почему-то Уель представлял его величественным. Но в дверях стоял человек небольшого роста, сутуловатый, худощавый, в тёмно-коричневом бурнусе аравийских шейхов. Голова его была повязана красным шерстяным платком, и конец его, надвинутый на лоб, бросал такую тень на лицо, что ясно видна была только большая седая борода.
При виде своего господина Сиама бросился на колени и поцеловал его руку, а тот поднял его и потрепал по плечу в знак того, что был доволен сделанными приготовлениями. Потом он подошёл к огню и, заметив впервые Уеля, протянул его руку.
— Сын Иадая, — сказал он голосом, в котором слышалась доброта, и глаза его, блестящие и чёрные, засветились удовольствием. — Я вижу, что я был прав, доверяя тебе. Ты пошёл по стопам своей семьи, и твоей помощи я обязан, что имею такой удобный и приятный дом. Считай меня своим должником.
Невольно поддавшись чарующему влиянию этого человека, еврей низко поклонился и поцеловал протянутую ему руку.
— Не благодари меня, — отвечал он. — Сиама и без меня устроил бы всё.
— Хорошо, но я всё-таки остаюсь при своём мнении, а теперь выпьем напитка, который приготовлен Сиамой и которого не знают на Западе.
— Позволь мне прежде приветствовать тебя в твоём новом доме.
— Я уже прочёл приветствие в твоих глазах. Сядем к огню. Ночь очень холодная.
Сиама тогда подал чай, который в то время ещё не был известен в Европе, и между новыми знакомыми завязалась дружеская беседа. Хозяин рассказал в нескольких словах о своих путешествиях, а Уель сообщил ему константинопольские новости.
— Я писал тебе, — сказал наконец князь Индии, — что желаю обходиться с тобой как отец с сыном и быть тебе помощью, а не бременем. Я полагаю, что теперь твоя торговля оживится, так как все в Константинополе будут с уважением относиться ко мне, я не уступлю здесь никому своим блеском и достоинством. Когда тебя станут спрашивать, кто я, отвечай только, что князь Индии. Простые люди этим удовольствуются, а тех, которые захотят знать больше, отправляй ко мне. Ты же сам, сын Иадая, также называй меня князем, но знай, что я на восьмой день после своего рождения был обрезан по закону Моисея, и это я считаю гораздо почётнее моего титула.
— Так ты, князь...
— Я еврей, так же как твой отец и ты.
Уель улыбнулся при мысли, что его соединяли узы одинакового происхождения и веры с такой могущественной особой.
— Ты видишь, — продолжал князь Индии, — я точно исполнил своё обещание явиться сюда через шесть месяцев после получения тобою моего письма. Ведь этот срок ещё не прошёл.
— Сегодня его последний день.
— Я писал тебе, находясь в Чипанго, на острове великого восточного моря. Спустя тридцать лет после того, как я поселился на этом острове, я случайно увидел спасшегося от кораблекрушения еврея из Константинополя, и он мне сообщил о смерти твоего отца и твоём имени. Тебе не мешает знать, что я всего провёл в Чипанго пятьдесят лет и преимущественно занимался там изучением местных религий. Их две: от одной, грубой мифологии, без греческой или римской поэзии, я отвернулся с презрением, а другая буддийская, имеет много общего с христианством. С тою же целью изучения религий я посетил впоследствии Мекку, а затем через Египет прибыл сюда. Я потом сообщу тебе, какие намерения я имею насчёт моего пребывания в Константинополе.