Страница 10 из 23
Видя, что князь Индии устал, Уель начал прощаться и князь проводил его до лестницы.
Оставшись один в комнате, он позвал прибывших с ним слуг, и двое из них бросились целовать Сиаму, как старого товарища, но третий, молодой негр громадного роста, смотрел с недоумением на незнакомую ему личность, и Сиама вопросительно поглядывал на своего господина.
— Это Нило, сын того Нило, которого ты знал, — сказал последний. — Люби его так же, как ты любил его отца.
Сиама обнял и поцеловал своего нового товарища.
VIII
РОЗЫ ВЕСНЫ
Целый месяц князь Индии не выходил из своего дома, отдыхая от продолжительного путешествия. Ежедневно он гулял по плоской крыше дома, с которой открывался вид на церковь, возвышающуюся на горе, на Влахернский дворец и на Галатскую башню, но наибольшее его внимание, по-видимому, обращал на себя дворец, и на нём всего чаще останавливался его задумчивый взгляд.
Однажды около полудня он сидел в своей комнате за столом и был погружен в любимое занятие — сравнительное изучение Библии, священных книг Китая, Ригведы, Авесты и Корана. С самого утра он сравнивал определение Бога в различных религиях и наконец устал от долгого усидчивого труда, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Когда он открыл их через несколько минут, то с удивлением увидал, что на него смотрят два другие глаза, такие же большие, чёрные, как и его. Эти глаза принадлежали детскому, чистому лицу. Он протянул руку, положил её на чёрную кудрявую головку и тихо спросил, как бы не отдавая себе отчёта в реальности явившегося перед ним образа:
— Как тебя зовут?
— Гуль-Бахар.
— Это турецкое имя, оно значит — Роза весны. Как тебе дали такое имя?
— Моя мать из Иконии.
— Где прежде жили султаны?
— Да. И она говорила по-турецки.
— А! Я понимаю. Это не твоё настоящее имя, а только прозвище.
— Моё настоящее имя Лаель, я дочь Уеля.
Князь Индии побледнел как полотно, губы его задрожали, и на глазах показались слёзы. С трудом переведя дыхание, он наконец нежно повторил:
— Лаель... Ты не удивляйся, я очень стар, гораздо старше твоего отца, и видел столько горя, что никто в этом не может со мною сравниться. У меня также была некогда маленькая девочка.
Он снова с трудом перевёл дыхание и прибавил:
— Сколько тебе лет?
— Будущей весной мне будет четырнадцать.
— Она была твоего возраста и очень походила на тебя. Она была такая же маленькая, как ты, и у неё были такие же волосы и глаза, и звали её Лаель. Я хотел назвать её Римой, потому что она казалась мне чудной песнью, но мать настояла на том, чтобы назвать её Лаель, что значит на твоём и моём языке — «для Бога».
— Ты, значит, очень любишь её, — заметила девочка, глядя на него с сочувствием. — А где она теперь?
— В Иерусалиме были ворота, называвшиеся Золотыми. Они выходили на восток, и солнце, восходившее из-за Масличной горы, ярко блестело на их коринфской бронзе, более драгоценной, чем золото. Земля вокруг этих ворот священна, и там спит моя Лаель. Её покрывает тяжёлый камень, который едва свезли несколько волов, но в день последнего суда она восстанет одной из первых, так хорошо быть похороненным вокруг Золотых врат.
— Значит, она умерла! — воскликнул ребёнок.
— Да, умерла. И я не могу вспомнить её без слёз. Такая она была красивая, нежная, правдивая. Я никогда не забуду её, но ты так похожа на неё, что я буду любить тебя, как её, и ты сделаешься моим ребёнком. Вся моя жизнь будет сосредоточена на тебе, и каждое утро, вставая, я буду спрашивать прежде всего: где моя Лаель? В полдень, прежде чем сесть за стол, я справлюсь, был ли день счастлив для неё, а ночь наступит для меня только, когда она заснёт. Хочешь быть моей дочерью?
Этот вопрос так озадачил девочку, что она не знала, что отвечать.
— А разве можно иметь двух отцов? — спросила она.
— Можно, — отвечал он поспешно. — Один у тебя будет родной отец, а другой — приёмный, и оба они одинаково будут любить тебя.
— Хорошо. — Девочка посмотрела на взволнованного старика и потом промолвила: — Ты и мой отец — большие друзья, и я думала, что он здесь.
— Пойдём к нему. Ты не можешь быть моей дочерью без его согласия.
Они вышли из дома рука об руку и, перейдя через улицу, вошли в комнату лавочника.
Эта комната была просто убрана, но с комфортом, как подобало человеку состоятельному. Увидев, что его дочь вошла вместе со стариком, он улыбнулся, так как с удовольствием видел по выражению их лиц, что они сразу подружились.
— Сын Иадая, — сказал князь Индии взволнованным голосом. — У меня некогда были жена и дочь. Они погибли, и как это случилось, я не в состоянии рассказать. Теперь я нашёл достойный предмет для моей любви, — прибавил он, нежно положив руку на голову ребёнка. — Когда я увидел сегодня её впервые, мне показалось, что моя дочь воскресла из гроба. Я желаю сделать её своей дочерью. Позволь быть только вторым её отцом и заботиться о её будущем.
— Она ведь простого происхождения, — произнёс лавочник.
— Простого? — воскликнул князь Индии. — Она дочь Израиля и потому наследница всех благ нашего милосердного Бога. Только один Бог знает, что её ждёт на этом свете. Будем любить её оба и приготовим её быть достойной всяких благ. Я, например, научу её всей премудрости, так что она будет в состоянии служить украшением любого двора. Она будет говорить на всех языках, известных по Средиземному прибрежью. Все тайны Индии станут ей известными, а математические науки познакомят её с законами небесных светил. Наконец, я научу её Священному Писанию. Я буду просить тебя, сын Иадая, не жалеть ничего на нашу Лаель. Одевай её как царскую дочь, так как я желаю, чтобы, идя со мной по улице или катаясь в лодке, она обращала внимание всех, даже императора, на свои драгоценности. Не думай о деньгах, я их всегда найду. Ну, согласен?
— Князь, ты так великодушен и щедр...
Со следующего дня Гуль-Бахар получила право постоянного доступа в дом князя Индии, а спустя неделю в её собственном жилище поселилась нанятая князем гувернантка. Князь не забыл обещания и с любовью стал сам заниматься с маленькой девочкой, которая выказывала замечательные способности к учению. Эти уроки наполняли его сердце такой радостью, что он на время забыл свою горькую участь и только думал о Гуль-Бахар и о той великой цели, которая привела его в Константинополь.
Часть третья
КНЯЖНА ИРИНА
I
УТРО НА БОСФОРЕ
Прошло два года после удочерения князем Индии Лаели, дочери Уеля.
Был прекрасный июньский день. Выходя из-за горы, возвышавшейся над Бекосом, солнце освещало противоположный европейский берег пролива, на гладкой поверхности которого лениво колыхались стоявшие на якорях суда. Дрожащие облака тумана поднимались от воды и, путаясь в такелажах, медленно рассеивались в воздухе. Рыбаки на своих быстрых лодках возвращались домой после ночной работы. Чайки и бакланы стаями летали над водяной поверхностью, охотясь за мелкой рыбой, и от постоянного движения их крыльев пурпурная даль принимала оживлённый, блестящий вид.
Терапская бухта, лежащая против Бекоса, тоже была освещена солнцем. В ней было больше судов, чем на фарватере, и они отличались всевозможными формами — от морской торговой галеры до увеселительных катеров.
Во дни Константина IX Царьград был той же летней. резиденцией, как во времена кудесницы Медеи и при благополучном царствовании Абдула-Гамида.
Начиная с севера, где тонкая коса наподобие указательного пальца выдавалась в реку, берег грациозно извивался дугой до мыса на юге. Тогда, как и теперь, дети забавлялись, собирая белые и чёрные камешки, усеивающие берег, и весело прыгали, убегая от настигавших их пенистых валов. Тогда, как и теперь, дома казались привязанными к горе одни над другими в полном беспорядке, так что чужестранец, смотря на них из лодки, думал с ужасом, какая произошла бы катастрофа, если бы здесь произошло хотя самое слабое землетрясение. Тогда, как и теперь, южный мыс как бы замыкал бухту и загромождавшая его лесистая гора едва оставляла место внизу для дороги. Тогда, как и теперь, городской фасад состоял из постепенных террас, окаймлённых соснами, с зонтикообразными, широкими макушками. Кое-где виднелись изящные водяные бассейны, художественные павильоны с белыми крышами и мостовыми в римском стиле.