Дом для внука

И последний козырь соседей — закупки у населения. С этим расчетом они и поощряют личный сектор, охотно сдают колхозникам молодняк скота на временное содержание, создали бригады по закупке мяса и масла у населения.

Щербинин сразу, едва Балагуров рассказал на заседании бюро о поездке делегации, заявил, что расширением производства тут и не пахнет. И понес в хвост и в гриву Балагурова: легкомыслие, поверхностность, нет самостоятельного подхода к делу, не учитываете особенности условий своего района, прожектеры... Почти такие же слова, как у Баховея. Закупки у населения — это стихия, это неизвестность, нам надо кормить страну, и мы обязаны поднять производство мяса и молока на такой уровень, чтобы обеспечивать потребности страны. Ежегодно. Всегда.

Правильно, — отвечал Балагуров с улыбкой, — согласен. А как мы построим новые фермы, как механизируем их, не имея средств? Когда мы дадим три плана по мясу и молоку, мы получим большие деньги, получим возможность строить, механизировать, расширять и так дальше, укрепим производство — это самый короткий путь. Мы учитываем особенности своего района и потому занялись утководством.

Наше утководство — это одна совхозная ферма, она еще строится и будет давать 50 тысяч уток. Капля в море.

А мы расширим ее, мы сделаем ее головной фермой района уже в этом году, — неожиданно для себя сказал Балагуров. И сразу поверил, что сделать это можно. Обком поддерживает, средства будут, и значит, ферму можно раздвинуть уже в текущем грду.

И опять Щербинин выставил массу контрдоводов, и Балагурову стало ясно, что убеждения тут не помогут, старик просто не выносит его, и вместе они работать не могут. И не смогут никогда. Щербинин устал, отстал, пусть отдыхает. Вы много потрудились, дорогой товарищ Щербинин, районная партийная организация высоко ценит вашу принципиальность, вашу энергию и т.д. и т. п. и надеется, что и на заслуженном отдыхе вы не забудете и прочее и прочее. Скатертью дорога!

7. «Объединение колхоза и совхоза в Хмелевке».

И здесь опять Щербинин против. Между тем от объединения выиграют оба хозяйства. Сейчас они делят рабочую силу, воюют из-за пастбищ на островах, оплата в хозяйствах разная, а село одно, разбирайся с перебежчиками в совхоз, разрешай их споры, смягчай трения председателя с директором.

Раздался телефонный звонок. Балагуров снял трубку. И обрадовался, услышав голос Межова:

— Здравствуйте, Иван Никитич! Привет вам от Ивана Великого в Москве, от самой Москвы...

Балагуров засмеялся.

— Спасибо. Много приветов получал, но от колокольни — впервые! Спасибо, Сергей Николаевич. Ну, как отдохнул? Жену не привез?

— Не едет жена, отказалась... — Межов вздохнул. — А отпуск провел с пользой. Ученых птицеводов повидал, на птицефабрике под Москвой был, автоклав достал для кормокухни. Даже об отгрузке договорился, скоро прибудет. Я расскажу потом подробней.

— Ну, молодец, хорошо! Ты сегодня загляни вечерком. У нас, правда, тут семинарские занятия будут, но ты пораньше зайди, а опоздаешь — потом поговорим, после занятий. Ну, до встречи!

Вот кто может стать правой рукой, и надежная, крепкая будет рука. Колхоз объединим с совхозом, и Мытарин пусть директорствует, а Межову — кресло председателя райисполкома. Правда, Щербинина проводить не так-то просто, хотя здоровьишко у него не ахти.

Зазвонил опять телефон, в трубке кашель, потом хриплый голос Щербинина. Легок на помине!

— Сегодня, кажется, у нас семинар? Я не ошибаюсь?

— Да, сегодня, — сказал Балагуров. — О коллективизации.

— Тему я знаю. Приду.

Балагуров достал из ящика стола тетрадь с записями по этой теме, полистал, вызвал по телефону Ручьева, который готовил доклад для сегодняшнего семинара.

— Ну, как дела, Толя, коленки не дрожат?

— Немножко, Иван Никитич.

Ручьев подал аккуратную папочку, в которой лежали отпечатанные на машинке листки с тезисами доклада. Балагуров опустил со лба очки, стал читать.

— Я и критически пытался посмотреть, как вы советовали, — сообщил Ручьев. — Не знаю, что вышло, трудно очень. Коллективизация — такое событие, что даже сейчас трудно оценить.

— Ничего, не скромничай, получается. Так... Так, правильно... Молодец, Толя... М-м, тут что-то не очень. И насчет правой оппозиции вышло не очень уверенно, поправь.

— Хорошо, Иван Никитич, спасибо. — Ручьев захлопнул папочку и заторопился к себе: до начала семинара оставалось не больше двух часов.

Пойдет у нас дело, пойдет. Зиму прожили неплохо, а весной, по зеленой травке мы еще веселее побежим.

II

Собеседование на теоретическом семинаре о коллективизации прошло бурно. Щербинин поссорился с Балагуровым, назвав его оппортунистом, сердитый пошел домой, пригласив Межова на праздничный ужин по случаю своего дня рождения, о котором он чуть не забыл.

— Что же вы раньше не сказали? — спросил Межов. — День рождения, а вы на семинаре, волнуетесь, спорите. Жена, вероятно, заждалась.

— Подождет, — сказал Щербинин. — Семинар серьезный.

Они шли серединой улицы, тротуаров здесь не было, под ногами со звоном крошился и хрустел свежий ледок от вечернего морозца, застеклившего лужи, они блестели в свете уличных фонарей, а над фонарями, прильнув к ним, стояла черная апрельская тьма, пробитая мелкой дробью далеких звезд.

— Балагурова можно понять, — сказал Межов. — Он занят перестройками и боится перегнуть, ошибиться.

— Понять все можно, Сергей Николаевич. Но вот что я тебе скажу: боишься — не делай, а взялся, думай не о возможности ошибок, а о самом деле, рассчитай силы, учти обстановку, держи наготове резервы. Тогда будет меньше ошибок.

— Сложно это все, — Межов вздохнул. — Я вот слушал доклад, слушал вас с Балагуровым и удивлялся: какую же работу надо было провести, чтобы начать коллективизацию, только начать!

— Да, работы было много. Но вопрос коллективизации тогда назрел, он изучался в центре и на местах, даже делегацию в Америку посылали. Там в это время проходила реконструкция сельского хозяйства и наша делегация работала довольно долго. Потом, в двадцать девятом году, состоялась большая всесоюзная конференция аграрников-марксистов. Тут уж проблемы обсуждались в деталях, был учтен опыт первых наших колхозов и опыт американцев, обсуждались вопросы организации и оплаты труда, специализации. Масса вопросов.

— А что они планировали тогда?

— Американцы? Обычное техническое перевооружение. Но было у них и движение против семейной фермы, за корпоративное земледелие. Поддерживали технари, инженеры, связанные с сельскохозяйственным машиностроением. Понятно почему. Было еще течение типа нашего народничества или неонародничества на американский лад — сохраним фермера, его независимость мышления и действий, его традиции, его семью. Дилетантизм, самодеятельность капиталистов. В сфере производства они кое-что добились.

— Не кое-чего — многого добились. И добивались любыми методами, не считаясь ни с чем. Но, Сергей Николаевич, сколько же, они потеряли! Они же человека потеряли, главное потеряли, веру людей в свое производство потеряли, в себя! А мы — сохранили.. И человека, и веру в жизнь, и идеалы. Несмотря ни на какие испытания.

Межов вспомнил свой разговор с Балагуровым в райкоме, когда тот прослеживал изменение хозяйственных отраслей района, и сказал, что за первую половину века ни одного спокойного десятилетия у нас не было.

— Верно, ни одного, — Щербинин достал из плаща папиросы и закурил. Бросив спичку, сказал с неожиданным воодушевлением: — Геройский у нас век, титанический. Дело, которое мы подняли, не поднимал никто. Никогда. Похожего даже не было в истории. И устояли. А знаешь почему? Потому что хватило мужества пойти до конца. Такая у нас партия. Понимаешь, в чем дело? Чтобы упрочить завоевания революции, надо уйти чуть дальше возможного. Правая и левая оппозиции по сути мелкобуржуазны, им было достаточно достигнутого. Мы же боролись за интересы пролетариата, городского и деревенского. Именно мы должны были сделать следующий шаг, тот невозможный и ненужный для мелкобуржуазных слоев партии шаг, когда революция уже закончилась. И мы сделали такой шаг — коллективизацию. Чтобы закрепить все наши победы, закрепить Советскую власть. И кулака мы уничтожили потому, что нельзя было оставлять никаких корней, никаких остатков капитализма — это старье не только отравит жизнь, оно способно изменить направление движения. Старое всегда бьется N: новым насмерть и порой побеждает. На время. Человечеству такие победы обходятся слишком дорого. Вспомни Германию, Испанию: не победили коммунисты — власть взяли фашисты, самый мерзкий, самый подлый отряд империализма...