Правосудие в Калиновке

— Нет, я не хотел ничего резать! — запаниковал Афян, в то время как я боролся с искушением задавить его голыми руками. Прервать этот кровавый путь, даром, что он не сам поставил себя на рельсы, ведущие в ад, а это просто обстоятельства так сложились.

— Тогда зачем ты ее купил? — поинтересовался я, уже не пугаясь абсурдности этой фразы, будто мы перенеслись на константинопольский, простите, стамбульский невольничий рынок образца середины четырнадцатого столетия, он стал самодовольным, откормившим нехилую ряшку купцом в феске и дорогом халате, а я — его коллегой из христианской Венеции.  Из той самой Европы, куда, очертя голову, так рвется наш не совсем вменяемый президент.

— На перепродажу, — сообщил Афян еле слышно.

— Куда-куда?!!

— Про запас, — мямлил Афян. — Подумал, вдруг, пригодится. Тем более, Репа за нее недорого просил. В разумных пределах…

Махнув на дорогу, я уставился на него, думая, а не пришла ли ему в голову нездоровая мысль слегка меня разозлить. И только через мгновение сообразил, отчего снова, не в первый раз за сегодня покрылся мерзким, липким потом, вечным спутником животного ужаса: он привык. Он просто привык, как привыкают достойные отцы VIP-семейств трахать несовершеннолетних проституток, поскольку внутри у них — две реки, по которым они плывут. И, если в первой дочурке-лапочке пора задуматься, к примеру, о Сорбонне, то за изгибом второй чью-то другую дочурку можно драть в сауне во все дыры и до потери пульса, ужравшись с дружками He

— Кто он?

— Он страшный человек, — пролепетал Афян, серея. — А тот парень, что с ним был — его племянник…

— Племянник? — вяло переспросил я, подумав: то-то они показались мне похожими, пробудив ассоциацию с участием двух моделей терминатора, недавно сошедшей с конвейера и б/у, но еще вполне работоспособной, то есть смертоносной…

— Он его с самого пацанячества растит, — пояснил Док. — Брата Леонида Львовича лет двадцать, как ухлопали. Серьезный был человек, авторитет, весь ЮБК вот так вот держал… — вероятно, забывшись, Артур Павлович продемонстрировал мне свою впечатляющую кулачину, поросшую густой шерстью цвета воронова крыла. Поймал мой взгляд, разжал пальцы и быстренько спрятал лапищу. Продолжил прежним, заискивающим тоном, словно задался целью пробудить во мне сострадание к несчастному юному сиротке, которого я так жестоко обидел. — Как брата его убили, даст Бог память, в восемьдесят девятом, если не путаю, сноха Леонида Львовича ноги сделала, только ее и видели, шалаву бессовестную. Вот он мальцу и остался, и за отца, и за мать…

Как трогательно, — подумал я. Пережевал это дерьмо на вкус, глядя, как дорога исчезает под куцым капотом «Уазика». Хотел сказать, да уж, воспитал, так воспитал, по своему образцу и подобию, лучше бы отдал в приют. Потом решил, не стоит. У каждого индивидуума — свои представления о задачах педагогики, надо полагать, по мысли окружающих меня с недавних пор личностей, Леонид Львович Обваренный, маму его за ногу, вероятно, совершил нечто вроде гражданского подвига. Вырастил племянника Человеком, конкретным мужиком с гранитными яйцами и головой из того же материала, а не пришибленным хлюпиком и мямлей с книжкой подмышкой.

— Теперь Леонид Львович не успокоится, — добавил Афян почти что шепотом. — Пока с вами не поквитается. Такие люди как он — никогда никому ничего не спускают, даже по мелочам…

Я передернул плечами, демонстрируя, что перспектива вендетты, которую мне, надо полагать, уже объявил Обваренный, меня весьма мало трогает. Конечно, это было далеко не так, но Афяна последнее не касалось. И потом, я полагал, если Обваренный и выкарабкается после тех ударов, которыми я его угостил, перед тем, как задумываться о мести, ему потребуется подобрать себе хорошее инвалидное кресло с мотором.

— Лучше б вы их обоих прямо там, в госпитале, приговорили. Мне тоже было лучше…

Я снова пристально взглянул на него, подумав, уж не подмазывается ли он, но не обнаружил ничего подобного. Растерялся.

— Тебе?! Чем тебе было бы лучше, не пойму?

Док несколько раз куснул себя за губу. Обтер рот.

— Он не простит мне, что я видел его бессилие…

Мне оставалось только хмыкнуть, что тут еще скажешь.

— Если бы у вас получилось, конечно… — еле слышно продолжил Афян.

— Получилось — что?! Что ты имеешь в виду?! — признаться, он меня начал доставать своими недомолвками.

— Я слышал, его нельзя убить…

Я криво улыбнулся, одним ртом. Убедился за последние несколько суток: лишать жизни не очень-то сложно…

Моя мина не ускользнула от Дока, он воспринял ее по-своему.

— Вы даже не представляете, с кем связались, — молвил Афян как можно дипломатичнее. — Говорят, у Леонида Львовича девять жизней. Как у кошки. Это так, не смейтесь. Его много раз пытались ликвидировать. Резали, топили, дырявили, жгли живьем. Всех его «зверей» в конце концов, перебили. Но, не его. У любой кошки давно вышли бы все жизни…

— Хватит заливать, — отмахнулся я, слегка поежившись от этих слов.

— Я не заливаю, — возразил Афян, на глазах превращаясь из нелюди, но все же с дипломом о высшем медицинском образовании, в шамана, пугающего подопечных чукчей рассерженным духом Протухшей реки, которого пора задабривать человеческими жертвоприношениями. Чтобы, окончательно не рассвирепев, не забрал на усеянное позеленевшими скелетами дно всю деревню до последней ездовой собаки.

— По его башке было незаметно, чтобы была какой-то особенной, — храбрясь, съязвил я, отметив про себя: у Обваренного оказался на редкость крепкий череп, но это совершенно другое дело, верно?

Но, Афян, похоже, меня не слышал.

— Помните, я вам о брате его рассказал, которого под конец восьмидесятых грохнули? Так вот, я слышал, в тот день, когда это случилось, они оба были в машине, и Леонид Львович, и Кларчук. Их к тому времени давно пасли. Ждали, когда подвернется подходящий момент. Он и подвернулся. Они как раз возвращались из Массандры, решали там вопросы с контрольным пакетом акций завода, показали кое-кому из учредителей его место — возле параши. Обратная дорога — серпантин, сильно не разгонишься. Парни, охотившиеся за братьями, перегородили ее грузовиком. Кларчук не успел на тормоза нажать, как его тачка стала решетом. Мне потом следователь прокуратуры рассказывал, я его дочери, было дело, помог в Ахмадете место выхлопотать, они впоследствии больше двух сотен стреляных гильз насобирали, от автоматов Калашникова. На пять-шесть рожков хватит. Мало того, расстреляв братьев в упор, киллеры сожгли их останки в машине, так они всех на ЮБК допекли…

— Кого, всех? — уточнил я, подумав, речь вряд ли о пенсионерах с пионерами.

— Всех, — повторил Афян, делая широкий, я бы сказал, обобщающий жест. — И бизнесменов, и братву, и местных ментов. Нагнали страху — своими методами. У Кларчука привычка такая была, чуть что не так, ноги в бетон, и в море. Беспредел, короче говоря. Была даже версия, будто их КГБ прибрал, и тому они — костью в горле торчали…

Мне нечего было возразить на это, и я промолчал.

— Когда прибыли пожарные, ГАИ и следственная бригада, тушить уже было нечего. БМВ Кларчука сгорела дотла. В салоне обнаружили только одно обезображенное тело. По зубам определили, чье, — Кларчука. Его сводный брат исчез…

— Так может, его там просто не было? — не выдержал я.

— Он там был, — совершенно серьезно сказал Афян. Их видели вместе, как они выезжали. Потом он вернулся…