Проигравший

– Не знаю. Но думаю, что на одной из записей сбит тайм-лайн. Не спрашивай, как он это сделал. Просто другого варианта тут нет. Он застрелил человека, который мешал его счастью, а потом, чтобы обеспечить себе алиби, подкрутил время на какой-то из пленок. Вот и все.

Она молча полежала в темноте, а потом все так же шепотом спросила:

– Погоди, я все равно не понимаю. Если парень все-таки застрелил этого работорговца, то с чего ты вписался его выгораживать? Зачем наплел про близнеца?

– Не знаю. Просто мне показалось, что на свободе ему будет лучше, чем в тюрьме.

Если бы не фонарь на улице, в спальне было бы совсем темно. Он не мог остановиться, целовал ее кожу и не желал думать о том, что станет с ним и с этой девушкой завтра. Потому что у нее не могло быть никакого завтра с таким парнем, как он.

– Стогов, ты сумасшедший? С такими вещами не шутят! Ты не судья Дредд и не можешь вершить правосудие по собственному усмотрению!

– Почему не могу? Вы же в своем управлении сажаете невиновных – почему я не могу освободить виноватого? Я поглядел на парня, посмотрел на его узбекскую Джульетту, и мне захотелось, чтобы они были вместе. Чего здесь плохого?

– Так нельзя!

– Почему? Главное, чего хотят все вокруг, это наказать. А я вот не хочу никого наказывать. Более того, мне кажется, что наказывать имеет право только тот, кто абсолютно уверен в том, что уж его-то репутация полностью белоснежна. А моя репутация чернее ночи. Я, может, в отличие от сегодняшнего парня, никого не убил, зато уж остальное в моей биографии было все. Может быть, по справедливости, именно мне, а не ему, место в тюрьме. Но я в тюрьму не хочу и, честно сказать, не думаю, что поступил плохо, когда отмазал от камеры кого-то еще. Если он виноват, если голову работорговцу прострелил действительно он, то пусть искупает вину на свободе.

Подумал и добавил:

– С женой-узбечкой он и без тюрьмы горя хлебнет.

– Ты думаешь?

– Искупать то, что натворил, конечно, нужно. Но не обязательно в тюрьме. Жизнь сама накажет тебя за все совершенное.

– Как тебя до сих пор держат в органах?

– Не знаю. Наверное, скоро выгонят. Но никакого брата-близнеца в этой истории не было. Это точно.

Он повернулся и легонечко поцеловал ее в шею между ключиц. Потом подумал и поцеловал еще раз. Потом они еще о чем-то говорили, а потом она вдруг обнаружила, что он уже спит.

Она посмотрела на него, спящего, и тихо сказала:

– Брат-близнец в этой истории был. Просто пока ты об этом не знаешь.

Вздохнула, погладила его по волосам и добавила:

– Может, оно и к лучшему.

Прежде чем лечь рядом, она сходила на кухню, чтобы выключить свет. На кухонном столе лежала оставленная им книга. Она повернула книгу к себе и прочитала последний абзац:

Воистину, виновна была Фатима, дочь эмира Сейфа ад-Даулы, и виновен был ее прекрасный возлюбленный ас-Скалиба, но не понесли они наказания и не поразила их молния у священного камня аль-Мааса, что означает «Нелживый».

Можно спросить, достопочтеннейшие, какова же тут мораль, и как вообще можно предлагать людям историю, в которой победила неправда? На это я вам отвечу и скажу так: тот, кто любит, всегда прав. Даже если неправ, то и в этом случае он прав, потому что, воистину, милосердие лучше жертвоприношений! На этом мы и завершим эту главу: да будет же слава Живому, Неумирающему!

Эпизод шестой и последний

«Бомба из антивещества»

Жить ему оставалось три часа. И то, если повезет. А если не очень повезет, то два часа сорок минут. Или два пятьдесят. В общем, не очень много.

Пол в лифте был грязный. В потолочной панели едва светила единственная лампочка. Кислород заканчивался. Может быть, от этого казалось, что в лифте ужасно жарко. Сзади по спине стекал, щекоча кожу, пот. Ох, не думал он, что жизнь его закончится столь нелепо. Еще даже и нынешним утром не думал.

Курить хотелось ужасно, но курить в нынешней ситуации, разумеется, не стоило. От нечего делать он просто сидел на полу и рассматривал собственные руки. Больше рассматривать все равно было нечего. Запястье, ладошка, пальцы. На пальце он когда-то носил обручальное кольцо. Но вот уже несколько лет как не носит. На запястье, по идее, можно было бы носить часы, да только часов у него не было ни разу в жизни. Ни разу в оказавшейся столь недлинной жизни.

Каждый из людей, думал он, – это лишь колечко в длиннющей цепи. Неизвестно когда начавшейся и черт его знает, куда ведущей. От совершенно незнакомых людей, которых называют «предки», нам достаются такие штуки, как цвет глаз и волос. Или вот, например, форма запястий. Мы не знаем их, никогда о них не думаем. Живем себе в уверенности, будто жизнь наша принадлежит лишь нам, никому, кроме нас, и вообще, каждый из людей – единственный в своем роде. Хотя даже цвет глаз, которыми мы смотрим на мир, и тот достался нам от других людей. А потом приходит момент, когда эта наша уникальная жизнь вот так вот глупо и неожиданно заканчивается. В бесконечной цепи образуется еще одно колечко. Хочется тебе этого или нет, но и ты стал лишь прошлым этого мира. Тоже превратился в «предка», о котором дальше никто не станет думать. А единственную в своем роде жизнь дальше будет жить уже кто-то другой.

Он закрыл глаза и умер. Вся предыдущая жизнь показалась ему неправдоподобным сном. И все, что было дальше, – тоже.

Свернув с проспекта, он вышел, наконец, к большому православному собору. Дождь радостно швырнул ему в лицо пригоршню грязных капель, но Стогов был крепким парнем и обращать внимания на такие мелочи не стал. Перед входом в собор было припарковано несколько раскрашенных в милицейские цвета авто. Обогнув их, он выкинул сигарету и поднялся по гранитным ступеням. Прежде чем войти в церковь, рукой убрал капюшон и задрал голову вверх. С потолка на него глядели пухлые, улыбающиеся ангелы. Из людей, стоявших в соборе, не улыбался никто.

Первым человеком, которого внутри увидел Стогов, был суровый генерал из их Управления. Тот стоял посреди помещения, а вокруг, как планеты вокруг светила, располагались подчиненные. Ближайшая орбита – начальство самого высокого уровня, потом – анонимные офицеры с не очень большими звездочками на погонах, а там, где на схемах, изображающих Солнечную систему, находилась планетка Плутон, понуро переминались с ноги на ногу Осипов и майор.

Стогов удивился. Такое количество мундиров со звездочками на месте происшествия можно было встретить не часто. Осипов помахал ему рукой. Выглядеть он старался так, будто похмелье совсем его и не мучает.

Перед генералом стоял бородатый настоятель в черной рясе. Генерал слушал его и иногда кивал головой. Батюшка тыкал пальцем в невысокого худощавого мужчину и повторял:

– А я говорю, он пытался выкрасть документы. Через вот эту дверь пролез и пытался. Вот этот самый и есть.

У мужчины, в которого упирался батюшкин перст, был дорогой костюм, дорогие часы, дорогой галстук и папочка из дорогой кожи под мышкой. На обвинения он ничего не отвечал, а только улыбался.

– Вот через эту дверь. Пытался влезть и украсть.

– И вы можете объяснить, зачем?

– Понятия не имею, зачем. Но зашел вот тут и копошился в замке.

Владелец костюма пожал плечами и отвернулся:

– Бред какой-то!

Рядом с генералом Стогов разглядел его голубоглазого красавчика-адъютанта и, разумеется, Александру. Она была невозможно красивая. В сторону Стогова она не смотрела. Все молчали и ждали, что скажет генерал. Адъютант что-то помечал в блокноте.

– Иначе говоря, вы обвиняете этого гражданина в попытке ограбления?

– Точно! – кивнул священник. – В попытке. Обвиняю.

– И что именно он пытался украсть?

Батюшка открыл рот, чтобы по сотому разу все повторить, но адъютант решил взять инициативу в свои руки: