На берегах Дуная

Василий Иванович Чижов попрощался с офицерами.

— Не стоило б ходить вам самому, — настойчиво проговорил Камышин, наклоняясь к полковнику.

На худом, с острыми скулами лице Чижова чуть дрогнули запекшиеся губы, ноздри прямого широкого носа яростно вздулись, темные глаза укоризненно жгли начальника штаба.

— Место командира с войсками! Растерял войска — собирай!

Он круто повернулся, махнул рукой ординарцу и двум солдатам, подхватил автомат и зашагал в белесую неизвестность. Ординарец и автоматчики, не сговариваясь, полукругом окаймили полковника.

Чижов изредка останавливался, оглядывался по сторонам, вслушиваясь в звуки неутихавшего боя, и снова шел. На пригорке он поскользнулся, тихонько охнул. Живот резануло острой болью. Опять разыгрался приступ застарелой язвы желудка. Стиснув зубы, он усилием воли пытался подавить боль.

Впереди какое-то подразделение вело бой, видимо находясь в полном окружении.

— Ложись, — скомандовал автоматчикам полковник и смаху рухнул в снег.

Метрах в тридцати смутно чернели фигуры людей, озаряемые вспышками выстрелов. За ними, совсем недалеко, рвали темноту ответные выстрелы. По количеству отблесков Чижов определил, что против немцев дерется не меньше стрелковой роты. Он знал, что в этом самом месте проходили первая и вторая траншеи обороны. Видимо, какой-то смелый командир стойко удерживал траншеи и не покинул своих позиций. Василий Иванович пытался припомнить, какая рота оборонялась в этом районе, но не мог, и решил пробиться к этой роте.

— Огонь! Только ниже, бить прямо по черным фигурам, — вполголоса приказал он автоматчикам.

Под перекрестным огнем темные фигуры вскакивали и тут же валились в снег. С противоположной стороны стрельба прекратилась.

— Наши! Товарищ гвардии капитан, наши! — взахлеб кричал кто-то звонко и оглушительно.

— За мной! — вскочив, рванулся Чижов и, не чувствуя ни боли в животе, ни тяжести собственного тела, стремительно побежал по зыбкому снегу.

— Ура! Наши! Соединились! — ураганом неслось навстречу, и неудержимая радость охватила полковника.

Он наскочил на какого-то низкорослого солдата, обхватил его плечи и, целуя, прижался к мокрой колючей щеке.

— Голубчики! Удержались! Молодцы! — задыхаясь, говорил он, не отпуская солдата.

— Товарищ гвардии полковник, вы, — подбежал к нему кто-то высокий, расставил руки, хотел было обнять комдива, но тут же опустил руки и четким, негромким голосом доложил: — Товарищ гвардии полковник, вторая стрелковая рота удерживает свою позицию. Командир роты гвардии капитан Бахарев.

— Здравствуйте, Бахарев, — сжал полковник руку капитана, — сколько противника?

— Мимо роты и через роту в тыл прошло семьдесят девять танков и тридцать восемь бронетранспортеров. Роту окружили до двух батальонов пехоты. У меня осталось два офицера, пять сержантов и шестьдесят девять солдат. Два сержанта и семнадцать солдат присоединились из третьего батальона.

— Что вы решили делать?

— Пробиваться в горы к своим.

— Хорошо. Командуйте.

Капитан отдавал короткие распоряжения. Для прикрытия отхода он оставил всего-навсего одного сержанта и трех автоматчиков, приказав им, как только рота бросится в атаку, немедленно присоединиться к ней.

— Почему вы решили прорвать окружение именно в этом месте и кричать «ура»? — спросил полковник.

Бахарев обернулся и почти на ухо прошептал:

— Тут главные силы противника. Я подавлю их огнем, рванусь, и фланги мне не страшны. Там у них жидковато. А на «ура» наши со всех сторон потянутся. Тут немало по окопам отбившихся групп и одиночек. Да и немцу страшнее. Главное — напугать!

Бахарев щелкнул ракетницей, и через мгновение ослепляющий свет залил взгорок. Взметнулась вторая ракета, и рота, как один человек, в едином порыве рванулась, заглушая шум стрельбы неудержимым «ура».

Полковник бежал рядом с Бахаревым, стреляя на ходу из автомата. Он перескакивал через воронки, заменил опустошенный диск и что есть силы кричал «ура». Сгустившийся мрак со всех сторон рассекали трассирующие пули. Топот десятков ног, автоматные очереди, крики — все слилось в гул торжествующей силы и отваги.

— Ложись, — передал по цепи Бахарев.

— Спасибо! Не думала в живых остаться, — услышал Чижов тоненький голосок. — В развалинах лежала. Немцы кругом, танки чуть не раздавили, и никого наших.

— Я боялся за вас. И не думал увидеть, — отвечал Бахарев.

— Связные, передать командирам: доложить о наличии людей, — властно приказал Бахарев и вновь заговорил тихим голосом: — Вы, Настя, есть хотите? Вот хлеб и мясо.

«Снайпер Настя Прохорова», — догадался полковник и подумал: «Стоит ей говорить об Аксенове или не стоит? Пожалуй, не стоит».

За время атаки рота не потеряла ни одного человека. С разных сторон, как бабочки на огонь, к ней тянулись группы и одиночки, отбившиеся от своих подразделений. Через час, пробираясь в горы, рота уже насчитывала более трехсот человек.

«Собрать, во что бы то ни стало к утру собрать всех, — думал Чижов, — собрать и ударить по немецким тылам».

Бахарев держался в отдалении от Чижова. Он часто останавливался, настороженно осматривался по сторонам и о чем-то напряженно думал. Несколько раз пытался заговорить с Чижовым, но какая-то тревожная мысль останавливала его.

— Вы что, волнуетесь, товарищ капитан? — подозвал его Чижов.

— Люди, товарищ гвардии полковник, — с трудом проговорил Бахарев, — люди у меня не все. Больше тридцати человек не хватает.

Он опустил голову, боясь встретиться с глазами полковника, постоял немного молча, подумал и робко попросил:

— Разрешите, я туда, где мой левый фланг был, проберусь. Слышите, какая стрельба там? Это мои, из третьего взвода.

Чижов задумался. Подступал рассвет. Скоро будет совсем светло, а тогда не успевшие скрыться в горах люди будут уничтожены.

Полковнику не хотелось отпускать Бахарева, но он понимал состояние капитана. Такие люди, как Бахарев, никогда не забывают, что по их вине погиб кто-то из их подчиненных. Он будет переживать и всегда чувствовать себя неполноценным командиром.

— Хорошо. Идите, — стараясь говорить твердо, разрешил Чижов, — собирайте всех — и немедленно в горы. Пробивайтесь к горе Агостиан. Там собирается вся дивизия.

— Слушаюсь, — вытянулся Бахарев, преданно глядя на Чижова.

Полковник крепко, по-дружески, стиснул его руку и тихо проговорил:

— Только осторожнее. Не рискуйте понапрасну. Главное — спасти людей.

— Слушаюсь, — ответил Бахарев, подозвал сержанта Косенко, и они вдвоем скрылись в зыбком тумане.

Там, куда ушел Бахарев, все сильнее и ожесточеннее вскипал бой.

Машина, вихляя из стороны в сторону, с трудом пробиралась через сугробы. Легкий морозец пощипывал лицо. Придорожные деревья замерли в искристом снеговом уборе.

Генерал Шелестов изредка посматривал на карту. Дороги, фронтовые дороги беспокоили сейчас члена Военного совета. Лучшую шоссейную магистраль от района главного удара противника к Дунаю использовать было нельзя. Она упиралась в окруженную в Будапеште группировку противника, и приходилось ездить в объезд по плохим, заснеженным дорогам. Дорожных частей в армии слишком мало, а каждый сапер был дорог для фронта. Поднасыплет еще снегу, и дороги будут закупорены, расчищать некому.

Юркая машина въехала в большое венгерское село. На улице было многолюдно. Женщины, старики, подростки расчищали дорогу. Они почтительно расступались, пропуская машину.

«Кто же это организовал?» — подумал генерал, вглядываясь в раскрасневшиеся лица людей. Он знал, что в этом селе никаких воинских частей не стояло и не было даже советской комендатуры.

На площади грудилась пестрая толпа. Заслышав сигналы автомобиля, толпа раздвинулась, и в коридоре, припадая на правую ногу, показался высокий мужчина в коротеньком пиджаке и сбитой на затылок потрепанной шляпе.

Шелестов вышел из машины. Автоматчики выпрыгнули за ним, настороженно посматривая на толпу.