Трудный ребенок

– Все закончилось, – сдавленно прошептала я. – Нам придется привыкнуть у новой жизни, в чем-то прогнуться, но... все закончилось. И я рада, что мы это пережили вместе.

Влад поднял на меня глаза, и меня окатило холодом – таким ледяным был этот взгляд. Колючим. Чужим. Но лишь на миг – Влад улыбнулся и стал снова привычным Владом. Теплым. Родным. Несмотря ни на что.

– Устала? – спросил он.

Я кивнула.

– Очень. Не думала, что буду так рада вернуться сюда. Люблю этот дом. Люблю людей, которые в нем живут.

– Всех без исключения? – Светлая бровь иронично взметнулась вверх, делая его еще привлекательнее.

– Теперь да. Филипп же ушел.

– Он был паршивой овцой, – согласился Влад.

– Почему он стал таким? Я имею в виду... казалось, он ненавидит тебя, хотя особых причин не было. Ведь не было?

– Его семья близко общалась со Станиславом. Скорее всего, это его мне подарочек, – усмехнулся Влад. – Посмертный.

– Жаль, что твои родители погибли рано.

– Как и твои. – Взгляд исподлобья лукавый и теплый. Казалось, он греет, как солнышко. И я невольно улыбнулась в ответ.

– Сам говорил – мы похожи.

– Я преувеличивал. Ты слишком сумасбродна. Иногда мне кажется, ты – инопланетянка.

Я пожала плечами.

– Так и есть. Я сольвейг.

– Ты маленькая хищная, которая приносит большие проблемы. Вот и все. Забудь о всяких глупостях. Ты – атли, Полина. Не стоит думать, что ты не одна из нас.

– Просто иногда мне кажется...

– Тебе кажется! – оборвал он меня, поднялся. В груди защемило, и я затравленно смотрела, как он приближается – медленно, грациозно. Утреннее напряжение в гостиной – ничто по сравнению с тем, что звенело сейчас в воздухе. Стук моего сердца, казалось, эхом отбивается от стен.

Влад встал позади и положил руки мне на плечи. Теплые. От его прикосновения по коже во все стороны побежали мурашки. И я поняла, что сейчас точно не сбегу. Не смогу. Слишком долго боролась с собой. И, наконец, сдалась.

Но Влад попыток сблизиться не делал, только шепнул:

– Ничего не бойся, Полина. Поняла?

Я неосознанно кивнула. Не знаю, зачем он сказал это. Мне было все равно. Лишь бы он не отпускал меня никогда. Я так истосковалась! Так люблю его... Глупая. Бежала от этого чувства, а оно настигло меня само – неожиданно, настойчиво. Сбило с ног. Обездвижило. Лишило воли.

И что теперь с ним делать?

– Идем ужинать, – невозмутимо сказал Влад и убрал руки.

Все так быстро кончилось, а я не успела понять, что это было. Уходить не хотелось, еще меньше хотелось, чтобы он уходил. Но Влад окликнул меня уже из коридора:

– Идешь?

– Иду, – разочарованно ответила я.

Уже потом, ночью, лежа в холодной и внезапно ставшей слишком широкой кровати, подумала, что все к лучшему. Он женат, и мои чувства ничего не меняют. Я слишком уважаю Иру, чтобы пойти на такое. Хоть она и говорила, что готова принять меня, это неестественно – желать, чтобы твой мужчина касался другой. Даже если ты воспитана в таких традициях. Ира потеряла слишком много, чтобы лишиться еще и права быть единственной женой.

А я справлюсь. Смирюсь. Столько времени мирилась, а вчера... то была лишь слабость.

Кто бы сказал мне тогда, что я ничего не знаю о слабости? Что совсем скоро придет день, и я пойму, что означает настоящее бессилие? Тогда я не знала.

Бессонница мучила меня почти до рассвета, а потом я провалилась в густую темноту без сновидений.

Зато утром меня ждала огромная радость. Я как раз спускалась вниз, как входная дверь отворилась, и на пороге появилась Кира. Сияющая и удивительно красивая. Упустила на пол дорожные сумки и развела руки в стороны.

– Скучали?

Глава 32. Королевство кривых

Меня разбудили голоса. Вернее, даже шепот – из-за двери. Странно, обычно я сплю, как убитая, особенно в последнее время. А тут проснулась.

Что-то шаркнуло, поскреблось, и я услышала одно слово:

– ...покажу.

Затем голоса слились, удаляясь, и я уже не смогла разобрать ничего. А потом и вовсе стихли, словно их и не было.

Я села на кровати. Вставать решительно не хотелось. Упасть бы и спать – где-то до полудня, а то и дольше. Как же все-таки сказывается усталость от войны! Сейчас, будучи дома, я поняла, насколько трудно возвращаться к нормальной жизни. Да что там – просыпаться трудно.

В последнее время я что-то совсем расклеилась. Бессилие и апатия поглощали постепенно, превращая жизнь в серую, ничем не примечательную картину. После того вечера в кабинете я совершенно измотала себя. Напрасными надеждами, которые поутру сменялись раскаянием и тоской. Воспоминаниями, что совершенно не хотели уходить – плавали в голове, как щепки на воде от давно потонувшего судна. Отголоски былых возможностей, от которых осталось лишь сожаление.

А еще была тревога – неконтролируемая, зудящая на фоне остальных моих эмоций.

Но потом усталость убила тревогу. Жизнь перетекла из апреля в май, а для меня замерла в одном дне – без числа и месяца. Унылом, безрадостном, безликом дне.

«Нужно что-то делать, – сказала я себе и поднялась с кровати. – Например, выяснить, кто там шепчется».

Я встала, прошаркала в ванную, открыла кран и плеснула холодной водой в лицо. Помогло. Голова немного прояснилась, сонливость уменьшилась. Я скорчила рожицу своему отражению и покинула комнату.

В коридоре было пусто. И тихо. Неестественно тихо, что дало возможность подсознанию нашептывать деморализующие мысли, типа «тебе показалось», «иди спать, полуночница», «бродят тут всякие, выспаться не дают». Я решительно прогнала эти мысли, натянула на кисти рукава пижамы и осторожно спустилась вниз.

Гостиная пропиталась ночью. Сиреневый свет проникал сквозь задернутые газовые шторы на окнах и стелился по полу витиеватыми лунными дорожками. Кусочек светлого пятна нагло влез на диван и притаился около вышитой золотом подушки.

Дом спал. Наверное, ему снились сны, а может, он просто отдыхал от дневной суеты. Кто знает.

Повернув голову в сторону коридорчика, я явно увидела свет, льющийся из двери кабинета. Вспомнился недавний шепот, любопытство разгорелось с новой силой, и я, крадучись, направилась туда.

Сначала из-за двери слышался лишь приглушенный гомон, но по мере приближения он оформлялся в слова – отчетливые и понятные.

– Война – не шутка, – тихо, но настойчиво говорил Влад. – И теперь охотники следят за каждым моим шагом. Я просто не могу, пойми.

– Ой ли? – звенящим голосом отвечала Кира. – По-моему, Альрик и сам не прочь посмотреть, разве нет? А может, ты передумал?

– Глупости! – резко ответил Влад. – Ты знаешь, это нужно в первую очередь мне.

– Ну вот и славно. В конце концов, у тебя есть деторожденная. Ничего не изменится.

– У нас еще есть время...

– На что? – насмешливо спросила Кира. – Долюбить? Ты, правда что ли, увлекся?

– Не говори ерунды! Я просто следую плану.

– Ну-ну...

Я застыла у двери, не решаясь войти. Их разговор был жутким. И не в том дело, что они шептались ночью, за закрытой дверью, в темноте, когда все спят, и казался при этом чем-то запретным и опасным. А в том, что было сказано и как. Опасные слова собрались в предложения, вернулась давно похороненная тревога и отразилась громким звоном в ушах. Словно я попала в другую реальность, где повсюду были расставлены кривые зеркала, накрытые вуалью. Мне вдруг стало страшно, что вуаль упадет, и я увижу отражения.

– Не стесняйся, входи, – сказала Кира совсем близко, и я вздрогнула. Дверь распахнулась шире, и она поманила меня пальцем. На ватных, непослушных ногах я шагнула внутрь – на свет.

И остановилась.

Влад полусидел на краешке стола, опираясь ладонями о столешницу. Лицо было невозмутимым, а взгляд колючим.

– Подслушивать нехорошо, Полина, – холодно сказал он.

Дверь сзади захлопнулась, я резко обернулась и наткнулась на ироничный взгляд дочери.