Трудный ребенок

Его дом.

Я думала, нам с Глебом будет сложно, особенно если учитывать прошлое. Но проблема неожиданно резко сошла на «нет», сдулась и схлопнулась, будто ее и не было никогда. А в марте я застукала Глеба и Катю Горину на кухне, целующихся за холодильником. Романтике и война не помеха.

Но я была рада. Одной проблемой меньше, а их у меня слишком много, чтобы заниматься исследованиями каждой.

Моя сумка была давно внизу. В багажнике серого «Форда» под грудой других вещей. Я курила и расслабленно пялилась в окно.

Прощалась с домом.

Мне кажется, у каждого жилища есть душа. Красивая женщина, привыкшая к вниманию и роскоши, одевающаяся в шелка и меха — особняк атли, стоящий обособленно на моей оценочной доске домов, в которых я бывала. К надменной женщине сиротливо жались приемные дети — с виду опрятные, но внутри — беспризорники. Постройки на заднем дворе. Вынужденные пасынки, женщина отворачивалась от них и презрительно улыбалась. Она не хотела их и с радостью бы избавилась, но не могла.

Еще была квартира на Достоевского — гордая и независимая, отрешившаяся от мира и живущая собственной жизнью. Она не доверяла никому, кроме того, кому принадлежала и кто жил в ней. Избирательная, подозрительная и надежная.

Румяная старушка, угощающая свежеиспеченными пирогами — квартира Андрея. Рюши на занавесках в теплой кухне ассоциировались у меня с пестрым передником, пропахшим ванилью и сдобой.

Жилище Влада в центре — строгий, жесткий мужчина. Иногда жестокий, как его хозяин, но глубокий и неожиданно теплый. Временами. Когда никто не видит. И не со всеми.

И родительский дом... Нечто чужое и темное. Даже не человек — призрак. Прошлого, которое хотелось забыть, и будущего, которое так и не состоялось.

Но сегодня все они казались мне привлекательнее этого дома — суетливого, пропитанного тревогой и ненужными воспоминаниями. Откуда невольно хотелось сбежать.

Альва уехали еще вчера. А до этого был общий совет. Собрались в гостиной, постукивая ложками о чашки, перешептываясь и шурша обувью.

Влад говорил по скайпу с подругой из Лондона. Война окончилась полным поражением хищных, что было ожидаемо. Охотники успокоились, наиболее старые из них заняли теплые кресла, попивали кофе с коньяком и командовали хищными. Впрочем, если бы только командовали, смириться можно было, но охотники хотели всего и сразу — повиновения, денег, ежемесячных унизительных визитов с отчетами. И воздержания от охоты на контролируемой территории.

Мыслимо ли? Как тогда должны питаться хищные? Думаю, сильные мира сего были убеждены, что это позволит им еще сильнее влиять на нас. Поймался на горячем — умри. Хочешь жить — предложи что-то ценнее, чем просто удовольствие наблюдать твою агонию.

Но все же тот мир был лучше изгнания. Лучше, чем постоянно скрываться и бояться, что найдут. Потому что тот мир был иллюзией свободы, о которой нам пришлось забыть почти на год.

Липецк обрушился на нас шумными улицами, яркими витринами, знакомыми до одури вывесками, перекрестками и магазинами. Впился в мозг дикой тоской, что наконец, выплеснулась наружу облегчением и счастьем.

Мы медленно скользили по заляпанному мелким дождем асфальту, останавливались на светофорах и жадно глазели по сторонам. Люди — те самые, которых мы оставили тут много месяцев назад — не заметили нашего возвращения, спешили по своим делам суетливо и буднично.

А я вдыхала воздух, пахнущий домом, щурилась и улыбалась в открытое окно.

Дом атли дышал пустотой. Брошенный впопыхах, лишенный души, звуков, всякого движения, замер, как спящая красавица, и вот, наконец, пробудился. Двери распахнулись, и внутрь ворвался гомон, шарканье ног, радостные и облегченные вздохи вернувшихся обитателей.

– Как хорошо дома! – радостно воскликнула Лара, озвучивая мои мысли. По-киношному красиво упала на диван и раскинула руки. – И что теперь?

– Выспимся, – небрежно ответил Влад. – Завтра приедут охотники. Как они там называют себя? Смотрители.

– Твой любимчик небось пожалует, – пробормотала защитница, кивнув в мою сторону.

– Несомненно, – согласился Влад. – Этот будет точно.

Моим любимчиком они, не сговариваясь, окрестили Мишеля. Хотя, по сути, это я была его любимицей. В кавычках. Такую «любовь» и врагу не пожелаешь.

Я пожала плечами.

– Мне все равно. Если нас не убили по дороге, значит, оставят жить. Да и слишком непредусмотрительно со стороны охотников уничтожать атли. Нам же еще оброк платить. Или как это называется? Вообще в девяностые название таким вещам давали весьма определенное.

– Рэкет, ага, – согласилась Лара. – Я всегда знала, что охотники бессовестные.

– Продуманные, – возразил Влад. – Зачем работать, если со своего дара можно что-то поиметь?

– Да брось, тебе что, жалко? – иронично спросил Глеб и грузно уронил две большие сумки прямо у моих ног.

– Какой дом... огромный! – восхищенно выдохнула Катя, любопытно осматриваясь.

Альфред произнес что-то по-немецки, обращаясь к Владу, тот небрежно ответил и указал в сторону лестницы.

Ну надо же! Я даже не знала, что он по-немецки говорит. Наверное, и мне пора учить — раз у нас уже мультинародное племя. Впрочем, пусть Альфред учит русский — нас все же больше.

Жрец едва заметно кивнул и поднялся по лестнице. Рита вбежала вслед за ним, и я заметила, что сестра не может скрыть радости. Мы все были рады. Дом есть дом, ничто его не заменит.

Я тоже поднялась к себе.

Все комнаты содержались в идеальном порядке — наверняка позаботился Тимофей. И все же спальня встретила меня неприветливо чужим запахом нового полироля, незнакомым покрывалом на кровати и задернутыми шторами. Совята кучкой ютились в кресле у окна, смотрели сиротливо и обижено — наверное, расстроились, что я их бросила.

Первым делом я привычно разместила их на подоконнике. А затем вышла на балкон. Ночь ворвалась в легкие свежим апрельским воздухом, остудила щеки и раскинулась великолепной панорамой. Подъездной путь витиевато удалялся к воротам, освещаясь сиреневыми фонарями, около крыльца собрался народ и что-то оживленно обсуждал.

А я не могла поверить, что война, наконец, закончилась, и жизнь снова стала цветной, а не черно-белой. Что я могу спокойно ходить по улицам, не боясь встретить охотника-анархиста или, еще чего хуже, получить известие о смерти того, кого люблю.

Новые порядки, бесспорно, угнетали, но большая часть проблем ляжет все же на вождей, а для нас, простых смертных, по сути ничего не изменится. Во всяком случае, для меня — мне совершенно не нужно питаться.

Страха не было, только надежда. На будущее, которое я знала, как построю. На счастье. На любовь.

Иногда надеждам не суждено сбыться...

Мы поужинали все вместе — как раньше. А затем атли разошлись по комнатам. Я слышала шорох и шаги в коридоре, гомон и смех. Дом жил, дом дышал, дом принял нас снова в свои теплые объятия. И постепенно в воздухе снова ощущалось оно — единство, которого я часто не замечала ранее, но которое, бесспорно, существовало всегда. Иногда, чтобы увидеть что-то, нужно просто посмотреть под другим углом.

Мне не хватало шумных альва — за все это время я очень привязалась к Мирославу и его племени, но охотники запретили нам жить вместе. Не знаю, чего боялись — то ли бунта, то ли заговора. Скорее всего, Альрик так страховался от непредвиденных попыток свергнуть новую власть. А может, придумал именно нам такое наказание за то, что лихо сбежали у него из-под носа.

В любом случае, альва приходилось ютиться в гостиницах и на съемных квартирах, а нам — скучать. Селя ви, как говорится. Такова реальность.

Уснула я далеко за полночь, укутавшись в любимый плед, в обнимку с серым совенком. Мне снилась хельза. Я плыла на лодке, озеро мерно раскачивало ее, и мне было хорошо. Так хорошо, как давно уже не было. Словно я была там, где должна быть, на своем месте. Рядом сидел Влад и гладил меня по волосам. Меня окутывало тепло и счастье, и я даже не делала попыток убрать его руку, возразить. Все равно это лишь сон, а во сне можно позволить себе слабость.