Страница 3 из 18
Существенным шагом за рамки уже становившегося традиционным «диссидентоцентризма» стало издание некоторых служебных документов ЦК КПСС, докладных записок и справок КГБ при Совете Министров СССР о реакции населения на те или иные политические события[22]. Повышенный интерес исследователей вызывали умонастроения интеллигенции и студенчества[23], но появились и публикации, например, о ситуации в армии[24], о «высказываниях» «простонародья»[25] и т.п. Спорадически издавались документы, связанные с выработкой стратегии и тактики борьбы властей с инакомыслием и крамолой[26]. Столь же спорадический, если не случайный характер носили и публикации об отдельных подпольных организациях 1950-1980-х гг.[27]
Лишь с середины 1990-х гг. стали появляться профессиональные исследования по истории инакомыслия, основанные на новых архивных документах[28]. Историков интересовали в первую очередь диссиденты и интеллигентская фронда Москвы, Ленинграда и других больших городов, а также организованные формы подпольного молодежного и студенческого движения. Во-вторых, обнаружился интерес к настроениям населения СССР в целом или отдельных социальных групп[29]. В то же время простонародная крамола осталась практически неизученной. Социально-психологический портрет «массового антисоветчика» неясен и размыт, растворен в абстракции «народа», его оппозиционное поведение, тактика, речевые тропы, идеологические ориентации и жизненный путь почти так же неизвестны историкам, как неизвестна была советской интеллигенции послесталинских времен эта обычно косноязычная критика режима, иногда намеренная и целеустремленная, но чаще спонтанная и ситуативная.
Подобные люди не оставили своих мемуаров и не создали мифов о себе, не эмигрировали на Запад и не написали, да и не могли написать, собственной истории. Они вышли из народа и, освободившись из заключения, снова растворились в нем либо безвестно сгинули где-то в исправительно-трудовых лагерях и колониях. Но именно они составляли подавляющее, абсолютное большинство среди привлеченных к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду в 1950-1980-е гг.
Простонародная критика режима, вообще говоря, гораздо более адекватно отражала традиционные паттерны российской антивластной оппозиционности, именно эти косноязычные, смутные и эклектические, эгалитаристские и патриархальные идеи сыграли в крушении «советского коммунизма», может быть, не меньшую, если не большую роль, чем интеллектуализм диссидентов с его изысканными, но малопонятными простому народу идеями. Под напором простонародных настроений закатилась политическая звезда Горбачева, они же оказали существенное влияние на эволюцию послегорбачевской демократии в сторону современного политического строя. Эти же живучие идейно-психологические конструкции, пропитанные антибюрократизмом, примитивным эгалитаризмом, национализмом, тоской по государственному патернализму, наивной верой в возможности немедленного и быстрого «улучшения жизни» по заранее составленному плану, составили массовый фон большинства современных оппозиционных течений.
Итак, существует целый слой социальной и культурной реальности, который актуализирован в современной политической жизни России и о котором почти ничего достоверно неизвестно. В нашей книге мы попытались отойти от узкого взгляда на историю взаимоотношений народа и власти в годы «либерального коммунизма». Мы не только не стали сводить значение более архаичных и традиционных, но и более массовых форм оппозиционности к почетной роли «зародыша», «предтечи», «провозвестника» диссидентского движения, но и посчитали, что подобный принцип описания по сути дела является парафразом советской историографии революционного движения в России. Эта историография верноподданнически оценивала большевизм как некую идеальную завершенную форму. Все остальные политические течения (добольшевистские или современные большевизму) воспринимались с позиций их соответствия или несоответствия «высшему эталону». В этой историографии, как смеялись студенты и школьники в 1970-е гг., все, кроме Ленина, постоянно чего-то недопонимали – и декабристы, и Герцен, которого они «разбудили», и народники, и эсеры (о нереволюционных, консервативных или охранительных течениях политической мысли предпочтительно было совсем не упоминать как о чем-то совершенно неприличном).
Сказанное не означает отказа от описания диссидентского движения в этой книге. Но контекст этого описания должен восстановить истинное место правозащитного движения в истории страны. Речь идет о том, чтобы попытаться поместить все формы оппозиционности коммунистическому режиму в адекватную им историческую среду, а вместо прямолинейных историографических упрощений – воспроизвести непричесанность реальной жизни, которая не признает ни законченных форм, ни идеальных «воплощений».
К счастью, сама власть «позаботилась» о том, чтобы «задокументировать» деятельность своих крамольных критиков. Поскольку речь в данном случае шла о тысячах дел, накопившихся в архивах за годы «либерального коммунизма» и только недавно рассекреченных, о делах, с которыми трудно работать быстро и в которых необычайно сложно ориентироваться, публикаторский бум 1992-1996 гг. их практически не коснулся. Никого особенно не интересовали какие-нибудь «антисоветские анонимщики», претенциозные сочинители странных трактатов «об улучшении жизни» и даже наивные провинциальные «подпольщики». В свое время автор этих строк и один из авторов книги Э.Ю. Завадская уже пытались собрать более или менее полную информацию о наиболее важных проявлениях крамолы в архивах ЦК КПСС. В результате удалось составить компактный, но достаточно полный каталог докладных записок и информации КГБ при Совете Министров СССР о борьбе с различными случаями инакомыслия (часть этих документов использована в настоящей книге). Однако нас не покидало ощущение неполноты собранной информации, отобранной высшими полицейскими чиновниками не только по признаку ее политической значимости, но и по каким-то понятным только им конъюнктурным бюрократическим соображениям. Довольно подробные, насыщенные статистикой обзорные справки явно контрастировали с убогостью и лапидарностью данных о конкретных случаях и конкретных людях. Исключение составляли, может быть, 10-15 человек, за которыми осуществлялся особый контроль. Все эти сведения характеризовали скорее не крамолу, а лишь ее полицейский образ.
Работа над базой данных по истории инакомыслия эпохи «либерального коммунизма» была продолжена в Государственном архиве Российской Федерации, где в эту работу включились директор ГА РФ С.В. Мироненко и О.В. Эдельман. Тогда-то мы все впервые и познакомились с действительно массовым источником по истории крамолы и крамольного сознания – документами отдела по надзору за следствием в органах государственной безопасности Прокуратуры СССР. Вряд ли где-нибудь еще можно в относительно компактном виде получить столь полное представление об интересующем нас историческом феномене.
Для того чтобы сделать достоянием читателей отобранные для этой книги документы, наша группа в течение трех лет просмотрела более 70 тысяч дел Прокуратуры СССР за 1953-1985 гг. и выявила около 5 тысяч случаев судебного преследования за крамолу (включая и тех, кого мы не будем касаться в этой книге – участников разнообразных религиозных сект (иеговисты, баптисты, адвентисты и пр.), продержавшихся до начала 50-х гг. остатков националистического подполья в Прибалтике и на Западной Украине). В результате была создана электронная база данных, использованная нами для корректного отбора примеров (ярких и типичных одновременно)[30].
22
Желицки Б.Й. События 1956 года в Венгрии и отклик на них студенчества Москвы: Об одной докладной записке в ЦК КПСС // Власть и интеллигенция: Из опыта послевоенного развития стран Восточной Европы. 1993. Вып. 2; За кулисами великих торжеств (7 ноября 1956 г.) / Публ. В. Козлова и др. // Известия. 1992. 6 ноября; Кого боялась Старая площадь: Новые документы из архива ЦК КПСС / Публ. А. Новикова, Л. Шинкарева // Известия. 1992. 17 августа; Не знающий брода Ричард Никсон / Публ. 3. Величанской и др. // Куранты. 1994. 12 августа.
23
Еще о «шестидесятниках» // Литературная Россия. 1994. 16 декабря; «Если все шагают в ногу – мост обрушивается!» / Публ. А. Петрова, М. Прозуменщикова // Куранты. 1994.16 декабря; Записка КГБ при СМ СССР о высказываниях писателей о деятельности Союза писателей; о распространении среди интеллигенции и молодежи литературы по политическим, экономическим и философским вопросам / Публ. 3. Водопьяновой и др. // Куранты. 1993. 24 декабря; «Нет парадной шумихи и крикливых фраз»: О реагировании творческой интеллигенции на работу XXIII съезда КПСС // Источник. 1995. № 1; «„Отчужденное от партии состояние»: КГБ СССР о настроениях учащихся и студенчества. 1968-1976 гг. / Публ. С В. Попова, Б.К. Тебиева, А.Д. Чернева // Исторический архив. 1994. № 1; Таранов Е. «Раскачаем Ленинские горы!»: Из истории «вольнодумства» в Московском университете (1955-1956 гг.) // Свободная мысль. 1993. № 10; Таранов Е. Диктат партии и свобода творчества // Культура. 1994. 25 июня.
24
Последняя болезнь Сталина: Из отчетов МГБ СССР о настроениях в армии весной 1953 г. / Публ. В. Лазарева // Неизвестная Россия. XX век. Кн. 2. М.: Историческое наследие, 1992.
25
Как снижали цены в конце 40-х – начале 50-х годов и что обэтом говорил народ / Публ. А. Краюшкина, Н. Тепцова // Неизвестная Россия. XX век. Кн. 2. М.: Историческое наследие, 1992; «Объединяйтесь вокруг Христа – большевики повысили цены»: Отношение населения СССР к повышению цен на продукты питания в 1962 г. / Публ. В. Лебедева // Неизвестная Россия. XX век. Кн. 3. М.: Историческое наследие, 1993; «Свергнуть власть несправедливости…»: Сводка донесений местных органов НКВД об антисоветских и хулиганских проявлениях в период подготовки к выборам в Верховный Совет Союза ССР за декабрь 1945 – январь 1946 г. // Неизвестная Россия. XX век. Кн. 4. М.: Издательство объединения «Мосгорархив», 1993.
26
Семичастный В. С кем боролся КГБ / Публ. В. Бредихина // Куранты. 1993. 24 июля; «Самиздат» претерпел качественные изменения // Источник. 1994. № 2; Свобода в «черном воронке» / Предисл. Ш. Муладжанова // Московская правда. 1992. 29 июля; «Путем разъединения разговоров…» / Публ. 3. Водопьяновой и др. // Труд. 1993. 11 августа.
27
Баранов Е. Ленинград еще раз мог стать колыбелью революции, но КГБ оказался проворнее царской охранки // Голос. 1992. 24 февраля – 1 марта (№ 8); «Пресечь враждебные проявления русизма» / Публ. 3. Водопьяновой, Т. Домрачевой, Г. Муллек // Источник. 1994. № 6; Мельник С. Ломка зпохи позднего реабилитанса //Столица. 1992. № 9.
28
См., например: Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е – 1960-е годы / МГУ им. М.В. Ломоносова. Исторический факультет. М., 1999; Калку тин Д.Л. Деятельность молодежной оппозиции в СССР (1945-1960 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Курск, 2000; Прищепа А. И. Инакомыслие на Урале (середина 1940-х – середина 1980-х гг.) / Министерство общего и профессионального образования РФ, Сургутский государственный университет. Сургут, 1998.
29
См.: Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004.
30
Составленный нами электронный каталог лег в основу книги: 58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР. Март 1953-1991: Аннотированный каталог / Под ред. В.А. Козлова и С.В. Мироненко; Сост. О.В. Эдельман, при участии Э.Ю. Завадской, О.В. Лавинской. Москва: Международный фонд «Демократия», 1999.