Страница 34 из 72
Гренадерша прокашлялась и спросила:
— Куда мы едем?
Ей никто не ответил.
— Если вы хотите меня ограбить, то я сама все отдам: мобильник, деньги, часы. — Она подняла сумочку и начала ее открывать.
— Руки! — окрысился мужик.
— Зачем вам мои руки?
— Держи так, чтобы я их видел.
— Хоть объясните, зачем я вам? — забеспокоилась Верунчик.
— Амонтильядо, — коротко сказал водитель. Он бросил это слово так небрежно, как сытый барин швыряет кость голодной бездомной собаке.
Гренадерша похолодела. Письмо. Оказывается, все дело в письме. А она так легкомысленно полезла в ловушку. Где была ее осмотрительность? Да получив такое послание, надо было на воду дуть. Идиотка, да и только. Хотя, может, не так уж все и страшно. Это розыгрыш. Конечно, розыгрыш, а кому, как не ей, знать, что клиента, безусловно, напугают, но не до смерти, чтоб потом у него хватило сил посмеяться над своими страхами и сомнениями. Жить он, во всяком случае, будет.
— Вы от Эдика? — решила она блеснуть знанием фактов.
Мужики проигнорировали вопрос.
— У вас ничего не выйдет. Я на розыгрышах собаку съела. И такими дешевыми приемчиками меня не пронять.
Молчание. Мужики, казалось, ее не слышали. Будто она разговаривала на китайском. Верунчик решилась на борьбу. Если это розыгрыш, значит, стрелять они не посмеют, да и патронов в револьвере быть не должно.
«Вот и проверю их нервы», — решила Гренадерша.
Она снова незаметно подняла руку и покрепче сжала ее в кулак. Мужик как раз завертел головой, провожая встречную машину.
— Васька! Смотри в оба! — на долю секунды опередил ее водитель.
Мужик встрепенулся, и дуло револьвера жестко застыло на уровне ее лба.
— Лох! Она тебя в порошок сотрет, если достанет, смотри, какие бицепсы у этой бабы.
Вот теперь Верунчик испугалась не на шутку. По сценарию они должны расписывать клиенту ужасы, которые его ждут, нагнетать напряженность, давить психологически, ну и тому подобные штучки. Уж в них-то она разбиралась! Здесь — с точностью до наоборот. На вопросы не отвечают, информации никакой — ни плохой, ни хорошей, только упрямое движение к намеченной цели. Запланировали убить и тащат овцу на бойню, не спрашивая ее согласия.
— Ребята, отпустите, я заплачу, — предложила она. — Вы же наемники, вам же все равно, на чьи деньги гулять. Назовите, сколько?
— Приехали, — перебил ее водитель. — Выходи.
— Никуда я не пойду! Завтра подам на вашу фирму в суд, номер машины я запомнила, ваши физиономии тоже! — Верунчик сама не понимала, что говорит.
— Прострели ей руку, чтоб не дурила, — буднично посоветовал водитель, и Васька послушно приставил револьвер к предплечью.
Гренадерша в испуге выпорхнула из машины. Темень непроглядная, ни звезд, ни луны на небе.
«В такие глухие ночи хорошо убивать, но плохо умирать», — подумала Вера.
Водитель включил фонарь, подсветил дорогу и подтолкнул женщину в сторону какого-то заброшенного недостроя.
— Вы меня убьете? — простонала Вера. — За что?
— Амонтильядо, — с готовностью пояснил водитель. — Шагай!
— При чем тут амонтильядо?
Мужчины сопели, чертыхались, спотыкаясь о кочки, и не собирались отвечать на дурацкие вопросы. Выглядело это так, будто они понятия не имели, что значит слово «амонтильядо», и, по большому счету, им было начхать на свою дремучесть. Приказали, чтобы перед смертью человек услышал непонятную абракадабру, они и повторили ее два раза. Хватит. Пора заканчивать эту тягомотину.
— Пришли. Поставь ее вон в ту нишу, — приказал водитель Ваське, — и пристегни наручниками, там два кольца в стену ввинчены.
Вера замычала и уперлась руками в стену.
— Не надо! — запричитала она.
— Упирается, падла! — выругался Васька.
Услышав ругательство, Верунчик чуть не потеряла сознание. До нее дошло, что это не розыгрыш. По неписаным законам клиенту во время розыгрыша можно угрожать, его можно запугивать, долго расписывать, что его ждет впереди, но ни в коем случае не грубить, не обзывать, не оскорблять.
Очнулась она от секундной слабости уже прикованной к холодной кирпичной стене. Пахло пылью и ржавчиной.
— Давай работай, — снова командовал водитель. Очевидно, он был главный в этой похоронной команде. — Быстрее начнем — быстрее закончим.
— Может, кляп ей засунуть, чтоб не орала?
— Пусть орет! Кто ее тут услышит?
Мужики по-деловому стали размешивать цемент и так же сноровисто стали укладывать кирпичи, замуровывая Верунчика в нише.
«Я выложил первый ряд, второй, и третий, и четвертый; и тут услышал яростный лязг цепей…» — вдруг наизусть повторила про себя Вера отрывок из письма.
«Все совпадает. Они выложат и пятый, и шестой ряд, и седьмой… сколько их здесь уместится? Чтоб у них руки отсохли, у скотов бесчувственных! Господи, я не хочу умирать!»
И она закричала, громко, визгливо, по-бабьи.
— Я ж сказал, что будет кричать, уши глохнут. Подавай быстрей кирпич.
— Стой! — вдруг скомандовал водитель. — Забыли бочку принести.
— Да ну ее на хрен! Кто узнает?
— Не, иди к машине, принеси бочку, — настаивал водитель.
— Ты забыл, ты ее и тащи! — огрызнулся Васька. — Я тут отдохну немного. Может, того… успею трахнуть бабу.
— Только тронь, евнухом отсюда уйдешь! — пригрозил водитель.
— Чего-чего?
— Яйца отстрелю! Марш за бочкой!
Васька хоть и возмущался, но в темноту пошел. Верунчик затихла. Последний шанс уговорить палача.
— Пожалуйста, спасите меня, — тихо попросила она, — если не можете сейчас, то хотя бы шепните завтра кому-нибудь. Я продержусь несколько дней. Ну что вам стоит? Вы же не злой, я вижу. Вы получите свои деньги, а меня найдут «случайно». Я заплачу сколько скажете. И никому ничего не скажу. Клянусь. Зачем вам брать на душу грех?
Водитель ничем не выдал своего присутствия. Будто Верунчик разговаривала с истуканом.
— Несправедливо умирать в таком возрасте, мне еще рожать детей надо… Женщине очень нужно почувствовать себя матерью, у вас же была мама, вспомните ее. А мой ребенок еще не родился…
Если бы кто рассказал Верунчику, какие слова она будет говорить, как будет вспоминать и о Боге, и о грехе, и о предназначении женщины и что все это будет вылетать из нее искренне, — ни за что бы не поверила.
Водитель зашевелился в темноте, и Верунчик замолчала. Вернулся Васька. Он притащил бочонок и бросил его в нишу к ногам женщины.
— Ты не бросай как попало. Переверни отверстием вверх, выдерни пробку, протяни шланг через наручники. Примерь, чтоб до рта дотягивался.
— Шизанутые у нас заказчики, — ворчал Васька.
— Не твоего ума дело. Баба должна выпить это перед смертью. Понял?
— А что там, водка? — Василий оживился и стал принюхиваться.
— Вино. Э-э! Не трогай. Оно может быть и отравлено.
Васька быстро выплюнул то, что успел втянуть в рот.
— Бочонок амонтильядо, — прошептала Вера, — действительно, шизанутые заказчики.
— Готово! Шланг прямо перед физиономией. Пусть пьет, если захочет сдохнуть раньше, — с удовольствием брякнул Васька.
Мужчины с рвением продолжили закладывать нишу. Когда осталось положить пару кирпичей, водитель посветил фонарем в глубь ниши. Задержался несколько секунд на бледном лице жертвы. Верунчик, сжав зубы, не проронила ни звука.
— Жаль бабу, может, пристрелим, чтоб не мучилась? — по-своему пожалел Гренадершу Васька.
— Нет, приказано замуровать живьем.
И водитель положил на цемент два последних кирпича.
Секретарша Светочка на своем секретарском веку повидала всякого люда. В приемную главного редактора еженедельника «Криминал-экспресс» робко заходили, нагло вваливались, открывали двери ногой, а однажды пьяный в стельку мужик приполз на четвереньках, чтобы журналисты его защитили от побоев разъяренной жены. И такие здесь бывали. За пять лет работы в горячей точке, как называла Светочка свое место за столом, она довела до совершенства умение с первого взгляда определять, что собой представляет человек, чего хочет и чем дышит.