Страница 127 из 141
Я остановился и снова отпил. Но я не почувствовал вкуса виски.
— Это означало, что они не могли оставить людей для охраны пленных. Им пришлось бы отпустить их в тылу боевых порядков Содружества. Взводный сказал, что этого нельзя допустить. Они должны быть уверены, что пленные не нанесут им вреда.
Грин по-прежнему внимательно наблюдал за мной.
— Сразу я не понял. Я не понял даже тоща, когда все солдаты Содружества — ни один из них не был сержантом, как взводный — возражали ему.
Я поставил стаканчик на стол рядом с собой и уставился на стену офиса, словно видя все это снова так же ясно, как если бы я смотрел на это сквозь окно.
— Я помню, как взводный неожиданно выпрямился. Я увидел его глаза. Словно его оскорбило возражение остальных солдат. «Разве они Избранные Господа? — заорал он на них. — Они из Избранных?»
Я посмотрел на Кейси Грина, сидящего напротив меня, и заметил, что он по-прежнему внимательно наблюдает за мной, а маленький стаканчик с виски просто утонул в его огромной ладони.
— Вы понимаете? — спросил я его. — Как будто потому, что пленники не были из Содружества, они в его понимании были не совсем людьми. Как будто они принадлежали к какому-то низшему порядку и поэтому их можно было убить.
Я неожиданно содрогнулся.
— И он сделал это! Я сидел там, прислонившись к дереву, в полной безопасности — на мне была униформа корреспондента Новостей — и смотрел, как он их всех расстрелял. Всех. Я сидел и смотрел на Дэйва, и он смотрел на меня, сидящего, в момент, когда взводный застрелил его!
Неожиданно я смолк. Мне хотелось все это рассказывать ему таким вот образом. Просто раньше я не мог рассказать никому, кто бы понял, насколько беспомощным я был тогда. Но что-то в Грине подсказало мне, что он поймет.
— Да, — тихо произнес он мгновение спустя, забрав и снова наполнив мой стаканчик. — Такие вещи очень нежелательны. А этого взводного нашли и отдали под трибунал за нарушение Кодекса Наемников?
— После того, как уже все произошло, да. Он кивнул и посмотрел мимо меня на стену.
— Конечно же, они не все такие.
— Но таких достаточно, чтобы они заслуженно получили ту репутацию, которую имеют.
— К сожалению, это так. Что ж, — он слегка улыбнулся мне, — мы постараемся и не допустим подобных вещей в этой кампании.
— Скажите мне кое-что, — попросил я, опуская свой стаканчик. — Подобные вещи — как вы это назвали — когда-либо с самими людьми Содружества происходили?
Что-то изменилось в атмосфере офиса. Наступила небольшая пауза, прежде чем он ответил. Я почувствовал, как мое сердце бухнуло три раза, ожидая его ответа.
Наконец он ответил:
— Нет, не происходили.
— Почему же? — снова спросил я.
Это странное ощущение в комнате усилилось. И я понял, что слишком форсировал события. Я сидел и разговаривал с ним, как с человеком, позабыв, что он представлял собой еще и кое-что иное. А теперь я начал забывать о том, что он — человек, и думать о нем, как о дорсайце — такой же человеческой личности, какой был и я.
Он не изменил ни тона своего голоса, ни позы, но почему-то мне показалось, что он отодвинулся от меня на какое-то расстояние, туда, на высоко расположенную, холодную каменистую землю, куда я мог попытаться добраться только на свой страх и риск.
Я помнил, что утверждали о его народе с этого маленького, покрытого горами мира. Утверждали, что если дорсайцы захотели бы и отозвали всех своих воинов, служивших на всех других мирах, и затем бросили вызов всем этим мирам, даже объединенное могущество всей остальной цивилизации не могло бы противостоять им. Раньше я никогда этому не верил. По правде, я никогда об этом не задумывался. Но сейчас, сидя здесь и чувствуя, что происходит в комнате, неожиданно я осознал, что это — правда. Я просто кожей ощущал понимание этого, подобно ветру с ледника, бьющему мне в лицо. Это действительно была правда. И затем он ответил на мой вопрос.
— Потому, — произнес Кейси Грин, — что все подобное было особо запрещено статьей второй Кодекса Наемников.
Затем он неожиданно улыбнулся, и то, что только что ощущалось в комнате, исчезло. Я перевел дух.
— Что ж, — произнес он, опуская свой опустевший стаканчик на стол, — как насчет того, чтобы отобедать с нами в офицерской столовой?
Я поужинал с ними, и еда оказалось очень вкусной. Они хотели, чтобы я остался у них на ночь, но я чувствовал, как меня просто непреодолимо тянет назад, туда, в темный угрюмый лагерь около Джозеф-тауна, где все, ожидавшее меня, несло в себе холод и горькое удовлетворение от пребывания среди моих врагов.
Я вернулся.
Было примерно около одиннадцати вечера, когда я проехал сквозь ворота, как раз в тот момент, когда из штаб-квартиры Джэймтона вышла человеческая фигура. Площадка освещалась всего лишь несколькими лампами на стенах, и их свет растворялся на мокром асфальте. Одно мгновение я не мог определить, чья это фигура, но затем разглядел, что это Джэймтон.
Он прошел бы мимо неподалеку от меня, но я вышел из машины и пошел ему навстречу. Он остановился в тот момент, когда я очутился перед ним.
— Мистер Олин, — спокойно произнес он. В темноте я не мог определить выражения его лица.
— У меня есть один вопрос, который я хотел бы задать, — произнес я, улыбаясь в темноте.
— Сейчас позднее время для вопросов.
— О, это не займет много времени, — я попытался разглядеть выражение его лица, но в темноте это было очень сложно.
— Я побывал в лагере Экзотики. Их командующий — дорсаец. Я думаю, вы это знаете?
— Да. — Я едва смог рассмотреть, как шевельнулись его губы.
— Мы побеседовали с ним. У меня возник один вопрос, и я подумал, что должен задать его вам, командующий. Вы когда-либо приказывали своим людям расстреливать пленных?
Странная, короткая тишина воцарилась между нами. И затем он ответил.
— Убийство или издевательство над военнопленными, — произнес он невыразительно, — запрещено статьей второй Кодекса Наемников.
— Но вы-то здесь не наемники, а? Вы — местные войсковые подразделения, служащие своей собственной Истинной Церкви и своим Старейшинам.
— Мистер Олин, — произнес он, в то время как я по-прежнему безуспешно старался разглядеть выражение его скрытого темнотой лица. Но слова, казалось, медленно текли в воздухе, хотя тон его голоса оставался таким же спокойным.
— Мой Господь поставил меня своим слугой и полководцем. И ни в одной из этих задач я не подведу Его.
И с этим он повернулся, лицо его по-прежнему было скрыто тьмой, он кивнул мне и, обогнув меня, пошел дальше.
В одиночестве я вернулся в свои апартаменты, разделся и лег на жесткую и узкую постель, которую мне предоставили. Снаружи дождь наконец прекратился. Через открытое, не затянутое шторами окно я мог заметить несколько проступивших на небе звезд.
Я лежал, готовясь ко сну и делая некоторые мысленные заметки относительно того, что мне понадобится сделать на следующий день. Встреча с Падмой неожиданно выбила меня из колеи. Странно, но почему-то я почти позабыл о том, что его вычисления по действиям человеческих существ могли относиться и персонально ко мне. И меня потрясло, когда мне об этом напомнили. Мне нужно было больше узнать об этой науке — онтогенетике: что она могла знать и предсказывать. Если будет необходимо, то от самого Падмы. Но сперва мне надо начать с обычных, общедоступных источников.
Я подумал, что никто не мог бы просто так тешить себя мыслью, что один-единственный человек вроде меня может уничтожить культуру, включающую в себя население двух планет. Никто, за исключением, наверное, Падмы. Что, как я понимал, могли обнаружить его вычисления. И они касались того, что дружественные миры Гармонии и Ассоциации находились перед выбором, означавшим жизнь или смерть для их образа жизни. Самая крохотная вещь могла сместить весы, на которых они висели. Я еще раз прокрутил в уме свой план, с нежностью рассматривая его.
Ибо сейчас меж звезд дул новый ветер.