Бури

Кристиан шарахнулся в сторону: Ин Че прыгнул на одного из мужчин и припечатал его о стену. Припечатал безжалостно, жёстко, не сдерживаясь. Кристиан не дал второму ударить парня по голове и, шагнув из темноты, сделал то, что должен был.

Ин Че забыл про все свои рассуждения, про страхи, про неуверенность. Какая разница, сколько их было? Он склонился над человеком и приподнял над полом его голову.

– Пап? – голос дрожал, слова казались неестественными, их было очень трудно произносить.

Человек дёрнулся, едва не заехав ему по лицу, и тут же замер. Ин Че почувствовал, как из глаз потекло, и сжал его руку.

– Пап, это я, Ин Че! – сказал он, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Мужчина едва слышно вздохнул, медленно моргнул, вглядываясь в его лицо... И протянул руку, коснувшись его волос.

– Ин Че? – сказал он.

– Папа! – не выдержав, всхлипнул парень и потянулся к мужчине. Тот обнял его, и они застыли в этой позе, боясь пошевелиться. Кристиан только слышал, как они что-то друг другу шепчут, и чувствовал в горле комок.

– Уходим, – мысленно сказал он остальным. – Дело сделано…

 

…Махунг и Зарина помогали Алану грузить провизию. Фадр, взволнованный не меньше остальных, жадно оглядывал унылые серые пески и неприступные утёсы королевства Уфбад. После того памятного разговора он больше молчал, но молчал восторженно. Зарина, увидевшая в дальних далях призрак родины, дрожала как осиновый лист и щёки её были румяными, а розовые губы трепетали. Она ловила ртом воздух и часто отворачивалась, смахивая слёзы с глаз. Махунг радовался в открытую. Он болтал без умолку, голубые глаза сияли. Вот уж кто был готов к этому плаванию лучше всех, так это он. Мечта, прежде зыбучая, как песок, обретала твёрдость невиданной почвы. Махунг улыбался во весь рот и трудился в поте лица, беспрекословно выполняя все указания Алана.

Как Алан и предсказывал, Фадр был категорически против покидать Йола-Бад. Однако он не собирался препятствовать Махунгу, но мальчик не желал оставлять его. Одна Зарина сразу сказала «да», хотя прекрасно понимала, какое опасное путешествие им предстоит. Она уговаривала Махунга, Махунг уговаривал Фадра, а Фадр уговаривал Алана уговорить Махунга. В итоге они вывели землянина из себя, что сделать было ну очень непросто.

– Всё! Хватит! – сказал он повелительно. – Значит, так, Фадр. Из нас всех ты один здесь упрямый, как баран, и не говори мне, что дело в Йола-Баде. Я знаю, что такое родина, и знаю, как трудно расстаться с привычным уютным домом – источником тепла и радости. Я знаю, тебе много лет, и ты считаешь себя ни на что не годным, но ты нам нужен. Пойми это: ты нужен нам! Ты ему нужен! – и он показал на Махунга. – Ты единственный, кто у него остался. Силы небесные! На одно мгновение представь себя мальчишкой, подобным Махунгу. Ты не такой усталый и дряхлый, каким себя выставляешь. Я видел, какой ты крепкий, дед, не пытайся меня провести! Кому ещё, скажи мне, выпадает возможность в столь преклонном возрасте шагнуть навстречу приключениям? А? Ты говоришь, что хочешь спокойно умереть здесь, в этом доме, но я вижу, Фадр, как загораются твои глаза, когда мы говорим о путешествии. Я тебя насквозь вижу. Ты хочешь этого, но страшишься. Думаешь, мне не страшно? Да я в панике! Я отвечаю за вас троих. Вам будет трудно понять это, потому что я не сказал всего, что должен был. Но когда-нибудь я расскажу, а пока что прошу просто поверить мне. Как просил не раз. Не бросай нас, Фадр. Тихая смерть во сне не для тебя. По крайней мере так умереть ты всегда успеешь.

И Фадр сдался. Правда, они тут же засыпали Алана вопросами о корабле, на котором им предстояло плыть, но он ответил только, что они увидят всё в своё время. Он ещё не начинал работу над лодкой.

Алан сделал яхту за две ночи, и она получилась красивой и практичной. Он спрятал её в бухте возле скал, но это было излишне: кроме него никто не смог бы управлять ей.

И вот теперь эти трое с нескрываемым трепетом взошли на борт, и Алан видел в их глазах изумление и восхищение. Особенно поражались устройству лодки Фадр и Зарина, которые в своё время много ходили на разных кораблях. Они задавали ему заковыристые вопросы, но он только усмехался.

– Долго объяснять, – отвечал он.

Они отплыли от берегов Уфбада утром следующего дня, и Алан поймал себя на мысли, что прощается с пустыней как с хорошей подругой. Ветер радостно трепал его волосы, надувал яркий лазурный парус. Волны подбрасывали судно белыми от пены ладонями и хором распевали знакомые куплеты. Это был зов приключений, громкая песня радости.

Алан был счастлив, что эти трое с ним. Он привязался к Махунгу, полюбил Фадра и ближе узнал Зарину. Ради каждого из них он готов был пожертвовать собой. Алан знал, что путешествие затянется надолго. Он понимал, как много испытаний им предстоит пройти. И был рад обретенной цели, которой прежде у него не было.

А ещё он знал, что вернётся к белой загадочной пустыне – рано или поздно...

 

Белый странник,

Ты откуда?

Как тебя зовут, скажи?

Ты сказал, что веришь в чудо,

создавая миражи.

Ты в пути нашёл ответы?

Или многое терял?

Ты один встречал рассветы,

На лугах,

Где спало лето,

Или ты не одинок?

Кто ты,

Странник?

Что ты ищешь?

Почему оставил дом?

По округе жадно рыщешь,

Болью дышишь,

Ветер слышишь,

В твоих жилах течёт гром?

Ты устал,