Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 23



Горностаев уходит, стуча колотушкой.

Колосова. Слушайте, как раз для вас дело. Грандиозный подвиг.

Фольгин. А именно?

Колосова. Спасти пять человек! Сегодня их должны казнить.

Фольгин. Так это — большевики?

Колосова. Да, пять человеческих жизней!

Фольгин. Но здесь сталкиваются два принципа: спасение человека и помощь большевику. Надо обдумать!

Колосова. Да нет времени думать!

Фольгин. Для мысли всегда должно найтись время.

Все уходят. Входит Панова. Мимо проходит Любовь.

Панова. А, Люба, дорогая! Тоже на танцы? Постойте, куда же вы? Один нескромный вопрос: получили документы?

Яровая. Мне с вами не о чем говорить.

Панова. Так мне с вами есть о чем поговорить. Убийцы! Бы это что же сделали? (Загородила дорогу Яровой.) Я хотела вам помочь спасти людей от смерти, а вы на эту помощь кровью, убийством ответили!

Любовь. Этим убийством, кажется, вы ему на что-то ответили.

Панова. Что! Ах, негодяи! Воспользовались мной для своих гнусных целей, а потом на меня же валить! Не удастся! Вы у меня завтра же все на фонарях повиснете.

Любовь. Не зацепиться бы вам вместе с нами.

Панова. А-а, так? До вас я была чиста, неповинна, а вы меня кровью покойного Кутова забрызгали. Пожалуйте к ответу.

Яровая. Ну, что ж, идём. Вам бы давно этим заняться.

Панова. О да, я знаю: вам смерть не страшна… Но я создала бы для вас что-нибудь пострашней смерти.

Любовь. Вы это уже создали для себя — пляшущие мертвецы. (Идёт.)

Панова (вслед, сквозь стучащие губы). Так спляшешь ты у меня…

Подходит Елисатов.

Елисатов. Павла Петровна, за вами последний вальс. (Уводит Панову.)

Любовь (за деревом натолкнулась на Чира). И ты здесь, гад? (Уходит.)

Чир. Господь ревнитель и мститель повеле очистить земли от богатых, домы вдов пожравших, и от нищих, бога изгнавших. (Тихо бредёт влед.) Помяни, господи, о здравии бесноватую Любовь, блудницу Павлу, льстеца Аркадия…

Проходит Яровой.

(Ему навстречу.) Ваше благородие!

Яровой. Ну?

Чир. Слово о господе имам.

Яровой. Что такое? (Идёт, не останавливаясь.)

Чир (идя впереди, шепчет ему). Сейчас тут две дщери вавилонские тайный разговор имели.

Яровой. О чём?

Чир. Блудница Павла говорит: я, говорит, чистая и невинная, вроде почти как девица была, а вы, говорит, меня покойницким образом всей невинности лишили и кровь у меня пролили, говорит.

Яровой. Что ты, осёл, мелешь?

Чир. Своими ушами слышал. Я, говорит, вам помочь хотела и через то лишилась… (Продолжая шептать, уходит вслед за Яровым.)

Горностаева (у павильона). Сахарин, самый лучший, в кристаллах…

Подходит Колосов.

Колосова. Позвольте пакетик.

Горностаева отпускает. Подходит баронесса, вытирает платком заплаканные глаза.

Баронесса. Боже мой!.. Боже мой!..

Горностаева. Баронесса, что с вами?

Баронесса. Разве не слыхали? Петербургский особняк променял! На костюм и сахар польстился… Не могу, я слишком благородна!

Горностаева. Милая, ваш хоть что-нибудь выменял, а мой проторговался, как дурачок. Купят у него соды, а он сахарину отпустит. Дадут тысячную бумажку, а он пятитысячную сдачи… Доторговался — днями хлеба не видим.

Баронесса. Мы тоже… С утра только чай… Вернёмся в Петербург, хоть в гостинице останавливайся! (Плачет.)

Колосова. Позвольте вам предложить. (Достаёт из сумки и подаёт белый хлеб.)

Баронесса. Что такое?

Колосова. Пожалуйста, не откажите.

Баронесса. Но я вас даже не знаю…

Колосова. Ничего. Хлеб свежий.

Баронесса. Право, неловко…

Колосова. Позвольте разрежу. (Подаёт Горностаевой.) Прошу вас.

Горностаева. Нет, зачем же… Хоть я вас, кажется, встречала… А что же вы сами?

Колосова. Ну! Я сыт и, кроме пирожного, ничего не хочу.

Горностаева. Вишь вы, лакомка!



Баронесса. А вы, Елена Ивановна, любите брауншвейгское пирожное? Какая это прелесть! К желткам да мускатного ореха.

Горностаева. Нет, а слоёный торт с фруктами!..

Говорят быстро, захлёбываясь.

Баронесса. А потом померанцевые корки… Пальчиком ямочки и туда маслица с белком, спрыснуть розовой водой и заглассировать… Это такой аромат был. Бывало, графиня…

Горностаева. Слоёное тесто кружочками… Края смазать яичком, а в середине засахаренные фрукты… Ах, как они у меня удавались! Бывало…

Баронесса. И подумать только: вернусь — и столовая и буфетная — всё чужое. (Плачет.)

Колосова. Ну… успокойтесь. Груша вот.

Баронесса. Отец Закатов говорит: через шесть недель.

Колосова. Врёт ваш Закатов. Успокойтесь.

Баронесса. Как вы смеете?!

Горностаева. Кто же, по-вашему, не врёт?

Колосова. Я.

Баронесса. Так когда же в Петербурге будем?

Колосова. Ну… не скоро.

Горностаева. Через год, скажете?

Колосова. И этого не скажу.

Баронесса (кричит). Так вот вы кто!

Горностаева. Наглость какая!

Баронесса. Я сейчас закричу, чтоб тебя арестовали.

Колосова. Вы покушайте сначала.

Баронесса. Меня не закормишь.

Подбежали на крик господа.

Первый господин. В чём дело, баронесса?

Второй господин. Что случилось?

Баронесса. Да вот большевик открытую пропаганду ведёт.

Горностаева. Хороша власть!

Второй господин. Что такое?

Первый господин. Где? Этот? Я сейчас охрану кликну.

Колосова. Ого… Приятного аппетита! (Убегает.)

Первый господин. Держите, держите, большевик!

Общее смятение и крики. Пробегает Чир, потом Дунька.

Чир. Бей, братья, Сима, Хама и Ахвета!

Дунька. Ой, господи ж! Да куда же теперь? Гарнизуйтеся!

Голоса. Где большевик?

— Кто большевик?

— Да что ж это такое?

— Большевики под городом!

В тени домов появляется народ. Среди них Любовь, Панова. Радостный шёпот мешается с тревожными восклицаниями:

— Наши подходят!

— Товарищи, жегловцев выводят!

— Товарищи, выручать!

— Извозчик, на вокзал!

— Сто тысяч!

— Уже на Собачьей слободке…

— Кошкин баронессу зарезал!

— Всех их надо оптом!

Дунька. Ой, господи, куда теперь, товарищи родные? Господа, гарнизуйтеся!

Появляются Малинин, Яровой и другие офицеры. Штатские успокаиваются.

Голоса. Господа, успокойтесь!

— Никаких большевиков нет.

— В городе всё благополучно.

— На фронте прекрасно.

Малинин. Музыканты, гимн!