Страница 12 из 23
Елисатов. Либо в Москве Россию, либо в Париже вас, мою единую и неделимую.
Панова. Не знаю, что вы получите в Москве или в Париже, а здесь вы можете получить пощёчину, и не единую.
Елисатов. Молнии-то, молнии в глазах! Ой, как бы громом не ударило.
Автомобильный гудок.
Его высокопревосходительство.
Встреча главнокомандующего. Музыка. Выстраивается почетный караул. Представители Антанты, Закатов, делегации. Входит главнокомандующий со свитой.
Закатов. Позвольте, ваше высокопревосходительство… наш орёл-командир, парящий над Россией, принести вам поздравления по случаю победы под Селезнёвкой. Сии тысячи пленных, огнестрельных орудий и огневредительных пулемётов — залог того, что близок час, когда русский народ изгонит из отечества татей и разбойников, вступит в Москву-матушку и под малиновый звон её сорока-сороков вернёт своему помазанному хозяину престол и отечество.
Главнокомандующий. Благодарю.
Депутат от помещиков. Мы, ваше высокопревосходительство, люди земли, живём верой, что в тот час, как русская земля в целом будет возвращена её державному хозяину, она в частях возвратится вся к нам, её поместным хозяевам, ибо только из частей может сложиться целое. И святая Русь жива, пока жива наша священная собственность.
Главнокомандующий. Благодарю.
Депутат от промышленников. Мы, ваше высокопревосходительство, люди промышленного труда, тоже верим, что ныне разбитая индустрия может быть восстановлена только рукой своего законного хозяина, коего с нетерпением ждёт русский рабочий и его старший брат — промышленник.
Главнокомандующий. Благодарю.
Фольгин. Позвольте, ваше высокопревосходительство, от лица служилой интеллигенции вопрос: а какая монархия здесь подразумевается?
Главнокомандующий. Бла… Кого?
Фольгин. Если конституционная, мы приветствуем, но если самодержавие…
Главнокомандующий смотрит на Фольгина злыми выпученными глазами, шея багровеет. Он проходит в кабинет. За ним идут Закатов и другие. Толпа начинает шептаться. Шёпот переходит в шум возмущения.
Малинин. Господин Фольгин, какая бестактность!
Фольгин. Но я всю жизнь мечтал о конституции!
Малинин. А я всю жизнь боролся с конституцией! Понимаете ли вы, боролся!..
Все, кроме Пановой и Малинина, уходят.
(Пановой.) Дорогая моя, итак, сегодня танцуем до рассвета?
Панова. До восхода солпца.
Малинин. Вы — моё солнце. (Целует руки.)
Входит Кутов.
Кутов. Господин полковник, что ж это?.. К его высокопревосходительству… забыли? Я вам не вестовой.
Малинин. Хорошо. Я буду помнить. (Уходит, напевая.)
Кутов (в гневе). Ладно. Вспомню и я… Павла Петровна! Или я, или он…
Панова. Да? А если ни вы, ни он?
Кутов. Павла Петровна! Бросьте опасную игру.
Панова. Чем бросать, попробуем ещё несколько комбинаций.
Кутов. Например?
Панова. Например: если не вы, а он?
Кутов. Так я убью его.
Панова. А если и вы и он?
Кутов. Так я и вас убью.
Панова. О! Не слишком ли много у меня на сегодня убийц?
Кутов. Павла Петровна, осторожней у порохового погреба. Я ведь знаю о ваших связях не только с красными, но и с красно-зелёными.
Панова. Не запугаете! Все знают, почему я служила у красных.
Кутов. Ну, так вот. (Тихо.) Сегодня у меня или завтра в этом вопросе будет разбираться контрразведка. В восемь часов.
Панова. А!.. (Сквозь зубы.) Хорошо.
Кутов целует ей руку и уходит. Входит Любовь.
Любовь. Я к вам от Романа… В последний раз…
Панова. Неужели в последний?
Любовь. Получено?
Панова. Получено.
Любовь. Где же?
Панова (живо). У полковника Кутова в портфеле.
Любовь. Это… верно?
Панова. Да, да! Только вы торопитесь, а то он сейчас уйдёт и портфель унесёт.
Любовь уходит. Вбегает Дунька.
Дунька. Елисатового тут нету, барышня?
Панова. Нету, барышня.
Дунька. Я-то уж не барышня, признаться.
Панова. А вы не признавайтесь.
Дунька. Ну, этого платочком не закроешь. Так не жулик же, сукин сын, Елисатовый? Сахар пополам с песком. За своё ж любезное, да и страждай у чёрта собачьего. Ой, господи, ой, боже ж мой! Ой, сукин сын! (Убегает.)
Входят Елисатов и Кутов.
Елисатов. Мы, говорю, ваше высокопревосходительство, люди чести, долга и жертвуем для отечества личными интересами!
Панова. Вами Дунька сейчас интересовалась. Жулик, говорит, и чей-то сын.
Елисатов. Все мы сыны России, Павла Петровна!
Панова. Нет, она несколько иначе вашу генеалогию выводит.
Елисатов. Я её отсюда выведу! В какую дверь она вышла?
Панова показывает.
Я её найду! (Уходит в противоположную дверь.)
Кутов. Оканчивайте вашу работу. Я иду домой.
Панова. Хорошо. Идите и подождите меня в скверике. Я скоро.
Кутов. Мерси. Жду. (Уходит, встретив в дверях Любовь.)
Любовь, остановившись смотрит ему вслед. Входит Яровой.
Яровой. Павла Петровна, генерал просит вас к себе с иностранными газетами.
Панова уходит.
Яровой. Зачем ты здесь?
Любовь хочет уйти.
(Загораживает ей дорогу.) Постой!
Любовь. Арестуешь?
Яровой. Люба… Боже мой… Окончи пытку! Встретились — и расстались. Не хочешь видеть? Уже месяц каждую ночь у тебя под окнами хожу…
Любовь. Две ночи не ходил.
Яровой. А… когда?
Любовь. Когда в суде заседал. А наутро на фонарях висели.
Яровой. Люба… где ты, что беззаветно верила в меня?
Любовь. Ты где?
Яровой. Здесь, с тобой! С той же правдой!
Любовь. Та правда у меня.
Яровой. Тебе подменили её! Пломбированные фокусники. А я тот же, что был, клянусь тебе.
Любовь. Я раньше поклялась твоей памятью смертельно ненавидеть то, чем ты стал.
Яровой. За что же это проклятие на нас?
Любовь. За что?
Яровой. Выслушай же, как прежде слушала.
Любовь. Не того человека я слушала.
Яровой. Да ты не слушала. Ты и сейчас не слушаешь, чем-то другим взволнована.
Любовь. Нет, я слушаю… слушаю… Все твои убогие слова я знаю: мы шкурники под видом революционеров. Мы предали благородных союзников. Мы отверженные миром каины, братоубийцы, погромщики, черносотенцы.
Яровой. Нет, хуже. У тех хоть религия и родина, у этих — только шкура и брюхо.
Любовь. Прощай. (Хочет уйти.)
Яровой. Подожди. Как ты мало знаешь, Люба.
Любовь. А ты много?
Яровой. О, как много!