Страница 13 из 23
Так же, как у его предшественника в деле советских реформ, правосудие было «неотъемлемой составной частью» политики Горбачёва. С 1987 по 1990 год официально реабилитированы были ещё миллион человек, а затем, на основании его указа, и все оставшиеся жертвы{133}. Враги Горбачёва, в ответ на эти и другие шаги, пеняли ему на то, что в основе его антисталинизма лежит «идеология бывших зеков», и отчасти, возможно, были правы. Ряд членов его руководства из числа близких и ближайших сподвижников имели репрессированных при Сталине родственников, в том числе, Эдуард Шеварнадзе, Егор Лигачев, Борис Ельцин, Вадим Бакатин, да и у самого Горбачёва оба деда были арестованы в 1930-е годы. (Они уцелели, а вот дед его жены Раисы Максимовны был расстрелян.){134}.
Правда, материальных последствий вся эта реабилитационная политика, как правило, не имела. Было несколько счастливых исключений, например, кооперативная дача Леонида Серебрякова, конфискованная Вышинским в 1937 году и сменившая после его смерти в 1954 году нескольких владельцев, включая советского премьер-министра Алексея Косыгина, в конце концов, была возвращена дочери Серебрякова, Зоре. Семье Бухарина незнакомые люди прислали некоторые вещи, конфискованные из его квартиры в 1937 году, а директор одного московского антикварного магазина вывел меня на одну из картин Бухарина, украденную после его ареста. Однако, несмотря на всё внимание и все обещания, выданные Горбачёвым жертвам террора, многие из них продолжали влачить столь бедственное состояние, что одна из организаций бывших узников опубликовала в 1990 году «СОС с архипелага Гулаг» с призывом о частных пожертвованиях. Между тем, финансово несостоятельное, на глазах рассыпающееся правительство Горбачёва, каким оно было в 1991 году, было в принципе не способно обеспечить выплату тех компенсаций и льгот, которые были им гарантированы законодательно{135}. Размытость статуса жертв советской эпохи перекочевала и в постсоветскую Россию. Её первый президент Ельцин формально реабилитировал всех граждан, пострадавших от политических репрессий, начиная с октября 1917 года (то есть, не только сталинских), а затем включил в эту категорию и их детей, распространив на них право на компенсации{136}. Вдобавок, Ельцин объявил 30 октября днем национальной скорби по жертвам и принял закон о допуске бывших репрессированных и их родственников к их делам в ранее закрытых секретных архивах. (Было бесконечно трогательно наблюдать, как эти пожилые люди в читальном зале Лубянки, где я работал по поручению семьи Бухариных, изучают потрепанные папки, содержащие документальные свидетельства их собственной судьбы или открывающие страшные подробности судеб их близких.)
Вообще, сюжеты об эпохе террора стали привычным аспектом постсоветской популярной культуры, включая её главный медиаресурс — телевидение. Общество «Мемориал» превратилось во всероссийскую и даже международную структуру, ведущую всё более широкий поиск массовых захоронений, помогающую возводить памятники на территории Гулага и издающую ценные документальные исследования о судьбах жертв и их палачей. Во многих провинциальных российских городах были опубликованы свои мартирологи. А в 2004 году Антонов-Овсеенко, при поддержке столичного мэра Юрия Лужкова, открыл в центре Москвы, на Петровке, первый официальный (и пока ещё мало известный) Музей истории Гулага.
С другой, отрицательной, стороны, мало кто из ещё оставшихся в живых бывших узников Гулага получил реальные, сколько-нибудь значимые компенсации за утраченную жизнь и собственность. К 1993 году интерес к сталинскому террору и его жертвам в российском обществе претерпел «катастрофический упадок»{137}.[32] Национальный мемориал, обещанный Хрущёвым в 1961 году и одобренный Горбачёвым в конце 1980-х, так и не был построен. К началу XXI века и в официальных кругах, и в массовом сознании значительно усилились просталинские настроения, одна за другой выходили отлакированные биографии одиозных энкаведешников, и всё больше людей откровенно заявляли, что никакого Гулага не было и надо покончить с «реабилитационной эйфорией». Всё чаще люди говорили (и, видимо, верили), что в Гулаге сидели сплошь уголовники, потому что «Сталин не репрессировал никого из честных граждан», а не терпевшего зависимости Солженицына и после его смерти продолжали поносить как агента «мощной идеологической машины Запада»{138}.
Многие западные обозреватели связывали постсоветские симпатии к Сталину с усилением авторитаризма во власти при Владимира Путине — бывшем офицере КГБ, ставшем президентом России в 2000 году. Однако, хотя это явление действительно получило развитие при Путине (путинское правительство не пожелало признать моральный долг перед жертвами сталинских репрессий){139}, основные составляющие его возникли ещё в ельцинские 1990-е: от болезненной для экономики и общества «шоковой терапии», ставшей главным источником новой вспышки просталинских настроений, до реабилитации КГБ и сокращения демократических практик, последовавшего за тем, как в 1993 году Ельцин из танков расстрелял всенародно избранный парламент и отдал своё политическое будущее на откуп новой олигархической элите, поднявшейся на награбленной государственной собственности. То есть, возрождение сталинизма — так же, как в своё время при Брежневе — похоже, в какой-то степени было и до сих пор остаётся формой народного протеста против новой государственной бюрократии, сформировавшейся при Ельцине.
Не наблюдалось при Путине и подавления антисталинизма. Доступ к соответствующим архивным делам, хотя и стал несколько ограниченным, сохранился — во всяком случае, в тех архивах, в которых я работал — и были рассекречены новые, в провинциальных архивах. Продолжали публиковаться сборники секретных документов по истории террора. Переименованный в ФСБ, КГБ, продолжая начатую при Горбачёве практику, устраивал встречи с некоторыми бывшими зеками и даже удостаивал их почестей, как, например, в 2006 году, когда Сергей Степашин вручил награду поэту Науму Коржавину и даже пригласил его выступить на Лубянке. По популярным антисталинистским романам, таким как «В круге первом» Солженицына и «Дети Арбата» Рыбакова, были сняты многосерийные художественные фильмы, показанные на государственных каналах телевидения. А государственная электрическая компания (РАО ЕЭС) в 2008 году спонсировала издание книги о роли труда заключённых Гулага в советской индустриализации{140}.[33] И всё это на фоне непрекращающейся (и, подчас, безвкусной и циничной) коммерциализации лагерной темы, проявившейся, к примеру, в распространении специфического шансона или в идее туризма по лагерным местам.
Что касается роли самого Путина в сложившейся ситуации, то она была противоречивой. С одной стороны, он сделал широко растиражированные прессой заявления в поддержку нового учебника истории, ставшего самой амбициозной попыткой после 1953 года реабилитировать историческую репутацию Сталина и период его правления в целом. Многолетний массовый террор был в нём представлен как «рациональный» тип «мобилизации общества», «адекватный
задачам модернизации», чьи жертвы были относительно немногочисленны и ограничивались «правящим слоем» коммунистов. (Серьёзные российские и западные историки давным-давно развенчали обе эти апологии.) С другой стороны, одним из первых шагов Путина на посту президента было указание расширить расследование преступлений сталинской эпохи, а среди его последних президентских деяний в 2007 году было личное посещение и вручение государственной награды символу гулаговской судьбы — Солженицыну и посещение в день памяти политрепрессированных Бутовского полигона НКВД — места массового расстрела и захоронения жертв, что стало первым визитом такого рода российского (и советского) лидера{141}. (Следует также отметить, что смерть Солженицына в 2008 году ознаменовалась похоронной церемонией государственного ранга и другими официальными актами по увековечению его памяти.)
32
Один «возвращенец», который возглавлял в начале 1990-х годов московскую городскую комиссию по реабилитации, вспоминал, что льготы и пособия были «громадной проблемой». Фельдман А. Рядовое дело. — М., 1993. С. 58–60.
33
По сообщению ИТАР-ТАСС (23 мая 2008 г.), более 18 тысяч связанных с Гулагом документов были рассекречены за последнее время в Магаданской области. По поводу РАО ЕЭС см. Новая газета. 2008. 14–16 апреля.