Страница 31 из 49
Тут уместно сказать вообще о той добросовестности, с какой Бажов собирал материал, насколько тщательно-придирчиво выверял каждую деталь, прежде чем пустить ее «в дело», тем более — построить на ней какую-то важную догадку. Вся поездка в Полевское — тому пример. Только достоверно изученное, проверенное не раз и не два отбиралось в книжку-памятнушку, да и то не все потом шло в огранку, попадало в «Малахитовую шкатулку». Ничего сомнительного, легковесного не принималось ни под каким видом.
Бажов стоял всегда за строго научное освещение истории Урала, будь то труд исследователя-историка, будь повесть, роман, рассказ. Эту линию он неукоснительно проводил и в своем творчестве, не допуская никаких отклонений, поблажек себе, как художнику, имеющему право на домысел и выдумку. Никогда не разрешал он себе недостаточно обоснованных догадок, тем более — типизации малоизученного, не отвечающего марксистско-ленинскому диалектическому методу мышления, требованиям советской, партийной литературы; не отвлекался на ложную занимательность. Именно по этой причине он относился резко отрицательно к продукции одного известного писателя, который в своих книгах о демидовском Урале ввел в повествование массу необоснованного, подчас легкомысленного. Павел Петрович считал, что это затемняет картину прошлого Урала, уводит читателя в сторону от серьезного понимания событий, им описываемых, не отвечает исторической правде.
Создать высоко принципиальную, партийную литературу об Урале — таково было желание Бажова, его творческая программа.
…Прощаемся со стариками. Они поднялись со своих мест, проводили нас за ворота и долго смотрели вслед…
От Косого Брода рукой подать до Мраморского завода, который мы видели из окна вагона в начале нашего путешествия. По пути заехали в пионерский лагерь.
Ребята рады были чрезвычайно. Высыпали из всех помещений, облепили машину. Павел Петрович двигался в сплошной массе, почти совсем скрывшей его.
Возгласы:
— Дедушку Бажова привезли!
— Не дедушку, а товарища Бажова!
— Не все равно?!
— И не привезли, а сам приехал!..
Потом образовался круг, в середине которого — Павел Петрович. С приветственным словом к гостю, подбодряемая взглядами молодой серьезной женщины — начальника лагеря, выступила юная полевчанка с красным галстуком, в белой блузке-безрукавке и физкультурной синей юбочке.
— Мы, юные пионеры, — начала она энергичным, звонким голосом, — приветствуем Павла Петровича Бажова…
Павел Петрович стоял в знакомой позе, столь ясно говорившей всегда об его отношении к подобного рода официальностям.
Внезапно звонкий детский голосок оборвался, наступило неловкое молчание. Павел Петрович заулыбался:
— Забыла.
— Мы, пионеры, приветствуем нашего дорогого земляка Павла Петровича Бажова…
Опять пауза. Павел Петрович просиял окончательно.
— Забыла дальше. Ну и ладно, — успокоительно заметил он. — Потом вспомнишь.
И на этом «торжественная часть» закончилась. Павел Петрович опустился на поданное ему переносное сиденьице, низенькое, как вся мебель здесь; пионеры придвинулись вплотную, окружив со всех сторон, — началась непринужденная беседа.
Первый вопрос:
— А вы нам новые сказки привезли?
— Нет, не привез, — с виноватым видом развел руками Павел Петрович. — Не написал еще. Но напишу, — пообещал он.
Впрочем, ребята недолго были огорчены таким ответом. Возможность лицезреть «дедушку Бажова», о котором им не раз рассказывали взрослые, уже сама по себе радовала их.
— А вы откуда столько сказов знаете? — спросила маленькая пухлощекая толстушка с косичками, старавшаяся все время заглянуть в лицо Бажову.
— Я маленько вас старше, — ответил он. — Только на пятьдесят лет. У меня уж зуб один.
— Верхний, — сказал пионер, стоявший напротив.
— А Катюша в стену ушла, так потом куда девалась? — полюбопытствовала загорелая блондинка по фамилии Хмелинина.
— А вот в августе выйдет полный сборник сказов, там прочитай про две ящерки, и — узнаешь. А рассказывать не стану, а то читать неинтересно будет.
Ребята засмеялись. Беседа в таком духе продолжалась около получаса: затем Павел Петрович вытащил откуда-то из-за пазухи часы и стал прощаться.
Ребята были явно разочарованы, что он побыл у них так мало, не пускали его, тянули за рукав. Так, облепленный ими со всех сторон, под руку с двумя самыми маленькими пионерками, в том числе с той, которой не удалось выступление, он дошел до машины. Человек пять мальчишек насело туда; их довезли до околицы, там высадили, и они помчались во всю прыть своих босых пяток обратно. Павел Петрович провожал их ласковым, отцовским взглядом.
Мраморский завод. Он, действительно, тих. Стоит около леса, единственное здание рядом — контора завода. Рабочий же поселок находится в нескольких километрах за лесом.
Завод не стукнет, не брякнет. Людей почти не видно. Во дворе возвышаются горы битых плит. Они периодически просматриваются и идут в перепиловку на плиты меньшего размера.
В старину завод готовил изделия для императорских дворцов — плиты, вазы, столы, камины. Прославился художественностью и чистотой своей работы. В советское время перешел исключительно на выработку мраморных изоляционных плит и ступеней. Занятие, возможно, более прозаическое, но едва ли менее важное, если учесть огромную потребность нашей быстро электрифицирующейся страны в мраморных плитах для распределительных щитов, а также в ступенях для вновь возводимых многоэтажных зданий в социалистических городах и быстро растущих старых рабочих поселках. Завод почти полностью механизирован. Ручной труд остался лишь в небольшом цехе, где понемножку вырабатываются из цветного мрамора различные настольные украшения и письменные приборы.
Раньше, чтобы распилить одну глыбу мрамора (блок) — примерно полтора-два кубометра камня, — требовалось полгода. Теперь машина пилит разом несколько десятков блоков, и наблюдают за этим всего несколько человек, — именно наблюдают, а не надрываются, как прежде, в тяжелом, непроизводительном труде.
— А змеевика что-то у вас не видно? — спросил Павел Петрович, когда мы вышли из дверей завода.
— Не работаем его, — несколько смущенно ответил сопровождавший нас техрук.
— А зря. У вас же целая гора его. Твердоватей, конечно, мрамора, зато расцветка хорошая, лучше, чем изрядно надоевший серый мрамор. Надо осваивать новое сырье.
В четырех километрах от завода — мраморный карьер. На полпути между ними лежит поселок Мраморский. Примечательного в нем, пожалуй, сохранилось только — два мраморных конусообразных столба еще времен крепостничества, стоящие напротив бывшей земской школы и каменерезной мастерской, да высокий мраморный столб на центральной площади, с солнечными часами наверху. Судя по надписи, столб водружен в 1773 году. Он слегка покосился, и часы утратили точность.
Но есть кое-что примечательное и другого порядка. Уже тогда, в 1939 году, шел разговор о том, чтобы возродить старое камнерезное искусство мраморщиков, и не только возродить, но дать ему дальнейшее развитие, обогатив новым, социалистическим содержанием и широко распахнув двери перед молодыми дарованиями из народа. Это было осуществлено. В Мраморском открыли сначала профтехшколу с камнерезным уклоном в преподавании, затем на базе ее возникло специализированное ремесленное училище. Вскоре после окончания Великой Отечественной войны в Полевском была устроена выставка работ молодых художников-камнерезов. Многие из них проявили незаурядные способности и умение обращаться с камнем. Выставка посвящалась П. П. Бажову. Ряд работ был выполнен на мотивы сказов Бажова.
Еще несколько позднее возникла необходимость в новой реконструкции и самого Мраморского завода. В перспективе в его производственной программе, наряду с прежними видами продукции — плитами, ступенями, мраморной крошкой для отделки фасадов, — видное место должно занять промышленно-художественное творчество: статуэтки, вазы, шкатулки и другие художественные изделия из уральских поделочных камней. В проекте — комбинированные изделия из металла и хрусталя. Сильно возрастает производственная мощность завода.