Страница 26 из 48
Вагон мерно покачивался, убаюкивая спящих пассажиров.
Рубцовск. Пересадка. Галя весело прощается со своими попутчиками. Грациозным движением руки поправляет на шляпке вуалетку с мелкими черными мушками и, взяв свой чемодан, стремительно выходит из зала. Пелагея Афанасьевна подходит к окну, взглядом провожает девушку, энергично идущую по песчаной дорожке привокзального сквера.
— Не верю я ей, что она едет к брату, — говорит Пелагея Афанасьевна тоном сожаления, — не похоже…
Алексей Егорович, Пелагея Афанасьевна, геолог, архитектор, Наташа держатся вместе. Билеты закомпостированы в один вагон. До отхода поезда еще несколько часов. Но что это за Рубцовск? Алексей Егорович был здесь когда-то, в 1920 году. Небольшое сибирское сельцо Рубцовка славилось тогда маслоделием. В памяти всплывает грязная улица с рядом одноэтажных рубленых изб, среди них лишь несколько двухэтажных домов, занятых кредитным товариществом, конторой сибирского кооперативного союза «Закупсбыт».
Алексей Егорович на голубом автобусе едет осматривать город. Сельца Рубцовки нет и следа. Новый незнакомый город предстает перед взором путешественника. Город с огромными заводскими корпусами, жилыми многоэтажными домами, мощеными и асфальтированными улицами, прекрасным парком в центре города.
Алексей Егорович садится на скамейку под тенистую сосну в парке и пишет первое большое письмо домой. Ему хочется рассказать своей жене о тех бодрых, радостных чувствах, которые овладевали им все сильнее и сильнее по мере приближения к родным местам.
На вокзале он узнает неожиданную новость: вернулась Галя.
Она сидит уже в пассажирском зале на своем чемодане и уткнув лицо в колени Пелагеи Афанасьевны, горько плачет. Время от времени она поднимает лицо, безразлично озираясь вокруг. Слезы смыли помаду с губ, черную краску ресниц.
— Значит, ты не к брату ехала-то? — спрашивает ее Пелагея Афанасьевна.
— Какой там брат!.. Я была здесь летом у тети… и познакомилась с ним. Договорились, что я приеду… Будем вместе жить… И вот приехала… Оказывается, тетю с мужем в другое место перевели. А он… в квартиру даже не пустил… Там другая у него живет… Негодяй…
Пелагея Афанасьевна что-то шепчет на ухо Гале. Галя с искренним неподдельным смущением возражает:
— Нет, нет! Что вы, не надо, Пелагея Афанасьевна! Я продам свое новое платье и мне хватит…
Но Пелагея Афанасьевна не слушает Галю. Она собирает своих соседей по купе. Собравшись вместе, все решают: купить вскладчину для Гали билет и отправить ее обратно.
Пелагея Афанасьевна, встревоженная историей с Галей, долго не может притти в себя.
Последняя ночь перед Тригорском. Почти никто не спит. Ожидание. Сборы. Алексей Егорович не отходит от окна вагона и, несмотря на темноту, старается уловить очертания близких гор. Когда наступает рассвет, он с жадностью рассматривает развертывающиеся перед ним пейзажи.
Первое, что бросается в глаза, — это ряд огромных металлических мачт, несущих на себе провода высокого напряжения. Тригорск дает электроэнергию целому краю… Вот показалась и река, большая, полноводная, она далеко видна из окна вагона.
Мелькают новенькие железнодорожные здания… Новая дорога — новая архитектура. Простые, радующие взгляд формы… Вот и вокзал. Издалека видна четкая надпись — «Тригорск».
Геолог и архитектор прощаются со своими друзьями, они берут такси и вместе едут в гостиницу. Пелагея Афанасьевна, еще в пути пригласившая к себе Алексея Егоровича, медлит с отъездом. Она не хочет оставлять Наташу. Вдруг ее не встретит никто. Наташа, прислонив багаж к изгороди палисадника у здания вокзала, с тревогой озирается по сторонам.
Вокзальная площадь оживлена. То и дело подходят большие новые автобусы с ярко красными кузовами, снуют блещущие никелем такси «Победа», важно разворачиваются «персональные» машины разных марок.
— Там нам далеко от города-то ехать? — спрашивает Алексей Егорович у Пелагеи Афанасьевны.
— Да, километров восемь. Помните Долгую деревню?.. Поодаль от нее стояли выселки Кромешные — вот мы на этих Кромешных выселках и находимся. Только там теперь ничего деревенского нет. Самый настоящий город.
К зданию вокзала стремительно подкатывает мотоцикл с коляской. Он круто разворачивается и останавливается. Высокий, широкоплечий парень, оставив машину, стремительно бросается к входной двери вокзала. Наташа широко раскрытыми глазами смотрит на парня. Потом она бросается к нему и кричит:
— Петрусь!..
Парень оборачивается. Он узнает Наташу. Девушка от волнения опускается на сундучок и закрывает лицо руками. Пелагея Афанасьевна спешит к ней на помощь:
— Наташа, что с тобой?!
Девушка не то сквозь смех, не то сквозь слезы шепчет:
— Ой, умру! Петрусь… ведь это он!..
Петрусь подбегает к Наташе. Та встает. Румянец заливает ее лицо. Она быстро переводит свой взгляд то на парня, то на Пелагею Афанасьевну, как бы прося у нее помощи или одобрения, и вдруг бросается к ней в объятия, пряча лицо на груди старухи. Тогда Пелагея Афанасьевна, смеясь, из рук в руки передает ее парню. Тот с неуклюжей нежностью обнимает ее огромными, сильными руками и целует в губы, в щеки, в глаза.
— Ну, нам здесь больше делать нечего, — говорит Пелагея Афанасьевна обращаясь к Алексею Егоровичу, — едемте ко мне. Тут все в порядке. Это будет хорошая жизнь!
Алексей Егорович согласен:
— Дружная пара!
Он прошелся по земляному валу, тянущемуся вдоль реки, тому самому валу, о котором геолог рассказывал молодому архитектору в вагоне. Где раньше были пустыри и поляны, теперь высятся большие, красивые дома.
А вот и Шестаковская площадь. На этой площади спокон веков каждый год в августе-сентябре располагались бивуаком молодые казаки, призываемые на действительную службу. Здесь же формировались в первую мировую войну казачьи полки, отправляющиеся на фронт. В другое время года площадь была свободна и зарастала бурьяном. Здесь стоял старенький домик Головиных, в котором прошло детство Алексея Егоровича. Теперь домика нет. На его месте стоит, уходя в глубь квартала, большой шестиэтажный жилой дом с магазинами в первом этаже и соляриями на крыше. На самой Шестаковской площади заканчивается строительство завода. Там, где была ружейная мастерская, близ самого вала, на берегу, стоит большое здание городского гаража.
Родные места невольно вызывают у Алексея Егоровича воспоминания детства. Какое наслаждение было рыться в пахнущих смолою свежих древесных стружках, находить в них гладко обструганные куски досок, цветную металлическую стружку, медные патроны, мелкие ружейные части, выброшенные на свалку за ненадобностью как брак или по недосмотру старших молодыми подмастерьями. Помнится, среди молодых подмастерьев был Павел Цугаев — крепкий, отважный, веселый Паша, с копной вьющихся русых волос и смелым открытым взглядом. Он часто выходил сюда с винтовкой и шомполом в руках. Паша Цугаев чистил винтовки, собирал и выносил мусор, красил ложи ружей и выполнял десятки других обязанностей в этой древней казачьей мастерской.
Он был немного старше сверстников Алексея Егоровича, но дружил с ребятами и всегда бывал в окружении целой ватаги сорванцов. Брал их с собою на рыбалку и на охоту. Он имел свою лодку и прекрасно плавал, переплывая протоку даже в пору весеннего разлива.
Паша рассказывал ребятам интересные истории об опытных охотниках, о смелых людях, о гимнастах и борцах, выступавших в цирке братьев Коромысловых, который в ту пору гастролировал здесь.
Одна за другой всплывают в памяти Алексея Егоровича картины детства. Вот он плывет с Павлом на лодке через бурную протоку на остров. В густых зарослях тальника они собирают хмель и набивают им мешок за мешком, радуясь своему успеху: будет хорошая брага!
Но всего больше Алексей Егорович благодарен был Павлу за книжки. Правда, Павел не давал книжек мальчику, а читал их вслух, но Алеша запомнил их названия, чтобы потом отыскать и прочитать их. Это были «Однажды осенью», «Васька Красный», «На плотах», «Страсти-мордасти» и другие рассказы Горького. Песню «Солнце всходит и заходит» он впервые услышал тоже от Павла.