Страница 66 из 69
— Да кто ж примет такой закон, когда всем управляют богатые старики? — Он пристально посмотрел на нее. — Ты готова умереть, Эм?
— Бог ты мой, и не стыдно тебе говорить такое родной жене? Милый, мне еще и сотни нет. — Она обняла его крепкую юношескую фигуру. — Мои лучшие годы еще впереди. Но не сомневайся, когда ей стукнет сто пятьдесят, старушка Эм спустит свой антигеразон в унитаз и прекратит занимать место. И она сделает это с улыбкой.
— Да-да, конечно, — кивнул Лу. — Никаких сомнений. Все так говорят, а ты слышала, чтобы хоть кто-то так и поступил?
— А тот человек из Делавэра?
— И не надоело тебе твердить о нем? С тех пор уже пять месяцев прошло.
— Хорошо, а Мамаша Уинклер, она ведь жила в этом самом доме?
— Она попала под поезд в подземке.
— Просто выбрала такой способ уйти.
— Предварительно затарившись упаковкой на шесть бутылок антигеразона?
Эмеральд устало покачала головой и закрыла глаза.
— Не знаю, не знаю, не знаю… Знаю только, что дальше так нельзя. — Она вздохнула. — Иногда мне хочется, чтобы нам оставили хоть парочку болезней. Тогда можно было бы хоть иногда поваляться в кровати. Уж слишком много стало людей! — воскликнула она, и ее вскрик вскоре превратился в невнятное бормотание и растаял среди тысячи асфальтовых дворов, зажатых между стенами небоскребов.
Лу нежно тронул ее за плечо:
— Ну же, милая, будет тебе. Я не могу выносить, когда ты хандришь, как сегодня.
— Если бы у нас была машина, как в старые времена, — вздохнула Эм, — мы могли бы прокатиться куда-нибудь, побыть хоть немного вдали от людей. Бог мой, как же это было здорово!
— Было, — согласился Лу, — пока не кончился весь металл.
— Мы бы забрались в машину, папа подъехал бы к заправке и скомандовал: «Залей-ка под заглушку!»
— Здорово было, верно?.. Пока не кончился весь бензин.
— А потом мы мчались бы по полям…
— Хороши сейчас те поля, черт бы их побрал! Сейчас и поверить трудно, что между городами было столько пространства.
— Проголодавшись, — продолжала Эм, — мы зарулили бы в какой-нибудь ресторанчик. Ты бы солидно вошел и сказал: «Пожалуй, я не отказался бы от стейка с жареной картошкой» или «Как сегодня свиные отбивные?» — Она облизала губы, и глаза ее заблестели.
— О да! — прорычал Лу. — А как насчет гамбургера со сложным гарниром, Эм?
— М-м-м-м-м-м-м-м-м-м…
— Предложи нам кто-нибудь тогда переработанные водоросли, мы бы плюнули ему в глаза, верно, Эм?
— Или переработанные опилки, — проговорила Эм.
Лу упрямо пытался отыскать в ситуации положительные стороны.
— Ну, с другой стороны, наша еда теперь гораздо меньше напоминает водоросли и опилки. И потом, говорят, это гораздо полезнее того, что мы ели раньше.
— С той едой я чувствовала себя отлично! — вспыхнула Эм.
Лу пожал плечами.
— Пойми, невозможно прокормить двенадцать миллиардов человек, если не использовать переработанные водоросли и опилки. Так что это и впрямь чудесно… мне кажется… ну, так все говорят.
— Все говорят первое, что взбредет в голову, — сказала Эм, закрывая глаза. — Ах, а помнишь шопинг, Лу? Помнишь, как магазины бились за нас, чтобы мы хоть что-то купили? И не нужно было ждать, чтобы кто-то умер, чтобы заполучить пару стульев, или кухонную плиту, или еще что-нибудь. Просто идешь и — оп-ля! — покупаешь что хочешь. Черт, как же было здорово, пока не закончилось все сырье! Я была тогда совсем маленькая, но отлично все помню.
Подавленный, Лу медленно подошел к перилам и бросил взгляд на чистые, холодные, яркие звезды на черном бархате бесконечности.
— А помнишь, как мы с ума сходили по научной фантастике, Эм? Объявляется посадка на рейс номер семнадцать до Марса. Посадочная рампа номер двенадцать. Все на борт! Техническому персоналу оставаться в укрытии. Десять секунд… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… две… одна! Основная мачта! Тр-р-р-р-ам-пам-пам!
— И плевать, что делается на Земле, — подхватила Эм, вместе с ним глядя на звезды. — Ведь через несколько лет мы все ринемся сквозь пространство, чтобы начать все сначала на новой планете!
Лу вздохнул.
— Только вот выяснилось, что нужна штуковина размером с Эмпайр-стейт-билдинг, чтобы доставить на Марс одного-единственного колониста. А еще за пару триллионов долларов можно прихватить его жену и собаку. Вот как можно победить перенаселение — эмиграцией!
— Лу?
— Гм?..
— А когда Пятисотмильный спидвей?
— Э-э… на День памяти, тринадцатого мая.
Эм прикусила губу.
— Это мерзко, что я спрашиваю?
— Да нет, в этой квартире уже все, по-моему, уточнили дату.
— Не хочу казаться отвратительной, — сказала Эм, — но иногда такие вещи нужно обсуждать, чтобы избавиться от мыслей о них.
— Конечно. Ну и как, тебе полегчало?
— Да — и я не собираюсь больше выходить из себя. А с ним буду ласкова просто не знаю как.
— Вот она какая, моя Эм.
Они расправили плечи, храбро надели на лица улыбки и вернулись в квартиру.
Старик Шварц по прозвищу Жом, опустив подбородок на руки, покоящиеся на набалдашнике трости, не сводил раздраженного взгляда с экрана пятифутового телевизора, занимавшего большую часть комнаты. На экране комментатор новостей подводил итоги дня. С периодичностью примерно в тридцать секунд Жом ударял тростью в пол и кричал:
— Черт побери, да мы поступали так сто лет назад!
Вернувшимся с балкона Эмеральд и Лу пришлось довольствоваться местами в заднем ряду позади родителей Лу, его брата и свояченицы, сына с невесткой, внука с женой, правнучатой племянницы с мужем, правнучатого племянника с женой и, само собой, позади Жома, который занимал лучшее место впереди. Все, кроме Жома, который выглядел согбенным и дряхлым, на вид казались примерно одного возраста — лет тридцати.
— Тем временем, — продолжал комментатор, — в Каунсил-Блаффс, штат Айова, разыгрывается страшная трагедия. Однако две сотни спасателей отказались сдаться и продолжают отчаянно копать в надежде спасти Элберта Хаггедорна, ста восьмидесяти трех лет, который уже двое суток зажат в…
— Мог бы рассказать что-нибудь и повеселее, — шепнула Эмеральд.
— Тихо! — рявкнул Жом. — Следующий, кто раскроет пасть, когда работает телевизор, живо останется без гроша… — И сладким голосом продолжил: — когда взмахнет клетчатый флаг, Индианаполисские гонки закончатся и старина Жом приготовится к Большому Путешествию за Грань. — Он грустно вздохнул, в то время как его наследники отчаянно старались не проронить ни звука. Впрочем, для них острота напоминания о Большом Путешествии несколько притупилась, поскольку Жом напоминал о нем по крайней мере раз в день на протяжении последних пятидесяти лет.
— Доктор Брейнард Кайз Буллард, — продолжал комментатор, — президент Виандот-колледжа, в своем вчерашнем выступлении отметил, что «…большинство заболеваний в мире происходят из того факта, что знания человека о себе отстают от его знаний об окружающем мире».
— Черт побери! — заорал Жом. — Да мы толковали об этом сто лет назад!
— Сегодня в Чикаго, — сообщил комментатор, — особый праздник. Проходит он в Чикагском родильном доме. Виновника торжества зовут Лоуэлл У. Хитц, нулевого возраста. Хитц, появившийся на свет сегодня утром, стал двадцатипятимиллионным младенцем, рожденным в этом роддоме.
Изображение комментатора померкло, и его место заняла картинка с разрывающимся от крика юным Хитцем.
— Черт возьми, — прошептал Лу жене. — Мы сто лет назад занимались этим.
— Я все слышал! — завопил Жом. Он выключил телевизор, но окаменевшие от ужаса наследники продолжали таращиться в пустой экран. — Так-так, парень…
— Я ничего такого не имел в виду, — пробормотал Лу.
— Принеси-ка мне мое завещание. Ты знаешь, где оно. Все знают. Поторопись, парень!
Лу тупо кивнул и, спотыкаясь о многочисленные лежанки, словно автомат отправился по коридору к комнате Жома, единственной личной комнате в квартире Шварцев. Из других комнат в квартире были ванная, гостиная и большой холл без окон, который использовался еще и как столовая, поскольку в одном конце там мостилось что-то вроде кухоньки. В холле и гостиной было разбросано шесть матрасов и четыре спальных мешка, не считая дивана в гостиной, на котором спала одиннадцатая пара — калифы на час.