Напряжение

Нужный ключик нашелся почти сразу — так как отличался от остальных основательностью и рельефом. Что совсем не помешало открыть дверь за секунду, нащупать переключатель и напряженно всмотреться в знакомую обстановку с Т — образным столом для совещаний, во главе которого находилось массивное рабочее место директрисы, с кожаным креслом под портретами здравствующего императора и князя Верхнего Новгорода. Занавешенные окна скрывали улицу от Николая и Николая от улицы, левую стену занимали два серванта, разделенные напольными часами. Изношенный паркет пола успешно скрывал красно — черный ковер. Будто не интернат, а кабинет чиновника. Зато характер сразу читается, вместе с амбициями. Такая вполне могла пойти на подлог.

Николая привела сюда скорее интуиция, чем доводы логики — та с негодованием отнеслась к мысли, что украденное личное дело можно прятать вот так нагло, а интуиция просила не торопиться с оценкой разумности некой особы.

'Не домой же ей нести такие бумаги?' — пронеслась робкая мысль.

'В анонимную сейфовую ячейку положить, раз сжечь нельзя!' — по — армейски гаркнуло в ответ.

Тем не менее, Николай все же решил проверить. Снял обувь у входа — грязная, еще наследит на ковре — и неспешно подошел к княжескому портрету. Именно за холстом с мудрым ликом Ярослава Семеновича хозяйка кабинета оборудовала себе небольшой сейф, в личное пользование. Машка как‑то хвастала — а он запомнил, отметив заодно странную информированность подруги.

Массивная, окрашенная под позолоту, рама с портретом переместилась на пол, открывая доступ к белому прямоугольнику двери с механической ручкой — крутилкой и отверстием под ключ. От сердца слегка отлегло — была бы хитрая электроника или вензель Демидовых в уголке дверцы, то проще было бы уйти, убедив себя, что не могла быть начальница такой дурой… А так — ухмыльнулся Коля — посмотрим, на что он еще способен.

Взлом сейфов — вообще не его профиль, но это даже сейфом было сложно назвать. Так, пародия в расчете на случайных воришек, а скорее — деталь интерьера, чтобы дополнить образ большого босса. Всего дел — прикинуть расположение подпружиненной детали, которой блокируется засов замка от перемещения, и 'надавить' на него стихией, даже покореженного дара на такое хватит. Щелк и тяжелая, вроде бы надежная дверь, легко распахивается к полному его удовольствию.

Дыхнуло приторным запахом духов из открытого флакона у самой дверцы. Николай аж отшатнулся — еще не хватало, чтобы Машка унюхала — и подцепив двумя пальцами флакон, на вытянутой руке отставил его на дальний край стола. На обратном пути прихватил стул — проще рассмотреть содержимое сейфа сверху, не прикасаясь к содержимому.

Внутри — бумаги, сцепленные скобками, уложенные в цветной пластик файлов, аккуратно сложенные стопкой. У левого края несколько миниатюрных кассет и черный корпус диктофона — все в прозрачном файле. Две пухлых пачки с алыми банкнотами у задней стенки, укрытые еженедельником от случайного взгляда.

А на самом дне сейфа, под другими бумагами, проглядывал серый картон личного дела — точно такой же, как у сотен папок в архиве.

Еще десяток минут Николай внимательно рассматривал содержимое, впечатывая в память расположение каждого листочка, каждого изгиба пластика — после его ухода все должно выглядеть абсолютно так же. Мысль, что он уже перешел ту грань, что отделяла простое любопытство от взлома с проникновением, вынуждала действовать максимально аккуратно. Визит в кабинет еще можно было как‑то объяснить — услышал шум, звон стекла, решил проверить… а вот насчет сейфа придется объяснять уже прокурору. Потому он и стоял, то закрывая глаза, чтобы восстановить содержимое по памяти до последней детали, то открывая вновь, сверяя запомненное с реальностью. Когда Николай уверился, что запомнил все точно, рукой аккуратно поддел за самый низ, чтобы протиснуть под основание горки бумаг ладонь, и медленно перенес все на стол. Далее — разложить все послойно, 'размазав' содержимое по плоскости стола. И последним аккордом — скинуть с себя кофту, подоткнуть ею низ двери, чтобы свет не пробивался в коридор, и закрыть дверь на ключ.

Чтение получилось… занимательным. Настолько, что Николай, еще не просмотрев и трети бумаг, начал беззвучно повторять: 'Сволочи. Какие же они сволочи'.

Информация никак не укладывалась в голове. Они же женщины! Даже дикие звери жалеют младенцев, а эти… сложно слово подобрать. Николай никак не мог назвать себя 'чистеньким', но в такую откровенную грязь ни он, ни его отряд в жизни не лезли.

Если убрать эмоции… с — суки, какие они все же с — суки… Так вот, если все таки убрать эмоции… Есть у одаренных логичная, в общем‑то, особенность — тело под влиянием дара изменяется, привыкая пропускать через себя энергию, усиливается для восприятия нагрузок. Характер изменений индивидуален, как рисунок радужки или отпечаток пальца — влияет на него все, возраст, стаж, стихия, частота практик, наследственность, любимые заклинания и еще сотня других причин. Дар рисует внутри тела уникальную картину энергетических линий и их взаимодействия — поэтому, потеряв ногу, Николай практически утратил над стихией контроль. Теперь представьте, что в результате травмы, болезни или старости какой‑то орган выходит из строя — одаренные не бессмертны и подвержены болезням, хоть и куда в меньшей степени, чем обычные люди. Можно обратиться к Целителям — они помогут, но тоже далеко не всесильны. Иногда нет другого выбора, кроме трансплантации органа.

И вот, в тело одаренного, в его энергетическую структуру, в картину дара, вставляют осколок чужого тела. Если это орган другого одаренного — эффект будет похлеще забитого в зеркало гвоздя. Разве что сын поделится с отцом почкой или частью кожи, но только при условии, что они практиковали одинаковую стихию… и далее по списку. Без гарантий. Поэтому трансплантируют от обычных людей. В отлаженном механизме появляется крайне хрупкая деталь, сродни глиняной шестеренке в чугунном механизме паровоза. Чуть напряжешься — и разлетится в клочья, обрывая жизнь хозяина. Прирабатывать новую деталь придется очень долго, и чем больше возраст, тем капризней дар относится к поврежденному полотну тела.

Но давайте представим невозможную ситуацию — хорошо развитого, спортивного, абсолютно здорового одаренного, который к четырнадцати годам так толком и не коснулся своего дара. Его тело пронизано энергией, но из‑за отсутствия практик, вместо картины дара — чистый холст. Вырезай и латай любое старое полотно — рисунок на нем восстановится сам… и никаких ограничений на пользование даром.

Невозможная ситуация, совершенно. Во — первых, парень должен пройти мимо проверки на дар при рождении, при поступлении в садик, в школу и далее — на школьных медосмотрах. Во — вторых, соблюдать диету, заниматься спортом, быть достаточно интеллектуально и духовно развитым. В — третьих, не пользоваться силой, не тренироваться, не осознавать себя одаренным вовсе — иначе ведь сам потянется к стихии, не удержится. Невозможно, тем более при соотношении одаренных один к десяти тысячам…. Невозможно, особенно с учетом пристального внимания СИБ… Или очень, очень дорого. Какие же они все‑таки сволочи, Максимка…

Николай в свое время очень плотно интересовался этой темой — сам ведь калека, но даже его воротило от мысли убийства ребенка, ради обретения ноги или руки. Это надо быть совершенно повернутым головой, пресыщенным властью и беззаконием, чтобы равнодушно ждать, пока для тебя вырастят новое сердце, печень, почки. Эхом пронеслась мысль — куда же он вляпался…

Куда более спокойно он прослушал записи на миниатюрных кассетах — диктофон показывал почти полный заряд, так что Николай понадеялся, что хозяйка спишет отсутствие одного деления батареи на саморазряд… если вообще заметит. Говорила только Машка, прямым текстом выдавая планы в ответ на вроде бы безобидные вопросы своей начальницы. Если послушать, то представлялось, будто единственным и главным организатором всего была именно дородная нянька. Директриса явно подстраховывалась, ступая по сколькой дорожке. Правда, ей эти записи вообще не помогут — стоит вылезти краешку правды, убьют всех. Причастных, непричастных, его — Николая, выжгут весь интернат. Заказчик не даст СИБ и шанса на зацепку. Потому что есть такие преступления, что не поможет ни титул, ни о деньги, ни старые заслуги, ни собственная армия — такую гниду придут убивать все.