Страница 20 из 56
Двери вагона закрылись, поезд маршрута С отправился в путь, а Ёрш мысленно превратился в невидимку. Он вовремя поднялся на платформу, и машинист вряд ли успел его заметить, хотя стопроцентной уверенности не было. Глаза болели от яркого света, ноги — от быстрого бега, а в ушах звенели слова, которые он услышал, прильнув к стене туннеля. «Сойду на следующей станции, — думал Ёрш, проверяя, не испачкал ли брюки в саже. — Поеду обратно в центр». — Он старался дышать спокойно и не выдавать волнения.
В кои веки никто не обращал на него внимания. Напротив две женщины в байкерских куртках громко переругивались, а остальные пассажиры вообще не заметили нового попутчика. Ёрш выждал еще минутку, глядя как «байкерши» ухмыляются и тычут друг друга в бока короткими толстыми пальцами, а потом осмелился закрыть глаза. В мыслях тотчас воцарился порядок. Он прокрутил в памяти инцидент с Хезер Ковингтон, сосредоточившись на моменте, когда его тело перестало подчиняться разуму, и решил, что случившееся вполне объяснимо. Во-первых, в комнате стоял дикий холод, во-вторых, их могли увидеть прохожие, а в-третьих, Хезер Ковингтон пахла так, словно не мылась по меньшей мере тысячу лет.
«Ее зовут не Хезер Ковингтон, — напомнил себе Ёрш. — Как же я ей поверил?»
Судя по тому, как качнулось его тело, поезд подъезжал к станции. Сработали пневмотормоза, желающие выйти поднялись со своих мест, а погруженный в размышления Ёрш решил не пересаживаться: сначала хотелось как следует все обдумать. За опущенными веками калейдоскопом крутилась неизвестно откуда почерпнутая информация, перемежаемая стоп-сигналами воспоминаний. Ёрш выпрямил спину, открыл глаза, сделал лицо «как у Шерлока Холмса» и попытался разделить калейдоскоп на составляющие. «Значит, Рафа, — сказал себе он. — Так назвал ее инспектор. „По запаху чую, ты там развлекаешься, да, Рафа?“»
Ёрш уставился на обшарпанный бурый пол.
— Рафа… — тихо произнес он, чувствуя, как вибрируют голосовые связки. Звучанием имя напоминало мексиканский мат.
Еще раз сработали пневмотормоза, и поезд замер. Когда прозвучало знакомое ля-до, Ёрш огляделся по сторонам и увидел, что вагон почти пуст. «Байкерши» теперь стояли на платформе, болтали и смеялись, ежесекундно закатывая глаза. Оставшиеся пассажиры сидели поодиночке и на него не смотрели. Ёрш снова зажмурился.
«Проблема в том, что она мне чужая, — подумал он. — С чужими трудно рассчитывать на успех. Нужно найти знакомую. Лишь так можно создать располагающую обстановку: дело-то очень личное. Лишь так можно себя обезопасить, поэтому этим и принято заниматься дома. Либо со знакомой, либо за деньги», — подвел итог он и спросил вслух:
— Интересно, сколько это стоит?
Вспомнилась купюра, которую он нашел, а Хезер Ковингтон подняла и присвоила.
«Наверняка дороже двадцати долларов, — решил Ёрш. — Если, конечно, у тебя нет подружки! — Он глупо улыбнулся и прикрыл рот ладонью. — Подружке и двадцатки хватит!»
Тут появилась мысль. Очевидная, как все хорошие мысли, она сперва показалась абсурдной, но чем больше Ёрш ее обдумывал, тем привлекательнее она становилась. Подобно пятну, мысль расползалась в разные стороны и скоро вытеснила из сознания все прочие мысли. Поезд еще не тронулся, а Ёрш уже решил, куда ехать дальше, зачем и почему.
«Поеду к ней, — думал он. — В тот день на Юнион-сквер она сама говорила, что не прочь этим заняться. „Уилл, — шепнула она, — рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете! Если хочешь, я готова прямо сейчас!“ — Ёрш разлепил веки. — Да, именно так она выразилась: „Я покажу, и ты сам все сделаешь. Давай, обними меня покрепче!“» — Ёрш сжал кулаки и затаил дыхание. Думать о ней было трудно, даже труднее, чем о Виолет, но вполне возможно, если не называть имени. Имя стало запретным и недосягаемым. «Я все равно его знаю, — успокоил себя Ёрш. — Я помню, как ее зовут!» Однако произнести имя вслух не получалось.
Думать о ее лице было легче и менее рискованно, но, как ни старался Ёрш, четкого образа в сознании не возникало. Сжав виски, он попробовал снова. Ее бледное лицо с гладкой кожей всегда удивляло дружелюбием. В школе, как только выдали тетрадь, Ёрш попытался нарисовать ее портрет, но в каждой следующей картинке сходства наблюдалось все меньше и меньше. Если на первой подобие еще присутствовало, то ближе к середине тетради удавалась лишь абстрактная девушка. Неделю за неделей он копировал первые картинки, вместо того, чтобы рисовать ее лицо по памяти. Многострадальное, стремительно тающее лицо… В последний день получился круг с двумя косыми чертами наверху, эдакий круглый дом без окон без дверей, и Ёрш забросил рисование.
Тогда мир стал плоским, как страницы в детской книжке-раскладушке, и Ёрш решил больше не вылезать из постели. Сама школа превратилась в фигурную глянцевую открытку с острыми краями, и Ёрш с трудом сдерживался, чтобы не пробить в ней дыры. Только, несмотря на его отчаянные усилия, дыры появлялись. Ёрш забыл о ней, забыл обо всех, кроме Виолет, безропотно глотал таблетки, которые ему давали. Да, таблетки он глотал, как торговый автомат — мелочь. Время шло своим чередом.
«Интересно, где она теперь живет? — подумал Ёрш. — Она до сих пор учится в академии Кроули?» Он поразмыслил, взвесил все за и против и решил, что да. «Разумеется, она до сих пор учится в Кроули! — твердо сказал себе Ёрш. — Ее записали туда еще до рождения!» Вспомнился ее отец, крупный, надменный, благочестивый. Эдакий праведник в махровом халате, он любил читать на кухне журнал «Экономист», и не про себя, а вслух. Образцовый отец! Разве такой заберет дочь из Кроули?
Поезд остановился на следующей станции, и в вагон набились полуживые люди. «Это все усталость! — подумал Ёрш. — Бедняги, им хочется свернуться калачиком и заснуть». Он сладко зевнул вошедшим, и кое-кто зевнул в ответ. Рядом с ним устроилась седая старушка в норковой таблетке. «Свидетельница Иеговы!» — решил Ёрш. Старушка ела завернутые в салфетку орешки и что-то бормотала себе под нос. Глядя на нее, Ёрш вспомнил, что умирает от голода. «На это тоже деньги нужны, — сказал себе он. — На жареную картошку с беконом и орешки в меду». Ёрш широко раскрыл рот и ткнул в него пальцем, но старушка не обратила ни малейшего внимания.
Ровно через десять секунд двери закрылись, и станция с женской безропотностью отпустила ветреный поезд. Этот фокус Ёрш видел тысячу раз — двери закрываются, свет на несколько минут гаснет, и, когда двери открываются снова, ты попадаешь в другое место, — но сегодня он воспринимал мир иначе. Например, крепкие двери вагона стали хрупкими, как яичная скорлупа. В спинке его сиденья вырезали дыру, обнажившую темный волокнистый вакуум. Поразительно, но затолканные в дыру обертки, колпачки и прочий мусор лишь усиливали ощущение пустоты. «Сплошная бутафория!» — подумал Ёрш и закусил рукав, чтобы не захохотать. Нереальность захлестнула его волной цунами и засосала еще глубже, чем прежде, но на сей раз Ёрш выдержал. «Это просто волна, — успокоил себя он. — На ней можно кататься, как серфингисты на прибое».
Во впадинах между гребнями волны реальность просматривалась четко, словно в очищенном грозой воздухе. Ёрш увидел, что представляет собой вагон — замкнутую систему, базу, зону ожидания, спроектированную и до малейших деталей продуманную людьми, с которыми он никогда не встретится. «Случайности и совпадения здесь исключены», — заверил себя Ёрш. Он новыми глазами взглянул на каждую деталь, представив вагон в виде чертежа.
С авторами чертежа не поговорить, но определенные выводы напрашивались уже после внимательного изучения вагона. К примеру, не вызвало сомнений то, что проектировщики жили в страхе. Геометрический рисунок на стенах вагона всегда казался бессмысленно-абстрактным, а на деле состоял из тысяч крошечных гербов штата, символизирующих государственную власть; внутренняя обшивка была водонепроницаемой: с такой проще смывать кровь; сиденья расположили подобным образом, не чтобы разместить максимальное число пассажиров с максимальным комфортом, а чтобы максимально точно передать страх проектировщиков. В результате ни один пассажир не сидел спиной к другим.