Птица войны

«А если не заряжено?»

Для колебаний времени уже не было.

…Очнулся он во дворе от нестерпимого покалывания в щеке. Приоткрыв один глаз, Генри увидел, что уже рассвело и что он лежит вниз лицом на высохшей льняной соломе. Секундой позже он ощутил, что руки его связаны веревкой и что попытка пошевелить ими отзывается острой болью в запястье.

«Неужели промазал?» — с досадой подумал Генри. Он отчетливо помнил, как выдирал из рук солдата ружье, как ударил прикладом по его ошарашенной физиономии. Помнил, что успел выстрелить. А дальше? Как было дальше? Он помнил заячий крик Гримшоу… Потом что-то ослепительно полыхнуло, будто солнце взорвалось перед глазами, и все исчезло.

«Оглушили, как быка», — поморщился Генри и попробовал перевернуться на бок. Это ему удалось не без труда: мучительно ныл затылок, а по телу словно промаршировал целый взвод.

Теперь, когда ему был виден почти весь двор, он понял, что лежит рядом с коновязью, то есть совсем неподалеку от торцовой стены миссионерского дома. Шагах в двадцати от Генри работник-маориец запрягал в бричку сытую лошадь, на скамейке возле крыльца в полной амуниции сидели оба солдата. Заметив, что Генри смотрит на них, рыжеусый погрозил ему кулаком и что-то сказал своему напарнику — щуплому альбиносу с большим, не по лицу, ртом. Тот игриво ткнул усача в бок. Они рассмеялись, но тотчас оборвали смех и, оглянувшись, вскочили со скамейки.

От бессильной злости Генри тихонько взвыл: на крыльцо вышел живой и невредимый Гримшоу. Следом за ним в дверях дома появился Вильям Эдвуд. Рядом со стройным, подчеркнуто щеголеватым комиссаром в белых перчатках и элегантно заломленной шляпе доктор выглядел подозрительным забулдыгой. Его седеющая шевелюра была всклокочена, как растерзанная ветром копна, на рукавах рубашки темнели багровые пятна, к башмакам прилипли комья засохшей глины. Судя по энергичной жестикуляции, ботаник продолжал что-то доказывать Гримшоу, но что именно он говорил, Генри разобрать не мог, так как до него доносились только лишь отдельные слова: «… Губернатору… уверен… свидетелем…»

Гримшоу, не отвечая, нетерпеливо посматривал в сторону конюшни и, казалось, не замечал Эдвуда. Но вот он резко обернулся к ботанику, смерил его взглядом с ног до головы и бросил какую-то фразу, которая заставила доктора вздрогнуть и, сжав кулаки, угрожающе шагнуть к земельному комиссару. Тот засмеялся, легко сбежал со ступенек и пошел, поигрывая хлыстом, навстречу кривому Джеймсу, который выводил из конюшни оседланного вороного жеребца.

Набычась, Эдвуд смотрел ему вслед. Затем он тоже сошел с крыльца и, не обращая внимания на окрики солдат, быстро направился вдоль фасада в сторону коновязи.

Глядя на приближающегося к нему ботаника, за которым рысцой поспешали растерянные солдаты, Генри впервые подумал о том, насколько дорогим и насколько необходимым стал ему в последние дни этот шершавый и насмешливый человек. Жаль, что их дружба была такой кратковременной: судя по угрюмому лицу Эдвуда, осилить Гримшоу, как он обещал, ему не удалось.

— Неважные дела ваши, мальчик, — с места в карьер начал ботаник, усаживаясь на соломенную труху рядом с Генри. — Кажется, эта мразь поставила целью жизни упечь вас на каторгу. Ну, да не горюйте. У меня в Англии такие связи…

— Отойдите от арестованного, сэр, — буркнул рыжеусый солдат, останавливаясь за спиной доктора и снимая ружье с плеча. — Не положено…

— Отстаньте, — беззлобно отмахнулся Эдвуд. — Так вот, Генри, послезавтра я думаю отправиться к губернатору.

— Встать, говорю! — со злостью гаркнул солдат и щелкнул затвором.

— Что с Парирау? — торопливо спросил Генри. Это беспокоило его сейчас больше всего.

Белобрысый солдатик с кроличьими глазами обошел вокруг Генри и направил ствол ружья в лицо Эдвуда. Тот поднялся на ноги и смерил его тяжелым взглядом. Потом, повернувшись к усатому, взял его своей огромной лапой за перекрещенные на груди ремни и приблизил его лицо к своему.

— Слушай, вояка несчастный, — холодно проговорил доктор. — Обещаю через минуту уйти. Но сейчас вы оба отойдете от нас на три шага, ясно?! Ясно?! — повернулся он к белобрысому, который все еще продолжал держать ружье наперевес. — А ну, шагом марш!

Солдаты озадаченно переглянулись и… отступили.

— О девушке не беспокойтесь, — скороговоркой зашептал Эдвуд, наклоняясь над ухом Генри. — Когда на вас накинулись, я побежал к себе в комнату и вывел Парирау через черный ход. Работники-маори помогли ее спрятать… Сейчас она далеко, у пастухов. Гримшоу ее искал… Как мартовский кот метался. А Тауранги я похоронил. Всего час назад…

— Кончайте, мистер доктор! — раздалось сзади.

— Прощайте, дружок, — Эдвуд ткнулся усами в щеку Генри и встал. — Вернее, до встречи. Вас увезут в Окленд… Не вешайте голову, выручим!..

Доктор тряхнул кудлатой головой, и лицо его сморщилось. Он отвернулся и, сутуля могучую спину, размашисто зашагал к дому.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

в которой Генри проявляет, наконец, сыновние чувства

Через четверть часа из ворот миссионерской станции Бэрча выехала легкая повозка, на козлах которой восседал рыжеусый крепыш в солдатском мундире. Мистер Гримшоу и безбровый солдатик покачивались в седлах справа и слева от Генри Гривса — единственного пассажира брички. Мягкосердечный комиссар распорядился ослабить путы на запястьях юноши, но совсем снять веревки не решился. Мистер Гримшоу знал, что этот юнец способен на любые сюрпризы, и не хотел рисковать.

Однако Генри не помышлял о побеге. Раздумывая о том, что ждет его в Окленде, он дал волю воображению, которое рисовало ему картины одна мрачнее другой. Он представлял себя то в роли кандального каторжника, таскающего на себе огромные камни, то смертником, которого выводят в тюремный двор на расстрел, то узником, состарившимся, но так и не увидевшим над собою небо.

Странное дело, но эти видения не вызывали у него почему-то ни отчаяния, ни страха. В глубине души Генри не верил ни в одно из них. Слишком обидно было бы умереть, так и не пригодившись людям. Однако на что он мог надеяться? На какой поворот судьбы? Этого Генри не знал. И все-таки страха не было.

Остались далеко позади и добротные строения миссионерской станции, и так полюбившаяся доктору Эдвуду буковая роща, и утыканные десятками пугал обширные огороды преподобного Сэмюэля Бэрча. Дорога свернула в лес и резко сузилась. Теперь мистер Гримшоу ехал впереди, ярдах в десяти от брички, а белобрысый солдат-конвоир на таком же расстоянии сзади.

Только сейчас, когда кавалькада вступила в прохладный сумрак кауриевого леса, в голову Генри пришла мысль о побеге. То, что казалось безнадежным на гладкой, как ладонь, равнине, покрытой мелколистым кустарником да небольшими рощицами, могло удастся здесь, в скопище великанских каури. Надо только неожиданно выпрыгнуть из брички и броситься в чащу. На лошадях они не смогут преследовать его в лесу. Целиться же им помешают стволы, каждый из которых способен прикрыть собой и дюжину беглецов. От пеших же можно удрать и со связанными руками. Главное, запрятаться поглубже в чащу: Гримшоу удалиться от дороги не рискнет.

Лежа на спине и разглядывая зеленые шатры, смыкающиеся в вышине, Генри обдумывал детали. Смущало одно: куда податься потом, когда, перетерев веревки, он окажется на свободе?

С англичанами контакты порваны — губернатор объявит Генри Гривса вне закона. Значит, придется снова стать пакеха-маори? Что ж, плохого в этом нет, но далеко не всякое племя примет к себе опасного беглеца. Редкий вождь решится рисковать из-за пакеха. Если б набрести на нгапухов!.. Они встретили бы с распростертыми объятиями врага губернатора… Только где их искать?.. А если опять встретятся ваикато?

Так или иначе, но даже эта неопределенность была привлекательней, чем кандалы. Рискнуть стоило. Оставалось подождать, когда хоть на секунду остановится бричка: на ходу выскакивать нельзя. Упадешь — и все пропало.