Страница 45 из 48
Харламов сморщился, словно от зубной боли.
-- Да, я прекрасно это знаю, но ничего не могу поделать. Вы правы – Шпан тратит деньги без счета. Кстати, не личные -- его финансирует германский имперский банк. Благодаря чему у мерзавца в России столь высокие покровители, что я против них -- ничто. И не наступайте мне на больную мозоль! Без вас проблем хватает.
-- Остановить Шпана действительно, увы, невозможно, -- с сочувствием заметил Коцебу. – Однако щелкнуть его по носу было бы приятно... а в придачу наказать зарвавшегося агента. Что мнит о себе этот Табидзе? Он полагает, что за вашей спиной может устраивать гешефты с немцем, а вы ни о чем не догадаетесь. Вы представляете: от вас сразу побежал к Шпану! И сейчас он еще там. Князь явно считает полицейских простофилями. Раз попытка продать военную тайну недоказуема, он уверен, что может и дальше вас дурачить, служа одновременно двум хозяевам и потешаясь вместе со Шпаном над бессилием полиции. Тоже мне, великий умник! Таскает при себе ворованные драгоценности Саломеи Гольдберг...
Словно от избытка чувств, Александр запнулся. Никита Петрович тут же воспользовался паузой.
-- Вы не представляете, как иногда хочется сделать какую-нибудь глупость наперекор начальству, и будь что будет, – доверительно поделился он. – Будь моя воля, я бы давно выдворил Шпана из страны... да и не только его. Война не за горами, список германских шпионов всем известен – а я должен спокойно смотреть, как они собирают информацию!
Харламов в отчаянье махнул рукой. К своему удивлению, Евгений ощутил искренне сочувствие. Скажи ему кто вчера, что он проникнется симпатией к высшему полицейскому чину, ни за что бы не поверил! В университетских кругах жандармов презирали. А вот поди же ты – действительно заботится об интересах России...
Между тем, Никита Петрович продолжил гораздо спокойнее, зато с откровенным злорадством:
-- Но получить секретные сведения от моего же собственного агента я Шпану не позволю. Пусть кусает локти от досады – и пусть обязательно поймет, кому он этим обязан. Харламов, вот кто встанет, наконец, у него на пути! Знаете, какая у меня идея, Александр Александрович? Здесь, в Астапове, бриллиантовые цацки не продать и не спрятать. Значит, они у князя при себе. Обыщу мерзавца и припру к стенке. Это вам не попытка продать военные разработки – тут улика налицо. Если Табидзе убийца, значит, дело Саломеи Гольдберг раскрыто полицией с замечательной оперативностью. Убийцу я покрывать не намерен... тем более, князь агент неофициальный, да еще предатель. Но я убежден – зарезать дамочку у него кишка тонка. Наверняка он просто вор. Не соображает, болван, что теперь я поймаю его на горячем, и до конца дней сидеть ему у нас на крючке. Больше никаких демаршей – князь будет слушаться каждого слова.
-- Безупречный план, -- восхитился Коцебу. – Нам, дилетантам, далеко до истинного профессионала вроде вас. У вас все продумано до мелочей.
-- Сейчас увидите, как работает полиция, -- самодовольно заметил Харламов, без колебаний направляясь к дому, арендованному Шпаном.
Красилов с другом, разумеется, не отставали. Никита Петрович громко постучал в дверь, которую почти в то же мгновение отворил щеголеватый камердинер. Однако заходить Харламов отказался, лишь весело сообщил:
-- Господину твоему привет от вице-директора департамента полиции. А гостю вашему передай – я его жду. Надеюсь, не перепутаешь, милый человек?
Низко поклонившись, камердинер скрылся. Не прошло и нескольких минут, как на крыльцо выскочил Табидзе, в очередной раз напомнив Евгению вспугнутого кота – глаза горят, усы топорщатся, и в каждом движении грация пополам со страхом. Следом степенно вышел добродушнейшего вида пузатый человечек в вязаном жилете.
-- Доброе утро, Никита Петрович, -- с легчайшим акцентом произнес он. – Что же вы ко мне не заглянете, чайку не выпьете? Все работа да работа... надо и отдохнуть! Как говорите вы, русские – делу время, потехе час.
И это – немецкий шпион? Красилов представлял его совершенно иначе. Нет, понятно, что внешность, отмеченная печатью злодейства, бывает лишь в бульварных романах. Но ведь Шпан – богатый предприниматель, хитрец, умеющий втереться в самые высшие круги. А выглядит совершенно простым, открытым, домашним. Хочется поговорить с ним по душам, довериться... ох! Вот и доверяются некоторые дураки. Умный да светский скорее насторожил бы.
-- Уж такая у меня служба, Константин Константинович, -- любезно улыбнулся Харламов. – Зато вам советую прилечь. Всю ночь не спали, сейчас снова принялись за дела... в вашем возрасте подобное даром не проходит. Здоровье загубите, а толку добьетесь вряд ли.
Шпан бросил на собеседника мгновенный острый взгляд, затем слегка повернул голову к князю – а через миг вновь превратился в милого толстячка.
-- И правда, пора поспать. Как говорите вы, русские – утро вечера мудренее. – И неожиданно добавил, сухо и холодно: -- А хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Евгений вдруг заметил, что Коцебу, побледнев, сжал руки в кулаки, словно с трудом борется с желанием броситься на соотечественника... нет, не соотечественника! Александр – русский!
-- Ты что? – шепнул ему на ухо Красилов, едва за Шпаном закрылась дверь.
-- Мы не имеем права допустить войны с Германией, -- голосом, в котором прорывалась боль, ответил адвокат. – А каждый поступок этого человека ее приближает, делая неизбежной. – И вдруг, обращаясь к Табидзе, добавил: -- Вы убили Саломею Гольдберг и украли ее драгоценности. Они во внутреннем кармане пальто. Отдайте их Никите Петровичу.
Харламов спокойно и уверенно протянул ладонь. Князь, заворожено на него уставившись, сунул руку за пазуху и вытащил небольшой сверток, завернутый в бумагу.
-- Режем девушек, как баранов? – весело осведомился Харламов. – Вжик, вжик...
-- Нет! – закричал князь, рухнув на колени и отчаянно зарыдав. – Я ее не убивал! Да, снял с трупа бриллианты, но не убивал!
Сперва Евгений вздрогнул от неожиданности, затем его покоробило от стыда. Взрослый, красивый мужчина пошел на такое безграничное унижение: прямо на улице, при посторонних стоит на коленях и плачет. Да легче умереть!
А потом вдруг обратил внимание, что, падая, Табидзе ловко обогнул лужу, приземлившись на относительно чистый кусочек. А на полном искреннего страдания лице смутно проступает выражение... радости? упоения? Да, пожалуй, упоения, с каким великий артист играет впечатляющую драматизмом роль. Александр не зря назвал князя актерствующим. Для него эта сцена не унизительна, он купается в ней.
-- Ну, рассказывай, орел наш горный, как это случилось, -- ласково предложил Никита Петрович. – Да смотри, ничего не упусти.
-- Саломея согласилась стать моей женой, -- вскакивая и элегантным жестом отряхнувшись, поведал князь Георгий. – Но едва мы остались наедине, она принялась капризничать. Мол, где же пир в честь помолвки и где мы собираемся ночевать? Скромное жилье ее не устраивает, ей необходимо самое лучшее. А если я не умею этого обеспечить, то она ошиблась во мне и я ей не нужен.
-- Чудесный характер, -- одобрил Харламов. – И ты, оставив девицу в автомобиле, бросился ко мне. До этого момента я все знаю. Дальше.
-- Вы отказались дать мне денег, -- не скрывая обиды, констатировал Табидзе, – и остальные знакомые тоже. А мне они нужны были дозарезу! Не для того я обхаживал Саломею, чтобы потерять ее из-за пустяка. И тут я вспомнил, что видел в Астапове Шпана. Он щедрый человек, всегда готов дать в долг. Я отправился к нему. Он выделил мне вино и конфеты из собственных запасов и предложил привести невесту к нему. Мол, он занимает лучший дом в Астапове, другого жилья искать незачем. А денег не дал. Я побежал обратно к Саломее. Прошел почти час, я боялся надолго оставлять ее одну – мало ли, что она выкинет? Но я застал ее уже мертвой.
-- Во сколько это случилось? – быстро вставил Коцебу.
-- Около четырех утра. Она была еще теплая. И тут я впал в отчаянье. Девушка, о которой я столько мечтал, погибла как раз тогда, когда была готова за меня выйти! Это было так ужасно, несправедливо, обидно. И я решил хотя бы забрать ее драгоценности... на память, -- неуверенно добавил князь, но под ироническими взглядами собеседников поправился: -- Я столько от нее вытерпел, что заслужил хоть немного из ее денег. А ее родня не обеднеет -- и без того несметно богаты.