Подбельский

Несколько месяцев продолжалось дознание и велась переписка тамбовских властей с министром внутренних дел. В середине октября Подбельскому было объявлено решение: его высылают на три года в Вологодскую губернию.

Московская Центральная пересыльная тюрьма была забита арестантами до отказа. Распутица на неустроенных российских дорогах задерживала отправку ссыльных по дальнейшему этапу. Между тем каждый день прибывали все новые и новые партии. Тюремная администрация сбилась с ног. Куда всех разместить? Как быть с «политическими», если по положению они должны содержаться в отдельных помещениях, а таких помещений не хватает? Обитатели ряда камер уже объявили голодовку в знак протеста против неправильного отношения к «политическим». От неимоверной скученности в тюрьме начались болезни.

Не миновала болезнь и Вадима Подбельского. Тюремный врач не сразу распознал заболевание. Вначале он определил малярию, но спустя неделю, когда уже начался кризис, врач, наконец, признал возвратный тиф.

Вадима Подбельского поместили в неуютной тюремной больнице. Здесь ему пришлось проваляться почти два месяца. И потом еще долго болезнь напоминала о себе.

…Пока Вадим болел, уже не один этап был отправлен в ссылку. Подходил и его черед. Мать сообщила, что обратилась к министру с просьбой не отправлять Вадима далеко, но ответа никакого еще нет. Узнал Подбельский и о том, что его тамбовская приятельница, товарищ по подполью Ксения Украинцева, выдавая себя за невесту ссыльного, тоже просила не отправлять его в глушь, мотивируя эту просьбу плохим состоянием здоровья Вадима. Но власти остались глухи к просьбам «невесты» и матери.

Гиблые, суровые места избрало царское правительство для ссылки политических «преступников»: край вечной мерзлоты — Якутию, суровую архангельскую тундру, дикие, нехоженые места Вологодщины.

Из года в год росло число ссыльных и заключенных в Вологодской губернии. Только в 1908 году в десять тюрем Кадникова, Яренска, Усть-Сысольска и самой Вологды поступило более восемнадцати тысяч заключенных. За этот год на содержание тюрем было потрачено более ста тринадцати тысяч рублей, а на содержание школ, в которых обучалось двадцать семь тысяч детей, — только около восьмидесяти семи тысяч. Нет школ, нет больниц, зато много церквей. Без них официальным властям никак не обойтись. Даже в самом захолустном уездном городке, Яренске, на полторы тысячи жителей — пять церквей, монастырь, но ни одной школы и всего лишь одна заброшенная больница на сорок коек.

Все ссыльные, направляемые в Вологодскую губернию, прежде всего должны были пройти «карантин» в тюрьме. В это время губернатор знакомился с «делом» каждого и по своему усмотрению определял, кого куда направить. В самом губернском городе почти никого не оставляли.

Вадиму Николаевичу Подбельскому местом ссылки губернатор назначил Кадников — небольшой городок на реке Содиме, в сорока двух верстах от Вологды. Подбельский прибыл туда этапом 29 января 1909 года.

Не прошло и двух недель, как исправнику доложили, что новичок подолгу беседует с другими ссыльными и местными жителями, передает им какие-то книги, а на замечания отвечает дерзко.

Последовало распоряжение обыскать виновного. В вещах Подбельского не пришлось особенно долго рыться. Нескольких запрещенных в России произведений Л. Н. Толстого, изданных швейцарским отделом «Свободного слова», и брошюр издательства революционно-социалистической группы «Свобода» было достаточно, чтобы обвинить Вадима Подбельского в хранении нелегальной литературы и заключить в местную тюрьму.

«Направьте ссыльного Подбельского в Яренск», — телеграфировал вологодский губернатор в ответ на запрос кадниковского исправника.

7 мая 1909 года Вадима Николаевича Подбельского отправили этапом в Яренск.

Яренск населен плотно. Здесь большая колония ссыльных. Почти нет дома, где бы не квартировал ссыльный.

В колонии собрались люди различных политических убеждений — большевики, меньшевики, эсеры, бундовцы; люди разных возрастов — от зеленых юнцов до убеленных сединами стариков; люди разных профессий.

Вадим Николаевич Подбельский сумел быстро освоиться с обстановкой, сдружиться с ссыльными. Человек он был общительный, легко сходился с людьми, сразу располагал их к себе. Немалую, должно быть, роль в этом сыграло то обстоятельство, что он рос среди ссыльных. Они были его первыми друзьями и воспитателями.

Подбельский особенно подружился с Иваном Фиолетовым, большевиком-подпольщиком, человеком, непримиримым к врагам партии. В эти края Иван Тимофеевич Фиолетов попал в начале сентября 1908 года. До этого он содержался в Бакинской тюрьме, затем больше трех месяцев провел в Сольвычегодске, пока не добился перевода в Яренск, куда была сослана его жена Ольга Ивановна Банникова.

Поначалу большевики составляли небольшую часть Яренской колонии. И это сказывалось на настроении, на образе жизни ее членов. Люди жили замкнуто, почти никогда не собирались.

Приезд в Яренск большевиков — Ивана Фиолетова, Петра Смидовича, Вадима Подбельского, Сусанны — X. Л. Гольдиной, несколько позже — Александра Воронского резко изменил течение жизни Яренской колонии. Энергичные, деятельные люди, убежденные революционеры-ленинцы, они заставили многих товарищей встрепенуться от спячки, взяться за дело.

Жилось политическим ссыльным трудно: работать по найму им категорически запрещалось, а прожить на восемь и даже одиннадцать рублей без помощи от родных и друзей было сложно.

И вот большевики решили заняться устройством бытовых, житейских дел колонии.

В последних числах мая в лесу состоялась сходка. После долгих споров и обсуждений решили объединиться в коммуны по шесть-десять человек. В такой коммуне питание для каждого обходится дешевле, да и проще решить ряд других вопросов устройства быта. Секретарем колонии на той же сходке избрали Вадима Николаевича Подбельского.

Яренск не мог вместить всех ссыльных. Часть из них расселяли в близлежащих деревнях. В деревне Паладино вместе с семьей Серебряковых сначала поселился и Вадим Подбельский. Оказалось, что Вадим и Анна Николаевна Серебрякова встречались еще в 1905 году. Гимназист Подбельский по заданию тамбовской организации приезжал тогда к одной сельской учительнице, чтобы установить связь с ее братом, бежавшим из ссылки. Он зашел в класс и разговорился с учениками. Среди них была и Аня.

Вадим охотно помогал Анне Николаевне по хозяйству: носил воду, колол дрова. Делал он все это быстро и весело.

По деревце разносился его звонкий голос:

Подбельский никогда не унывал, всегда был бодр, жизнерадостен, весел, хотя ему приходилось довольно туго: даже в лютый мороз он ходил в истоптанных сапогах и старом, поношенном пальто.

В ответ на сочувственные слова и взгляды Вадим только отшучивался:

— Мое пальто обладает особыми свойствами. В мороз оно заменяет шубу, а в дождь — плащ.

Свободного времени здесь было достаточно. Вадим Подбельский не тратил даром ни минуты. Он читал запоем, доставая книги, где только мог. Он поспешил наладить связь со старыми тамбовскими друзьями и стал получать от них партийные газеты, журналы, книги. Конечно, пересылка такой литературы была сопряжена с большими трудностями, с риском для обеих сторон, и все-таки товарищи шли на это.

Центром общения ссыльных была почта. Небольшой и неуютный дом, где находилась почта, по пятницам — в Яренск корреспонденция приходила в этот день — с трудом вмещал посетителей. Все стремились побывать на почте; узнать новости «с воли», повидать нужных людей, просто поговорить. На почте обычно знакомились с новичками.