Страница 80 из 82
В том большом письме, которое Гюннер отправил Перу Лу, он много писал о войне.
Да, я сжег письмо Гюннера, я оставил из него лишь несколько отрывков. Не мог допустить, чтобы оно попало кому-нибудь в руки, даже через много лет.
Он писал в нем и о себе, и очень даже неприятные вещи. Но то, что он писал про Сусанну, было форменным убийством. Я узнал ее, я все это видел сам. Для него это было не ново, да и слишком много боли причинили они друг другу. Сусанна оказалась хуже Гюннера, а может, все дело в том, что у нее было более страшное оружие: она использовала против него ребенка.
Даже не знаю, жалко мне или нет, что от того письма осталось лишь несколько небольших отрывков. С моей стороны это не совсем честно, но в письме было столько отвратительного про Сусанну, и мне было горько видеть, как хорошо он знает женщину, которую я люблю, — и ее душу и тело.
«В рождественскую ночь она пришла ко мне в постель и прошептала: „Я твоя до гробовой доски“.
А сама уже давно обманывала меня с этим американцем».
_________________
«Природа поставила наш великий мир в трудные условия. Если кто-нибудь бешено вырывается вперед, часто видят только то, что он бешеный».
_________________
«Сегодня ночью мне приснилось, что я зову ее к себе. Мы жили в какой-то холодной квартире на чердаке. Отовсюду дуло. Я не мог заснуть и слышал, что она тоже не спит. Тогда она встала и легла ко мне, чтобы я уснул. Во время бессонницы мне всегда помогало, если она спала рядом. Но по комнате гулял ветер, и она легла ко мне только для того, чтобы я успокоился и уснул. Потом она встала и подкралась к дверям. Там она пошепталась с кем-то и вдруг исчезла. Гюллан заплакала во сне. Я забился глубже в постель, удивляясь, как мало женщины понимают нас».
_________________
«Ей всегда хотелось быть таинственной и интересной. Когда она прочла роман Стивенсона про доктора Джекиля и мистера Хайда, она стала играть в эту игру. Вскоре после этого мы познакомились с американцем; я так и не могу понять, какую роль сыграла во всем эта книга. Когда Сусанна пала, я уже не мог говорить с ней об этом».
_________________
«Мы с Трюггве долго бродили по проселкам. Спали в спальных мешках. Подумай, а если бы это я был обречен идти по жизни с такой никчемной головой? Войны мы не чувствовали, даже немцы и те понимали, что Трюггве болен. Они думали, что и я тоже не совсем нормальный. Мы еще больше стали похожи друг на друга. Наверно, в конце концов мы превратимся в единое целое, и произойдет взрыв».
_________________
«Меня мучает, что я брал деньги у этого человека. Однажды я сидел напротив него в „Уголке“ и вдруг понял, что больше никогда не возьму у него в долг.
В таких случаях я внимательно прислушиваюсь к себе. Видишь ли, я часто знаю вывод задолго до того, как пойму, о чем же я думал и что заставило меня к нему прийти. Может, это и есть та абсурдность мышления, которую называют интуицией. У меня тогда испортилось настроение, и я только теперь понял почему: он сидел, задумавшись, и так шевелил пальцами, что я сразу догадался, что он спит с Сусанной».
_________________
«Иногда она говорила смешные вещи. „Ты никогда мне не доверял, сказала она, но недавно я встретила одного человека — нет, нет, ты его не знаешь! — он поделился со мной своими трудностями, ты этого никогда не делал, я позволила ему выплакаться у меня на груди. Ты никогда не понимал, что жена для мужа должна быть и матерью. Что удивительного, если меня начинает тянуть к другому!“»
_________________
«Может, теперь она нашла человека, который признал в ней мать, но слышал ли ты что-нибудь подобное? Раз уж кому-то понадобилось выплакаться на груди у Сусанны и она ничего не имела против, если, конечно, все не выдумки, то это, очевидно, американец. Так и вижу, как он сидит и всхлипывает, а Сусанна на другой день со значительным видом отправляется делать визиты и шушукается с подругами. Да, порой мне хочется смеяться, и я многое отдал бы, чтобы услышать полный отчет, который она дает каждой подруге. Теперь у Сусанны есть дело, никто не будет думать, что она нуль без палочки».
_________________
«Кое-что смешно, ребячливо и свидетельствует о многом. Лишь поэт осмеливается произносить такое вслух: я никогда не умел как следует завязывать галстук, и она много лет ругала меня за это. Когда она начала спать с этим американцем, она подошла ко мне однажды и сказала: я научу тебя правильно завязывать галстук».
_________________
«Мы с Трюггве лежали в спальных мешках среди волнующегося вереска, над нами вспыхивал маяк. Я слышал шум моря, ветер вздыхал в вереске, и я позволил себе такую глупость, что подумал: почему мир не таков, как бы мне хотелось?
Я застегнул „молнию“ до самого подбородка. Мы лежали как мумии у подножия маяка. Наутро оказалось, что там запретная зона.
Неожиданно маяк перестал мигать. Я долго лежал и удивлялся. Мне следовало удивляться не тому, что он перестал работать, а тому, что тут вообще было электричество. Ведь все маяки в стране были погашены. Наверно, где-то поблизости находился немецкий корабль.
Я посмотрел на звезды, и мне в голову пришла еще одна глупая мысль: почему я несчастен? Почему никак не найду себя?
И самая наивная из всех глупых мыслей: почему никто не поможет мне?»
_________________
«В середине лета я навестил знакомых в Грокаммен и много бродил по окрестностям. Однажды я просидел в лесу всю ночь. Я понимаю, надо радоваться, что я избавился от этой женщины, она губила всех, кого знала, но… ведь есть Гюллан, что же мне делать?
Ночью моросил дождь. Немцы что-то праздновали в соседнем доме, там горел свет. Он падал на цветы и мокрую траву. Кроны деревьев казались бездонно черными.
Взошло солнце, и небо очистилось. Когда человек смотрит в глаза гибели, он вспоминает из прежней жизни только светлые мгновения. Другое дело потом!..
Совершенно разбитый, я встал и пошел по лесу. Сделалось жарко. Кого бы мне посетить? Я перебрал в уме многих знакомых. Нет, некого. Все занимали у него деньги. Я ходил весь день, даже не помню где. Вечером я забрал Трюггве, он обрадовался, увидев меня, и жался ко мне больше, чем обычно».
_________________
«Я всегда опасался по-настоящему показывать ей, как она мне дорога. В таких случаях она становилась надменной, неприятной и глуповатой. Всякий раз, показав, что люблю ее, я бывал вынужден отступить, точно обиженный ребенок. Она смелела, на время делалась очень самоуверенной и изменяла мне».
_________________
«Взгляни на моего брата и ты поймешь, как я боролся, чтобы не погибнуть. Меня засасывало, я погружался все ниже и ниже. Она не предпринимала ничего, не подталкивала меня, но и не помогала выбраться, пока не поняла, что речь идет о жизни. Тогда она ударила меня ногой в лицо, и я утонул».
_________________
«Думаю, этот ее новый мужчина придерживается старинных правил в обращении с женщинами; для Гюллан будет только лучше, если он сумеет держать Сусанну в руках. Может, именно этого ей и хочется».
_________________
«На даче в Аскере я устроил для Гюллан палатку из сетки от комаров. Она не приехала».
_________________
«Всякий раз, когда мне что-нибудь напоминает о случившемся, мне кажется, будто с меня содрали кожу и выставили на ледяной ветер, и я слышу, как Гюллан зовет меня. Я долго не осмеливался смотреть на поезда, они напоминали мне тот вечер, когда я приехал в Осло и застал их, а однажды я вспомнил, как встречал на вокзале ее и Гюллан. Они куда-то надолго уезжали».
_________________
«Странная манера у таких женщин — поступая подло по отношению к одному мужчине, они стараются искупить это перед другим, чем, разумеется, приятно поражают его».
_________________
«Мужчины позволили внушить себе, что любовь к детям — слабость и сентиментальность. А мне кажется, детям часто бывает лучше с мужчинами, конечно, кроме первых двух-трех лет жизни, — мужчины обращаются с детьми с той робкой нежностью, которую женщины проявляют крайне редко».
_________________
«Я давно знал, что она бросит меня ради первого же, кто согласится ее взять. Теперь он, помоги мне господи, появился».
_________________
«Я выпил до дна ее чашу, разделил с ней похмелье, это неоднократно случалось и прежде, но не в такой степени.
Опьянение, именно на него походили ее светлые периоды. Три или четыре раза она загоралась со мной, потом с мужьями своих приятельниц. Это было как запой; когда он проходил, она возвращалась подавленная и бледная, будто из вытрезвителя, где ее хорошенько выдрали. Иногда она вдруг бывала очень разумна».
_________________
«Сусанна признает любовь только в первой ее стадии. Когда эта безответственная стадия минует, она ищет другого мужчину.
Она думает, что любовь — это медовый месяц. Что это новый мужчина и новые ласки. Люди ее типа находят поддержку в неправильном толковании психоанализа, считая его евангелием похоти, отчего Зигмунд Фрейд, наверно, перевернулся бы в гробу. Когда пророк становится великим, судьба снабжает его апостолами, спаси нас господи от этих учеников».
_________________
«Счастья без жертвы она не понимает, она холодеет при виде чужой радости».
_________________
«До сих пор она из всех передряг выходила целехонькой, у нее нет воображения, она не предвидит погибели. Это очень помогает. Только возраст остановит Сусанну».
_________________
«Вот уж про кого можно сказать, что он проявил достаточно выдержки, так это про меня. Однажды я вернулся домой и застал их в постели. Гюллан не было.
Они лежали, будто мертвые, один глаз у нее был приоткрыт, он закатился, и был виден только белок. Сперва я подумал, что она умерла, она была вся выпачкана в чем-то красном, оказалось — это помада. На ней было нарисовано сердце, какие обычно рисуют на дверях наших деревенских уборных. Он был в рубашке и галстуке, галстук обмотался вокруг шеи, лицо посинело. Помнишь в „Декамероне“ историю о девушке, которой захотелось послушать соловья?
По всему было видно, что они не скоро проснутся. Я стоял у стола и смотрел на них. Потом открыл газ и ушел. Вернулся, закрыл газ, проветрил комнату и снова ушел. Опять вернулся и опять ушел.
Потом подумал: один раз не в счет. Пусть лучше не догадывается, что мне все известно. Я ей потом говорил, что я ей верю. Ничего хорошего не получилось бы, если б она узнала, что я был дома той ночью.
Через три недели я снова застал их.
Можно убедить себя в чем угодно. Мне хотелось бы, чтобы того случая не было, и я в течение трех недель ежеминутно и ежечасно убеждал себя, будто ничего не произошло.
Я и сейчас вижу эту мрачную картину — они вместе на кровати, белые невидящие глаза Сусанны, и сам я сижу у стола, подперев щеку рукой. Вот она — твоя жизнь, думал я. На столе стояло пиво, и я выпил его, ведь пиво-то было мое».
_________________
«Это написал тот единственный, кто любил ее, когда она нуждалась в любви, и верил, что продукт так называемого радикального Осло двадцатых — тридцатых годов не погибнет, если это добротный товар. Сусанна по простоте душевной стала тем, что есть. Она всерьез поверила громким фразам, которыми остальные просто развлекались. Поэтому ей и хотелось потом выцарапать кому-нибудь глаза. И она выцарапала их собственному ребенку и тому, кто любил ее так сильно, что допустил это».
52
Стихи норвежского поэта Улафа Сигбьёрна Обстфеллера (1866–1900).