Страница 61 из 82
Сколько раз я сталкивался с этим, такова и моя собственная история, с той только разницей, что меня никто и не обещал ждать. Но ведь не это главное. И тем не менее спустя столько лет, разбогатев, я хотел осуществить свой сон. Йенни не было в этом сне.
Однажды морозной ночью в декабре 1939 года я сидел в Осло в одном подъезде и ждал, когда его откроют, чтобы я смог выйти на улицу. У меня было много оснований не звонить дворнику и не объяснять, в какое я попал положение.
Я ждал всю ночь, и я мог бы просидеть так много ночей ради нескольких мгновений с Сусанной.
Сусанна, ту потемневшую цепочку, что когда-то носила Агнес, мне хотелось бы увидеть на твоей шее.
Я часто ощущаю рядом неизвестную женщину, она следует за мной по улицам, стоит в моей комнате. Она близка мне, как сестра, но я не знаю ее. Часто и подолгу она одна составляла все мое общество. Эта призрачная женщина, которую я ощущаю так явственно, хотя никогда не видел ее, всегда желает мне добра. Она единственная неизменно желает мне удачи и счастья.
Настроение у меня было не особенно праздничное, когда Йенни ушла со своими покупками. Она ждала ребенка и, конечно, надеялась получить рождественский подарок. Я не сказал ей, что отправил его прямо в Йорстад.
Поверь, я не мог жениться на твоей матери. Выступая в качестве любовника, я всего лишь исполнял определенную роль. Я не хочу извинять себя тем, что никогда ничего не обещал ей, пусть этим утешаются двадцатилетние.
Я не хотел жениться и не мог, вот и все. Я желал быть неограниченным властелином созданного мной маленького царства. Так уж я устроен. Горбатого могила исправит.
После ухода Йенни я на некоторое время занялся цифрами. Они проходили передо мной, как на экране, и я продолжал видеть их, когда уже вышел на улицу, где спешили по домам последние пешеходы. Конечно, я хорошо обеспечу ее.
Я хотел пройти прямо в отель, но остановился в раздумье на Студентерлюнден. Потом вошел в метро и поехал в гору. Мне захотелось спуститься оттуда пешком, когда город уже совсем опустеет и лишь из-за закрытых окон будет доноситься пение рождественских псалмов. А пока лучше побродить по лесу.
Я спускался вниз боковыми тропинками. Вдали слышался колокольный звон, половина небосвода, не скрытая тучами, была усеяна звездами. Было очень тихо. Не бродил ли я точно такой же ночью где-то в окрестностях Осло несколько месяцев тому назад? Вот только где? Я остановился и стал вспоминать. Нет, наверно, это было когда-то гораздо раньше. Или во сне. Скорей всего во сне.
В том сне я ушел откуда-то, где мне не понравилось, и пришел в какое-то место, где стоял кирпичный завод, который уже не работал. Огромное, неправильной формы здание окружали деревья. Все было окутано туманом, накрапывал дождь. Рядом темнели останки старого грузовика. Я осмотрел их и нашел, что они не заслуживают лучшей участи. Мотор был вынут. Металлические детали заржавели, колеса увязли в грязи. Там была канава, заполненная грязным льдом. Я шел и думал о «Бездне» Леонида Андреева. О тех гимназистах, юноше и девушке, которые беседовали о возвышенном, возвращаясь домой через какую-то пустынную местность. Как будто все это было именно здесь. Бездна раскрыла свою пасть…
Где же я тогда шел? И во сне ли? Увидев тени, я спрятался, мне не хотелось ни у кого спрашивать дорогу. Я решил самостоятельно добраться до Осло. Не знаю почему, но у меня не было охоты спрашивать дорогу.
Хорошо бы снова увидеть то место, но оно находится в другом мире, и я уже никогда не увижу его. Бывает, фантазируешь о таинственных местах, в которых, кажется, побывал, и они представляются более реальными, чем улица, где стоит твой дом. А меж тем они на Сатурне или в ином мире.
Взглянув на мерцающие звезды, я снова вспомнил двуликого бога. Таким его вытесали из камня, но ведь это неверно. Янус никогда не был подобен двухголовому теленку из бродячего цирка. У него было одно лицо, которое у тебя на глазах превращалось в другое и тут же опять принимало первоначальное выражение. Одно из лиц заставляло тебя в ужасе зажмуриваться, но ты никогда не знал заранее, какое из них тебе сейчас откроется.
Я стоял в темном коридоре, образованном высокими елями, и смотрел на звезды.
В 1921 году я доказал, что бог существует. Однажды, 2 апреля 1921 года, в Денвере я доказал, что бог есть. Это было историческое мгновение. Я тщательно записал свое доказательство, но утром этот документ куда-то исчез, — ну что ж, тем хуже для бога. Больше я уже никогда не додумался до этого, помню только, что мое доказательство было каким-то образом связано с маховым колесом и мертвой точкой. Меня долго мучило, что оно исчезло. Наверно, богу просто не понравилось, что я до этого додумался, и он уничтожил мои записи.
Можно ли умышленно что-то забыть? Я часто раздумывал об этом. Первый раз эта догадка пришла мне в голову много лет назад и очень взволновала меня. Мне стало страшно, и в то же время я испытал смутную радость при мысли, что можно умышленно что-то забыть. Ты намеренно прячешь до поры до времени что-то важное, большое, значительное.
Когда я впервые подумал об этом, я пробродил всю ночь. Потом мне казалось, что той ночью я припомнил все, что когда-то забыл. Я бродил лунной ночью и помнил все, но когда взошло солнце, воспоминания исчезли.
Позже память о том, чего я не помнил, внушила мне ужас. Я жаждал снова все вспомнить, как человек утром жаждет припомнить интересный сон.
Где-то закричал петух. Если петух кричит до полуночи, это к плохой погоде. Плохая погода. У меня тоже бывают такие предчувствия. Магнитной бури, нервного урагана.
Самый одинокий звук на свете — ночной крик петуха в маленьком городке или в деревне, ты лежишь без сна в ночной тишине и вдруг слышишь одинокий печальный вопль. Петух сидит на насесте в курятнике и будит всех кур. Может, они пытаются его образумить? Сделать бы петуху операцию, чтобы он лишь беззвучно открывал клюв. Остался бы немой призрак петушиного крика.
Ельник глухо шептался. Как жутко трещат ели морозной ночью! Небо над лесом чуть светилось, наверно, это был отблеск городского зарева, и возник вопрос, как бывает только в одиночестве: кто ты? Я решил не отвечать на него, но моя следующая мысль была, по сути дела, ответом: иметь бы домишко в норвежском еловом лесу, и ничего-то больше не надо.
Я представил себе, как в лесу сменяются времена года, особенно тихо здесь осенью, когда уезжают горожане. Деревья стоят в багрянце, растут грибы, воздух чист и прохладен. А ты идешь себе вдоль берега или чащобой, просто идешь, и все. Или сидишь в одиночестве на срубленном стволе, прислушиваясь к дальним звукам, и сердце исполнено тишины и покоя.
Я осторожно сошел с тропинки, медленно, потому что ничего не видел, и темнота тут же засосала меня. Я замер под столетними елями. Никто в целом мире не знает, где я сейчас. Если кто-нибудь и вспомнил сейчас о моем существовании в Сан-Франциско или в любом другом месте, он при всем желании не догадается, где меня искать. Этого не знает никто. Пусть Йенни смотрит на свою елку и ломает себе голову. И она не знает. А если б узнала, наверняка возмутилась бы. Женщину раздражает, если мужчина бродит по лесу один.
Мне не всегда удается забыться полностью, когда я вот так стою или сижу. Сколько ночей я просидел в своей комнате час за часом, поглощенный чтением, или какой-нибудь пустяковой работой, или просто глядя на стену. И никогда не забывался полностью. Это возможно лишь вне дома, когда душа сливается с ветром.
Такие ночи исполнены глубочайшего покоя. Я испытываю блаженство. Жду ли чего-то в глубине души? Может, я жду, чтобы что-то открылось во мне самом? Я не слышал, чтобы кто-нибудь еще любил вот так же неподвижно застывать на долгие часы. В ранней юности я мечтал о собственной комнате — это была страстная мечта, и думаю, что для моего успеха в жизни она имела не последнее значение. Призрак первой собственной комнаты до сих пор тревожит мою память.