Былое — это сон

Тюлла убивала кошек. У нее был свой особый способ: схватив кошку за загривок, она держала ее, пока та не испустит дух. Я знал восемь кошек, которых Тюлла лишила жизни, но наверняка их было гораздо больше. Все время я опасался, что о проделках Тюллы станет известно и ей придется поплатиться собственной жизнью. Однако никто не подозревал, чем промышляет Тюлла, это была маленькая добрая собачка, милая и ласковая, настоящая женщина. Никому и в голову не приходило, что она безжалостная убийца. Я прятал кошачьи трупы и даже дома ни разу не выдал Тюллу.

Однажды мы с ней пробегали мимо той самой усадьбы. Она заманила меня к подвальному окну. Там внутри в полумраке лежала мертвая кошка. Глаза у нее вылезли из орбит, она была выпачкана в пыли и собственных испражнениях.

На усадьбе в тот день было очень тихо. Подвал и в самом деле оказался жилищем Нечистого.

Я стиснул зубы, на мгновение мне почудилось, будто это я сам ломаю кошке шею.

Подняв голову, я увидел чадящие глазки жирной фру Осебё, с которой препирался в поезде и которую следовало бы повесить за все ее заслуги.

— Господи, но это же… Здравствуйте, господин Торсон! По правде…

Последние слова увяли у нее на губах. Она тащила за собой своего крохотного мужа.

Кто-то огрызнулся:

— Смотреть надо получше!

Она исчезла в толчее. Я знал, что в ту минуту был похож на самого дьявола, это точно. Она явилась в нужное мгновение и увидела Нечистого. А может, ей на меня просто показал официант?

Но что бы там это ни было, все уже прошло, и я чувствовал себя страшно подавленным. Я знал, что однажды уже пережил подобное смятение, только не мог вспомнить — когда. И злился. Ненавижу пустую жизнь! Много лет подряд мой день был заполнен работой и точно размерен с той минуты, как я открывал глаза, и до самого сна.

Мне стало легче, когда пришла Йенни.

На секунду пространство между столиками освободилось, и я увидел фру Осебё, сидевшую рядом с мужем и смотревшую на нас во все глаза. Маленький ротик, испачканный кремом, казался совсем крошечным. Как никогда, он походил на горлышко бутылки. Запихнув в него кусок торта, она что-то сказала мужу, он ответил «гм-гм». Йенни была награждена кровожадным взглядом. Я представил себе, как наступил на это бесформенное существо, и почувствовал под ногами трясину.

— Почему ты такой сердитый? — спросила Йенни.

— Да вот сидел и думал, не пойти ли мне по стопам брата. Что-то мало убийств.

Она поинтересовалась, кого я собираюсь лишить жизни, но мне не хотелось показывать ей фру Осебё, и я сказал, что никого в частности.

— Я знаю, ты на это способен, — заметила она.

— Ошибаешься. Я не смог бы убить. Когда я разговаривал с судьей, он мне сказал, что убийство — это самая большая глупость, какую только можно придумать, и я с ним совершенно согласен.

— Судья? Так-так.

— Я думал, тебе известно о нашей беседе. Неужели я тебе ничего не говорил? — сказал я, прекрасно зная, что ничего ей не рассказывал.

Йенни подозрительно посмотрела на меня:

— Ничего ты не думал. Что ты там, собственно, раскопал? Все еще этим занимаешься? Когда ты расскажешь, зачем ездил в Гран?

Я промолчал. Грудь ее быстро поднималась и опускалась.

— Ты виделся с ней после того?

— Йенни, я не желаю слышать об этой истории! Ты все и так знаешь!

— О!.. Когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто я теряю рассудок. Я… я становлюсь просто сама не своя и готова на все. До чего страшный вечер! Сколько раз я думала, что ненавижу тебя! Стоит лечь, и я снова все вспоминаю и уже не могу уснуть… так и лежу всю ночь, злюсь и фантазирую!

Я выпил и сказал, что ей пора на поезд.

Она долго и пристально смотрела на меня:

— Не знаю, сказать тебе сейчас или нет… и сказать ли вообще… У меня будет ребенок.

Да, такие вещи случаются, чему тут удивляться. Но со мной такого еще не бывало, и меня это потрясло.

— От меня? — глупо спросил я.

Разумеется, я не хотел обидеть ее, но видишь ли, много лет я жил в убеждении, что не могу стать отцом. Не диво, что я пришел в смятение.

В глазах Йенни сверкнула злоба:

— Подлец!

— Нет, нет, дорогая, давай не повторять Грана. Просто у меня голова пошла кругом. — И я объяснил ей, почему так сказал: — У меня никогда не было детей, я был уверен, что бесплоден.

— Кажется, ты недоволен таким рождественским подарком?

Я промолчал. Покамест я испытывал только тревогу.

— Я все время знала, что тебе на все наплевать, кроме своего удовольствия, — сказала Йенни. — А мне хотелось отомстить той женщине… вот я и допустила…

— Господи Иисусе Христе! Отомстить женщине, которой ты не знаешь и которую я с тех пор даже не видел… Отомстить, себе же во вред!

— Да, представь себе.

Теперь Джон, тебе известно, каким образом ты появился на свет, и не скрою, первая моя мысль была: как бы мне из этого выпутаться. Я вдруг увидел женщину — безразлично какую, просто женщину! — в моем доме в Сан-Франциско и даже вздрогнул от ужаса. Это была самая страшная перспектива с какой я столкнулся за много лет. Конечно, я иногда об этом подумывал, так же как человек подумывает о том, что земля, например, может пройти сквозь хвост кометы. То есть — чисто теоретически. Об этом, не теряя присутствия духа, можно потолковать за чашкой кофе с добрым другом, который тоже не верит в такую возможность. Но вдруг обнаружить себя уже в хвосте кометы… мне захотелось удрать, уехать завтра же, исчезнуть раз и навсегда. Разумеется, мне нравилась твоя мать, но тебе известно сейчас гораздо больше, чем было известно ей, когда она сказала мне, что ты должен появиться на свет. Меня вдруг кольнула мысль о моем брате.

Йенни стала очень ласковой. Она подвинулась ко мне на диване и взяла меня за руку. Фру Осебё напустила на себя еще больше надменности и сюсюкала со своим обожаемым супругом. Йенни была склонна к внезапным переходам.

— Ты любишь меня хоть капельку? Ты сердишься, что у меня будет ребенок? Хочешь, я отделаюсь от него?

Эта мысль возмутила меня. Я был против этого, становиться отцом мне вовсе не хотелось. Но тем не менее я требовал, чтобы она стала матерью. Не смей даже заикаться об этом! Конечно все можно было уладить, дело тут только в деньгах, но я воспротивился. И это было отвратительно.

— Не сердись на меня! Он появится на свет, можешь не беспокоиться. Я так люблю тебя, Джон!

И опять нежности и все прочее, к чему прибегают женщины, чтобы добиться своего, — тут уж мужчине приходится держать себя в руках и не терять голову; правда, на меня лично это не действует, я неколебим. Имею же я право быть упрямым, ведь речь идет о моей жизни? Даже теленок упирается всеми четырьмя ногами… Завершить старую любовную историю… ах, Джон, все мы действуем вслепую.

Губы фру Осебё были измазаны заварным кремом. Ее глаза буквально впились в меня. Помню, однажды отец лежал с пиявками на груди, и они вот так же присосались к нему. В ту минуту в лице этой женщины мне явилась судьба, сердце мое рыдало: Сусанна, Сусанна! Я смотрел на это чужеродное жирное существо с ненавистью, которая сама по себе способна убить. Жениться? Нет, лучше содержать двадцать приютов!

Я пишу как одержимый, чтобы обрести ясность, и я не перестану писать, пока не обрету ее. Мое упорство в достижении цели сродни моим многочисленным оговоркам, моей неспособности отдаться чему-либо целиком и полностью.

Я уже знал, что не возьму Йенни с собой. Я приехал, чтобы забрать другую.

Когда у эмигранта появляются средства, чтобы жениться, он часто забывает женщину, которая должна к нему приехать.

Об этом почти никогда не говорят — неподходящая тема для беседы за праздничным столом. Но трагедия эта стала обычной с тех пор, как Америка начала принимать эмигрантов. Эмигрант даже мысленно не находит в своей новой среде места для той женщины. Кто покидает родину, теряет все. Девушка, с которой ты летним вечером катался на лодке где-нибудь в Согне, — как перенести мечту о ней на чуждые равнины Северной Дакоты? Мужчина так зависит от рамки, в которой видел свою возлюбленную, что часто рамка становится для него главным. Остается нечто, о чем он вспоминает в сентиментальную минуту. Имя, пышная грудь, заходящее солнце, крик морской птицы. Не женщина, не существо из плоти и крови. Он не смеет увидеть ее. Он изменил. Он больше не пишет ей, и время затянуло все своей пеленой. Ему бы впору написать домой и попросить прислать всю Норвегию, но ведь это невозможно. В один прекрасный день она узнает, что он женился, и задумается на мгновение, а потом поспешит с миской каши к мужу и детям. Потому что, несмотря на все свои обещания, девушка не будет ждать вечно. В конце концов явится мужчина и даст ей то, что нужно женщине — дом, детей, настоящих, а не воображаемых, и мужа, который живет рядом, а не в Америке.