Страница 49 из 130
За первые четыре послевоенных года в Сибири число коллективных хозяйств уменьшилось на 25 %, на Северном Кавказе — на 33 %, в Ярославской губернии — в 6 раз. В целом, по разным оценкам, с 1921 по 1923 г. число колхозов на территории РСФСР уменьшилось на 3 тысячи, или на 25 %.
Казалось, этот эксперимент обречен, и государство если и поддерживало колхозы, то скорее из пристрастия к социалистическим формам хозяйствования, чем из реального интереса. Но на деле оказалось не совсем так — сочетание надежд на лучшую жизнь и насущной экономической безысходности заставило наиболее предприимчивых крестьян снова прибегнуть к этому средству спасения от нищеты. Так что многие колхозы все же выжили, а вскоре начался новый рост, старт которому дал неурожай 1924 года и его следствие — очередной голод. Жизнь крестьян-бедняков, как и следовало ожидать, при нэпе намного легче не стала, а государство всячески демонстрировало свою заинтересованность социалистическими формами хозяйствования, и колхозы сюда попадали.
Впрочем, некоторые возможности коллективных хозяйств были на самом деле ценны для крестьян — например, на Украине за 1925 год образовалось больше тысячи так называемых «тракторных товариществ», т. е. колхозов, которые организовывались «вокруг трактора», как правило, купленного в кредит.
Колхозы на льготных условиях получали сельхозмашины, семена, ссуды, лучшие земли и вообще всяческую помощь, а после XIII съезда — и неплохие кредиты. В 1924–1925 гг. они получили 4,8 млн руб. сельскохозяйственного кредита, на следующий год — 11 млн, а в 1926–1927 гг. — 15 млн руб., или 8 % всей суммы кредитов, отпущенных сельскому хозяйству, при том что они объединяли едва 0,8 % крестьянских дворов и, как легко догадаться, далеко не самых зажиточных. Сейчас это пытаются представить как дискриминацию частного хозяйства, но при чем тут дискриминация? Это, в общем-то, право государства — стимулировать те виды деятельности, которые оно, государство, считает перспективными. Народу от того хуже не становилось: зажиточный крестьянин и сам проживет, а кредитовать бедняка-единоличника — что сухой пень поливать…
А вот с товарностью продукции в колхозах обстояло совсем неплохо. В совхозах товарность хозяйств составляла около 60 %. Что касается колхозов, то они как хозяйства были послабее, но все же на посвященном совхозам и колхозам заседании Политбюро зам. наркома РКИ Я. А. Яковлев говорил:
«В 26-м году предполагается валовой сбор зерновых культур на землях колхозов РСФСР в 38 532 тыс. пуд. За вычетом потребления в хозяйстве (обсеменение, потребление людей и скота в общей сумме 21 629 тыс. пуд.) товарная часть выразится в сумме 17 122 тыс. пуд». Проведя простой расчет, мы получаем 44 %. Очень приличный показатель!
Что не менее важно, колхозы стали и социальной формой организации крестьянства. Если в крепких совхозах крестьян привлекал высокий уровень производства и, соответственно, хорошие зарплаты, то в больших сильных коммунах — не только трактор, племенной бык и сортовые семена, но еще и школа, лечебный пункт, клуб. В некоторых отдельных хозяйствах даже стариков и детей содержали на общественный счет.
Сколько колхозов существовало в СССР перед коллективизацией — неизвестно никому. По данным на 1925 год Наркомзем называет 12 600[129], ЦСУ — 10 400, а Наркомфин — 8900 колхозов. Через год, по данным перерегистрации, их количество загадочным образом сумело увеличиться с 16 800 до 18 000. Зам. председателя кооперативного союза союзов Каминский в 1926 году на заседании Политбюро называет 20–21 тыс. хозяйств, и вроде бы тоже по результатам регистрации. Впрочем, при том административном хаосе, который царил в это время в СССР, разброс еще невелик — могло быть и хуже. Тем более что колхозы еще и весьма интенсивно распадались — распад, по данным Колхозцентра, составлял 25–30 % в год.
Вызывался он все теми же причинами — хаосом, отсутствием организации труда, плохим учетом, уравнительным распределением дохода по едокам, склоками внутри коллектива, диктатом председателей и т. п. Бывали и другие причины: например, колхоз оказывался не в состоянии выплатить кредит за трактор, или, как говорилось на заседании Политбюро, мужики «заработали себе по лошадке и разошлись». Часто колхозы разгоняла РКИ — если убеждалась, что никакой совместной обработки земли в реальности не существует, а просто теплая компания единоличников собралась и зарегистрировала фиктивный колхоз, чтобы получать от государства льготы. Иной раз фиктивный колхоз создавали и уцелевшие помещики — такой сообразительный хозяин получал и неплохой доход (сообразно имущественному вкладу), и льготы, и кредиты…
Но и реально существовавшие тогда колхозы — это совсем не те хозяйства, которые мы знаем по книгам и фильмам. Те, что мы знаем, — это коммуны: полное обобществление земли, сельхозорудий и рабочего скота, неполное, но значительное — коров. Кое-где даже кур сгоняли на общественные дворы, пока приехавшие из Центра проверяющие не давали слишком ретивым «строителям социализма» по мозгам.
В 1927 году коммун было лишь 8,5 %, 50,3 % колхозов относились к сельскохозяйственным артелям, а 40,2 % — к товариществам по совместной обработке земли (куда делся еще один процент — неведомо). Граница между ними была зыбкая, ибо каждое хозяйство жило по своим правилам, но все же некая корреляция наблюдалась.
В середине 20-х годов в коммунах земля обобществлялась на 97 %, в артелях — на 95 %, в тозах — на 71,5 % — так что по основному средству производства, как видим, разница невелика. Оно и неудивительно: ведь все колхозы — это кооперативы по совместной обработке земли. А вот для сельхозинвентаря эти цифры составляли уже 97, 73 и 43 % соответственно, для рабочего скота — 92, 47,5 и 13 %, для продуктивного скота — 73, 23, 0. Низкая степень обобществления не устраивала власть — как можно связывать хоть какие-то долгосрочные планы со столь неустойчивыми объединениями? При этом, как нетрудно догадаться, самыми бедняцкими из всех являлись именно коммуны — однако власть изо всех сил стремилась привлечь в колхозы середняков, поэтому в качестве основной формы, рекомендованной при колхозном строительстве, была выбрана все же артель.
Кроме неустойчивости, колхозы были еще очень маленькими и бедными. В 1927 году на каждый из них приходилось примерно 12 дворов, 6–7 голов крупного рогатого скота, 9–10 овец, 4 свиньи и 3–4 лошади. На 100 дес. посева у них приходилось 13,6 лошадей (у единоличников — 18) — правда, эта цифра в реальности несколько больше, потому что во многих районах пахали на волах. Исходя из этих цифр, можно оценить средний размер колхозных угодий — около 25 десятин, или по 2 на хозяйство.
Но было у них одно колоссальное достоинство — эти мелкие, бедные и неумелые хозяйства реально кооперировали бедноту! Так, в 1927 году колхозы объединяли 65,6 % безлошадных, 26,3 % однолошадных, 6,5 % двухлошадных и 1,5 % трехлошадных хозяйств, при том что безлошадных в стране было около 28 %. (С учетом того, что часть зажиточных крестьян принадлежала к фиктивным колхозам, итоговый процент бедняков становится еще выше.)
В отличие от совхозов и кооперации, до 1926 года на колхозы государство особого внимания не обращало. Нет, им давали льготы, кредиты и даже почти не обижали — но и не интересовались. Растут себе и растут, как малина у забора. Вроде толк есть, а какой — не совсем понятно. Чтобы прояснить толк, 6 августа на заседании Политбюро решено было создать особый центр колхозного строительства. По-видимому, в ходе изучения темы накопали много интересного, потому что принятые спустя четыре месяца Постановления по совхозам и колхозам отличаются, и сильно. «Совхозное» — просто перечисление основных задач, а в «колхозном» в сжатом виде содержится программа будущей аграрной реформы — остроумнейшего и эффективного решения двухвековой проблемы российского сельского хозяйства.
Из постановления Политбюро ЦК ПКВ(б). 30 декабря 1926 г.
129
Цифры округлены до сотен.