Страница 6 из 7
— Отца у тебя нет, что ли?— почему-то спросил я.
Костыль сразу как-то сник.
— Нету,— сурово сказал он,— утонул мой батька давно.
— Как утонул?— не поверил я, вспомнив, что речка в Клюке воробью по колено.
— В Байкале, как! Матросом он был. Когда корабль перевернуло волной, отец прыгнул в воду, а свой спасательный круг отдал женщинам и детям. Почти уже переплыл весь Байкал, но тут ветер переменился, и его понесло на другую сторону. Так вот и утонул...
Весь этот день я провел у Вовки-Костыля, выкраивая из подобранных им на свалке старых сапог новую кобуру. Домой пришел, когда уже стало темнеть.
Не успел сесть за стол, как кто-то тихонько постучал в окно.
— Заходите смелее, собак у нас нет!— крикнул отец.
Стук повторился. Отец распахнул дверь и, вернувшись, сказал:
― Это к тебе, иди.
Я выскочил за порог, но никого не увидел. Потом от стены отделился пацан, тихонько подошел ко мне.
— Это я, Колька Голощапов. Ну, Кунюша, помнишь!— вкрадчиво сказал он.
Только теперь я признал в нем того губастого мальчишку, что зажилил у меня сорок копеек.
— Ну и что, что ты?—недовольно спросил я.
— Я тебе пулемет приволок. Ведь ты будешь играть в войну? Гони три рубля и забирай.
Кунюша говорил таким тоном, словно собирался подарить мне слона.
— У меня есть уже пулемет. Вовка мне свой подарил,— похвастался я.— Для чего мне второй?
— Да разве у Костыля пулемет?— загорячился Кунюша.— Таскали-таскали его по кустам, весь ободрали, да и трещотку сломали!
— И ничего он не ободранный, а совсем еще новый,— вступился я за Вовкин подарок.
— Так уж и новый. А этот прямо новехонький!— не отставал Кунюша.— Хочешь, за два с полтиной отдам?
— Ладно, кажи.
Кунюша нырнул в темноту и оттуда позвал меня.
Я подошел. Кунюша неторопливо развязал мешок, вытащил станок, ствол, щиток, соединил все вместе и торжествующе произнес:
— Во, смотри!
— А трещотки, что ли, совсем у него нет?
— Забыл взять,— почесал Кунюша в затылке.— Но я завтра же, прямо с утра и принесу.
Я посмотрел на пулемет и опешил. По его щитку наискосок шла глубокая трещина.
— Где взял? — подступил я к нему.
— Мой, сам сделал. Гад буду!
— Врешь, ты его утащил из сарая. Вой и трещина, и шуруп тот самый, и иголка заместо мушки.
— Иголка, иголка!— вдруг рассердился Кунюша.— Все они с шурупами и с иголками. Да теперь и просить будешь, не продам. Делал-делал, а он...— Кунюша обиженно шмыгнул носом и, затолкав пулемет в мешок, зашагал в темноту.
ТАЙНОЕ ОРУЖИЕ
Наутро я рассказал Вовке о вчерашнем событии. Насупясь, Костыль собрал свое разношерстное войско и построил его в кустах, напротив конторы санатория.
Мне он велел встать рядом с собой.
В ломаном строю перед нами стояло восемь пацанов. Всех их я видел в первый раз, кроме Захлебыша. Кунюши среди них не было, он бежал от справедливого гнева. Хотя пулемет утром и оказался на месте, щиток у него был сломан пополам. Уже одно это свидетельствовало о преступных замыслах Кунюши, которые мне удалось сорвать.
Костыль мрачно посопел, а потом велел всем разойтись, разыскать предателя и сказать ему, чтобы он больше не попадался на глаза. А Генке Монахову передать, что сражение состоится завтра, как и условились.
К обеду Костыль сделал новый щиток, сунулся в сарай, но от пулемета и след простыл. Костыль поморгал глазами и свирепо сказал:
— Ну, подожди, Кун Иваныч, я тебе устрою трам-тарарам. Кому-то все-таки запродал мой пулемет. Может, даже Генке Монахову. Ворюга, короед проклятый!
Без пулемета нечего было и думать о предстоящем сражении. С одними деревянными винтовками и наганами не устоять перед хорошо вооруженным противником.
Костыль еще долго чертыхался и на чем свет стоит костерил Кунюшу, а потом мрачно сплюнул и заявил:
— Новый пулемет мы сделать не успеем, а завтра бой. Надо перенести игру, вот что. А сейчас пойдем к Славке Лапину, он хоть и ненормальный, но может такое придумать, что закачаешься.
— Как ненормальный?— удивился я.— Сумасшедший, что ли?
— Да не то, чтобы совсем ненормальный, но как приехал сюда, так и уткнулся в свой огород. Книжонки почитывает да цветочки выращивает.— И Вовка сплюнул.
— Разве читают книжки и выращивают цветы только ненормальные?— попробовал я возразить.—- И ты можешь выращивать цветы, сколько тебе вздумается.
— Не мальчишечье это дело,— презрительно отрезал Костыль.— Георгинчики, лютики... В отряд ему надо идти, а он цветочки выращивает. Видел картину «Если завтра война»? Нет? То-то же!
По дороге мы встретили мальчишку в железнодорожном кителе. В поселке его все называли Мишкой-Который час. На его лбу блестели капельки пота. Отогнув рукав кителя, Мишка-Который час посмотрел на часы и задумчиво сообщил:
— Пятнадцать часов сорок минут. Вчера в это время я ходил на охоту, большущего волка подстрелил!
— Ну уж,— недоверчиво сплюнул Вовка-Костыль.— У тебя и ружья-то нет.
— Я петарды на траве ставил,— не моргнув глазом, отозвался Мишка-Который час.— Ка-ак бухнут — и волк в клочья. Только шерсть полетела.
— Ботало,— беззлобно пробурчал Вовка.— Все Артамоновы такие. Приходи лучше завтра в войну играть, то ли дело.
— Не, я теперь на линии дежурю. Мне нарком серебряный рожок из Москвы выслал, а потом еще серебряный ключ пришлет,— мечтательно сказал Артамонов.
— А то, Мишка, может, пришел бы завтра?— с надеждой в голосе крикнул вслед Вовка,— принес бы штуки четыре петарды, а?
Но, не дождавшись ответа, вздохнул:
— И совсем не идет ему форма, плеч л как у цыпленка. То ли дело у меня плечи — во! — и выпятил грудь, прикрытую полосатой тельняшкой.
Славкин дом стоял на горе, возле самого леса. Был он низенький, подслеповатый, с прохудившейся крышей.
— Он с матерью из Киева на каникулы нарисовался,— шепнул у калитки Вовка-Костыль.— Отец его командир, в армии служит. Вот-вот тоже в отпуск приедет. Только о том, что Славка ненормальный, ты — ни гу-гу. Это я просто так брякнул.
В это время из калитки вышла невысокая румяная женщина в белом платье с красивыми бусами на шее. В ее ушах переливались сережки, а на пальце поблескивало золотое кольцо. Она широко улыбнулась и спросила:
— К Славе?
Вовка одернул тельняшку и неуклюже переступил грязными босыми ногами.
— Ну заходите, чего вы такие несмелые.
Вовка торопливо пошарил по калитке и, не обнаружив знакомого кольца, чертыхнулся. И только тут заметил какой-то странный рычажок и табличку «Поверни направо».
Костыль повернул рычажок, за калиткой что-то щелкнуло, и она распахнулась сама собой. При этом на крыльце послышался какой-то звон.
— Изобретатель,— понизил свой голос Вовка.— Я же тебе не врал!
Во дворе на завалинке сидели дед Лапин и наш сосед Кузнецов. Лапин был в красной, в горошек, рубашке и старых, подшитых валенках. Кузнецов сидел босиком. Они оба неистово дымили самокрутками. Когда мы вошли, старики как по команде повернули головы и уставились на нас. По двору сонно бродили куры, в конуре мирно спала собака, лениво отгоняя хвостом надоевших мух.
— Шлава, Шлава,— прошепелявил дед Лапин,— к тебе, хрусталик, пришли!
— Штоба им не ходить: без твоего Славы никто теперь обойтись не могет,— задумчиво подхватил дед Кузнецов.— К моей унучке тоже, бывало, ходили.
Дед Лапин невозмутимо показал прокуренным пальцем на воротца:
— Он там, за штайкой.
Мы прошли мимо воткнутого в землю шеста с расходящимися от его основания лучами.
— Солнечные часы,— шепотом пояснил Вовка и осторожно толкнул воротца.
Славка сидел на корточках к нам спиной и ковырялся в земле.
Услышав скрип, он обернулся, смущенно захлопал белесыми ресницами и что-то торопливо сунул под лист фанеры. От него сильно пахло омулем. Зто был тот самый мальчишка, которого я окрестил очкариком.