Страница 174 из 190
Из этого следовало, что родичи Иисуса образовывали Святое Свойство, столь же чтимое, как и дом Давидов. У Иисуса были братья, и с этой точки зрения их первенство перед всеми прочими не подлежало сомнению. И хотя этот устаревший взгляд на вещи опровергался самим Иисусом и ниспосланным им на нас Святым Духом, он укоренился так глубоко, что преодолевать его пришлось очень долго, и окончательно это не удалось и по сей день. Даже сейчас Симеон, двоюродный брат Иисуса почитается как глава нашей церкви. При этом он находится на подозрении у римлян не как христианин, а как предполагаемый потомок дома Давидова. В Риме опасаются, что популярность этой царской семьи у еврейского народа может привести к тому, что ее отпрыск поднимет очередной мятеж, заявив свои права на престол.
Иаков, со своими Моисеевыми и раввинскими ограничениями и запретами, довел многих из нас до того, что мы стали устраивать молитвенные собрания отдельно. Я, например, не чувствовала необходимости ходить на его сборища и выслушивать его поучения. То, что он, пусть с опозданием, признал своего брата, не могло не радовать но атмосфера на его собраниях царила удушливая.
Но куда опаснее косности приверженного старине Иакова были гонения со стороны влиятельных еврейских священнослужителей. После того как одного из нас, выходца из грекоязычных евреев по имени Стефан, побили камнями, а клевреты синедриона провозгласили, что каждого еврея-«вероотступника» ждет суровая кара, многие ударились в бега. Некоторые осели в Самарии, где их проповедям охотно внимали и где многие принимали нашу веру, другие же разбрелись еще дальше, так что лет через десять после свершившегося на Голгофе распятия наши единоверцы имелись уже в столь отдаленных краях, как Эфиопия, Рим, Кипр и Дамаск.
На просьбу, высказанную Иаковом Большим — воссесть по правую руку от Иисуса и испить из чаши его— последовал ужасный отклик со стороны нашего другого врага, царя Агриппы, сменившего на престоле Антипу.
В то время некоторые из нас проживали в Иерусалиме, где пытались изменить неверный путь, на который направил нашу церковь Иаков, брат Иисуса. Среди них особым красноречием выделялся Иаков Большой, чьи проповеди собирали целые толпы. Правда, влияние другого Иакова это не слишком поколебало, но привлекло внимание Агриппы, который хотел повысить свой пошатнувшийся авторитет за счет гонений на христиан. Иаков Большой пришелся тут как нельзя кстати, поскольку проповедовал он открыто и взять его под стражу можно было без особых хлопот. Что и сделали солдаты Агриппы прямо на моих глазах. Когда Иаков проповедовал на Верхнем рынке, к нему подошли сзади, схватили и заковали в цепи.
Нас брали под стражу и прежде, но до сих пор гонения осуществлялись лишь от имени священства, полномочия которого были ограничены. На сей раз против нас впервые обратилась светская власть, что повергло нас в ужас. Нам оставалось лишь молиться о спасении Иакова Большого и верить что Господь не оставит наши мольбы без ответа.
Увы, в один ветреный летний день из дворца пришло известие о том, что Иаков бар-Зеведей приговорен к отсечению головы, каковое состоится прилюдно. Отсечение головы… Не приходилось сомневаться, что этой не позорной казни его предали исключительно из уважения к заслугам семьи, издавна тесно связанной с двором и первосвященниками.
Иоанна это известие ошеломило, он был буквально раздавлен. Иаков, — без конца повторял он, уронив голову на руки и раскачиваясь из стороны в сторону, — Нет! Нет! Нет!
Пока мы растерянно стояли вокруг, мать Иисуса, жившая, как они обещали ему с братьями Зеведеевыми, в Иерусалиме, склонилась над Иоанном, утешая его.
— Иоанн, сынок… истинный сын мой, ибо Иисус завещал мне считать тебя таковым, пожалуйста, не терзай себя горем. Разве это не тот некоторый твой брат просил для себя давно, еще во времена ученичества? Разве ты не помнишь, что ответил ему Иисус?
Иоанн поднял на нее глаза.
— Я никогда этого не забуду. «Воистину, изопьешь ты чашу мою», но ведь тогда мы понятия не имели, о чем просим. Если бы Иисус сказал нам…
— Но теперь ты знаешь, что это значит. Что же, ты хочешь взять свои слова обратно?
— Ни в коем случае, я по-прежнему готов испить сию чашу. Но мой брат… мой бедный брат! — Иоанн отвернулся. — Это слишком высокая цена. Принять такую смерть…
— Он сподобился не столь мучительной кончины, как его учитель— напомнила старшая Мария.
— Да, конечно. Я знаю, но… — Иоанн снова уронил голову на руки и заплакал.
Он не смог заставить себя стать свидетелем казни, хотя расправу можно было увидеть через открытые дворцовые ворота. Не смогли и мы, поскольку чувствовали, что нам этого не перенести. Мы собрались вместе в просторном доме Иоанна, таком прохладном и светлом, и истово молились в то время как Иаков Большой встретил свою смерть. Встретил, как нам рассказали потом, отважно, не склонив головы и не отрекшись от своей веры.
Смерть первого из апостолов, принадлежавшего к числу приближенных учеников Иисуса, потрясла всех нас, ибо до той поры мы полагали, что находимся под защитой длани Господней. Разве не она отверзла врата темницы, куда был брошен Петр и остальные? Разве не ходили мы до сих пор свободно по улицам Иерусалима, презирая злобные нападки высшего священства и своих врагов? Мы верили, что наша святая миссия хранит нас.
В присутствии всех христиан Иерусалима мы с горестными вздохам и слезами положили тело Иакова в скальную гробницу неподалеку от садов Никодима. Иоанн едва стоял на ногах, и его приходилось поддерживать.
— Иаков, Иаков! — не переставая стенал он. — Бедный мой Иаков!
— Сейчас с ним Иисус, — утешил его Петр. — Он ждал его.
— Но Иисус и с нами, — прошептал Иоанн. — И для этого нам не понадобилось умирать.
Слезы текли по его щекам.
Казнь Иакова была пробным шаром, запущенным Агриппой, который упорно добивался популярности. Поняв, что часть населения с одобрением встретила эту жестокую расправу, он объявил настоящую охоту на христиан. В пасхальные праздники схватили и бросили в темницу Петра, остальные прятались по домам обращенных и сочувствующих горожан, согласившихся укрыть нас от властей.
Хотя мы опасались за свою жизнь, вопрос о том, чтобы прекратить проповедовать и рассказывать людям об Иисусе, даже не поднимался. Мы не могли замолчать, недаром же Петр сказал в лицо Каиафе: «Мы не можем не свидетельствовать о том, что видели и о чем узнали». Поэтому все наши ухищрения были направлены не просто на то, чтобы выжить, но и продолжить распространять учение.
К величайшей нашей радости, Петр уцелел! Рано поутру он явился в дом, где мы проводили молитвенное собрание, и караулившая у дверей женщина, увидев его, едва не упала в обморок, приняв нашего друга за привидение. Она влетела к нам в комнату, крича, что к нам явился призрак, но, устремившись к двери, мы увидели там Петра, живого и здорового, но потрясенного и недоумевающего. И было отчего: Петр сам не мог понять, что с ним случилось, и не сон ли это.
— Я… я обнаружил, что бреду по аллее, — пробормотал Петр. Выглядел он ужасно: волосы всклочены, одежда изорвана в лохмотья. — Казалось, все это мне снится. Я не знаю, как выбрался из темницы, как попал туда. Я думаю… думал… что меня вел ангел. Потом ночная прохлада и запахи аллеи убедили меня, что это не сон.
Кто-то всунул ему в руки чашу, и он осушил ее одним глотком. После чего жадно набросился на принесенную еду, хлеб и сыр.
— Стало слишком опасно, — промолвил Петр, утолив первый голод, — Мне нельзя больше здесь оставаться.
— Не думаю, чтобы за нашим домом следили, — возразила хозяйка, мать одного из наших товарищей, которого звали Марком.
— Я имею в виду не дом, а Иерусалим. Мне настоятельно необходимо покинуть его, так же как и всем тем из нас, чьи имена известны властям.