Страница 159 из 190
Она остановилась, тяжело дыша. Вокруг никого не было, никто ее не преследовал. Издалека, из-за гряды, доносились крики толпы, собиравшейся к месту казни.
«Я должна возвратиться туда! — подумала она. — Я должна быть рядом с ним».
Мария заставила себя повернуться и побрела назад, к каменоломне.
Глава 55
Огромный безобразный зев каменоломни образовывал чашу. Наверху собралась толпа; темные фигурки, как муравьи, копошились под торчащими к небу столбами.
Мария, проталкивавшаяся сквозь толпу в поисках других учеников, слышала вокруг лишь грубые, циничные высказывания.
— Кого у нас сегодня подвесят?
— Говорят, одного главаря мятежников из Галилеи да парочку мелких воришек…
— Ну надо же: после праздника — и такое развлечение…
— А вот толкуют, будто их главарь выдавал себя за Мессию…
— Нет, это бунтовщик, повстанец!
Все это сопровождалось бранью, оскорблениями и насмешками.
Наконец Мария нашла своих, сумевших пробраться поближе к месту казни, насколько это было возможно. У них на глазах беспомощного Иисуса швырнули на спину у подножия креста, и двое солдат выступили вперед с деревянными молотками и гвоздями, чтобы прибить его к перекладине. Распятие — отвратительная и мучительная казнь, ибо распятый мог висеть на кресте очень долго, особенно если был силен и крепок, испытывая страшные муки, но оставаясь живым и умоляя о смерти как об избавлении. Постепенно он утрачивал способность дышать, все его тело провисало на прибитых руках. На некоторых крестах нижние перекладины снабжались опорами для ног, но это лишь продлевало мучения приговоренного к казни. Иногда, чтобы ускорить смерть и сократить мучения, распятому еще и переламывали ноги: не имея возможности опираться и как следует дышать, расширяя грудную клетку, он вскоре умирал.
Иисус не сопротивлялся и не протестовал, напротив, он сам протянул руки палачам. Солдаты с обеих сторон приложили их к перекладинам и вбили огромные гвозди в его запястья, на каждое пришлось по два удара деревянной колотушки. Мария видела, как сжались и разжались от страшной боли его пальцы, до ее слуха донесся страшный, отвратительный звук разрываемой плоти и треск костей.
— Ставим!
Солдаты, взявшись за веревки, стали поднимать тяжелый крест в вертикальное положение, пока его нижний край с тяжелым стуком не угнездился в выбитой для него выемке в камне.
Один из римлян поднялся по лестнице и закрепил дополнительно верхнюю поперечину, а другие снова взялись за молоток и гвозди, теперь чтобы прибить к кресту ноги. Когда они принялись за это, Мария закрыла глаза ладонью: смотреть было свыше ее сил. Предварительно палач на лестнице сорвал с Иисуса всю одежду, оставив лишь обрывок ткани на чреслах и терновый венец.
— Эй, держите! — крикнул он, бросая вниз хитон, пояс и сандалии Иисуса. Солдаты внизу подхватили одежду.
Все это время никто из учеников Иисуса не шевельнулся и не издал ни звука. Ужас сковал их: даже мать Иисуса стояла как статуя. Мария обняла ее и попыталась покрепче прижать к себе, но это было все равно что обнимать нечто неживое и твердое, как тот деревянный крест.
Между тем участвовавшие в казни римские солдаты уселись под крестом и принялись делить между собой одежду Иисуса. Плотный малый — один из тех, кто забивал гвозди— отложил в сторону хитон. Тот самый хитон, который Мария столько раз видела на плечах Иисуса. Тонкий, мягкий, заметный издалека, Солдат, забивший гвоздь в правую руку, забрал себе пояс. Еще один взял сандалии. Потом здоровяк развернул хитон перед собой и восхищенно сказал:
— Надо же, без швов. Весь тканый — прекрасная работа. — Мать Иисуса, с любовью сшившая этот хитон для сына, слегка подалась вперед и вцепилась в руку Марии.
— Думаю, — сказал командир, — лучше бросить жребий. А то ведь разрежем на куски и загубим хорошую, дорогую вещь.
Он открыл маленький кожаный кошель и достал игральные кости. Солдаты присели на корточки, следя, что выпадет.
И тут с креста донесся слабый голос. Глядя сверху на солдат, разыгрывавших в кости его хитон, Иисус что-то говорил. Гул толпы почти не давал возможности разобрать слова, и Мария напрягла не только слух, но и зрение, надеясь догадаться по движению губ.
— Отче… прости их… ибо… ибо они не ведают, что творят! Не может быть, чтобы он просил об этом. Ведь они делали все по собственной воле, их не принуждали ни угрозами, ни обманом. Мария замерла, надеясь услышать что-то еще и понять. Но Иисус молчал.
Между тем командир, благополучно выиграв хитон, снова поднялся по лестнице и поднес к губам Иисуса чашу вина со смирною.
— На, пей!
Иисус отвернулся. Римлянин прикрепил над его головой табличку, где на трех языках — греческом, латыни и иврите — было написано:
«ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ»
Поконч ив с Иисусом, солдаты взялись еще за двоих приговоренных. Вскоре два креста с распятыми на них людьми высились но обе стороны от креста Иисуса.
— Что уставилась? — Солдат, поймав взгляд Марии, подался к ней, — Может, следующей будешь ты, а? Для женщин у нас особый порядок: их распинают лицом к кресту, а к народу, стало быть, задом. Это потому, что женщине подобает скромность.
Он загоготал, сделав вид, будто хочет схватить Марию или кого-то из ее спутников, и вернулся к своему занятию — предстояло прибить таблички над головами двоих распятых. Надпись на каждой гласила:
«РАЗБОЙНИК И МЯТЕЖНИК»
Когда дело было сделано, командир подал толпе знак, разрешающий подойти поближе. Люди устремились вперед и, теснясь у подножия крестов, стали вовсю глумиться над распятыми. Доставалось всем, но казнь разбойников — дело обычное, куда больше насмешек и оскорблений неслось в адрес Иисуса.
— Эти двое хоть и злодеи, но истинные евреи, а вы посмотрите на того, в середине! Он выдавал себя за Мессию!
— Это ж надо, распятый Мессия! Ну умора.
— Эй ты, Иисус, или как там тебя? Ты, что ли, говорил, что разрушишь храм и в три дня отстроишь его снова?
— Валяй, покажи свое могущество! Ну?
Выкрики тонули во взрывах грубого хохота.
— Сойди с креста, и мы мигом в тебя уверуем!
— Этот малый говорил, будто спасает других, а себя спасти ему слабо!
— Не, он же в Бога верует. Вот пусть Бог его и выручает.
Но тут задние ряды стали расступаться: стража расталкивала народ, чтобы дать дорогу представителям синедриона во главе с самим Каиафой. Держась подчеркнуто официально, они проследовали к месту казни и остановились у подножия креста Иисуса.
— Царь Иудейский! — прочитал Каиафа. — Ну и ну. Вообще-то надо было написать: «Он выдавал себя за царя Иудейского», он ведь самозванец. Но что там за царя, ты ведь назвал себя Сыном Божьим, не так ли, Иисус? Ну что ж, докажи это, сойди с креста. Давай! Удиви нас!
Иисус взирал на них молча.
— Эй! Тебе предлагают хорошую сделку. Сойди с креста, и мы обратимся в твою веру! — выкрикнул один из законников, — Если ты это можешь, глупо отказываться. Представь себе, мы все обратимся. Разве Бог хочет не этого? Он хочет, чтоб все уверовали.
И тут голос подал один из распятых мятежников.
— Эй, ты же Мессия? — прохрипел он со своего креста, — Разве не так? Так спаси себя, а заодно и нас.
— Заткнись! — донесся громкий голос с другого креста. — Ты что, Бога не боишься? Мы приговорены вместе с ним, к одинаковой казни. Но мы-то с тобой знаем за что. Мы действительно совершили то, в чем нас обвинили. А этот человек невиновен.
Иисус повернулся к говорившему и, разлепив губы, произнес:
— Дисмас.
На лице распятого повстанца отразились изумление и благодарность.
Ну, я. — Человек явно удивился тому, что Иисус запомнил его имя, но его признательность была сильнее удивления. — Да, Господи.
— Дисмас, — повторил Иисус, с трудом шевеля потрескавшимися губами, — тогда, у Матфея, ты сам выбрал этот путь.