Поиски

Теперь комитет приступил к составлению своего первого доклада, попутно изучая материалы для второго доклада. Это была утомительнейшая трата времени, и меня это тем более возмущало, потому что мне жалко было минут, не говоря уже о часах. Напряжение достигло предела, особенно раздражало, что время от времени Остин тонко улыбался и просил меня удалиться. Они рассматривали вопрос о так называемом «исполнительном персонале», под этим подразумевались директор института, заместитель директора (один из этих двух должен быть физиком, другой — биологом) и руководитель химического отдела. Я узнавал большую часть их разговоров непосредственно от Константина, через тяжеловесные намеки Остина и туманные высказывания Десмонда, который давал понять, что он обязан хранить тайну, но мне-то с глазу на глаз он готов кое-что сообщить.

Они очень долго раскачивались. Много времени заняло обсуждение общих принципов руководства институтом — хотят ли они, чтобы во главе его стоял человек с положением и член Королевского общества или, напротив, они предпочитают видеть директором молодого человека, который связан с этой новой областью науки с самого ее рождения. Если это будет человек без имени в научном мире, подчеркивал Фейн, то он не сумеет завоевать необходимый авторитет. Но на это Константин с неожиданной едкостью возразил, что если это будет не молодой человек, то он не будет обладать необходимыми знаниями. Они предложили этот пост Константину, поскольку они вынуждены были принять второй вариант, но он тут же отказался. Даже если бы обо мне не шла речь, он бы все равно отказался, он только что согласился принять кафедру в другом колледже, и это была вершина его желаний. Потом они проголосовали общий принцип и тремя голосами против двух решили отдать предпочтение обещающей молодости перед именем.

— Все в порядке, — сказал мне Константин. — У меня есть план, который мы вместе с вами проведем в жизнь, как только вы будете утверждены. Мы можем заранее заказать аппаратуру, чтобы не тратить зря времени.

— Скоро я буду снимать перед вами шляпу, — сказал мне Десмонд.

— Для меня это будет большим удовлетворением, — заявил Остин, — что институт будет придан моему колледжу и руководить им будет один из моих бывших студентов.

Остин действительно повсюду говорил обо мне. За обедом он встретил несколько моих коллег по Университетскому колледжу, и на следующее утро меня пригласили к директору колледжа.

— Я слышал, что вы скоро покинете нас, — сказал он.

Я пробормотал что-то невнятное.

— Я знаю это из самого достоверного источника, — продолжал он. — От председателя некоего комитета.

— Есть такая вероятность, — признал я. — Я не мог сказать об этом раньше.

— Естественно, — согласился он.

— Я ничего не мог сказать вам. Но…

— Нам будет жаль лишиться вас, — сказал он, — но для нас это будет большое событие, если вы получите такой пост. Очень большое событие.

В тот день я старался избегать поздравлений и любопытных расспросов. Я был взволнован. Я отправился в лабораторию и дал Джеппу инструкции насчет серии опытов, которые предполагал провести. В суматохе последних месяцев я не заметил, как мой новый помощник нашел свой собственный плодотворный путь исследований, и я предложил ему придерживаться этой линии, и теперь, когда у меня возникала какая-нибудь идея, я предоставлял действовать Джеппу. Сам я был слишком занят и утомлен, чтобы проводить опыты, отнимающие много времени, а он справлялся с ними прекрасно. Благодаря удаче, чистой удаче, я как будто натолкнулся на одно из самых больших открытий в моей жизни. Я подумал, что это своего рода вознаграждение за неугомонность. И часто, доведенный до крайности бесконечными тревогами и стараясь избавиться от них, я заставлял себя думать над этой проблемой, давал инструкции Джеппу, изучал его результаты.

Потом до института добрались газеты. Первый доклад комитета только что был закончен, и одна из лондонских ежедневных газет напечатала о нем статью на первой полосе, почему, я сам не знаю. До сих пор помню нервное потрясение, которое я испытал, когда увидел этот заголовок: «Наука о жизни будет развиваться в Лондоне. Средство против рака! Большой институт для больших работ, говорят профессора».

Кто-то взял интервью у Остина, и это было вполне естественно, а после него отправился к Десмонду. Вот это мне показалось забавным. Он был в превосходной форме, и я мог представить себе ликование журналиста, который наконец-то нашел ученого, с радостью подхватывающего любое туманное предположение и способного болтать о чем угодно, начиная от физических проблем и кончая синтезом жизни. Я догадывался, что «средство от рака» обязано своим появлением ему. Когда его спросили, запланировано ли в работах института средство против рака, он, вероятно, не мог удержаться и сказал что-нибудь вроде того:

— Необычайные вещи случаются каждый день.

Фраза, касавшаяся меня, была в самом низу колонки:

«Предполагается, что пост директора института скоро будет предложен блестящему молодому ученому, работающему в настоящее время в одной из лондонских лабораторий, его имя хорошо известно читателям ежемесячных журналов».

Для значительного числа людей это было вполне четкое определение. Всякому, кто хоть немного был знаком с историей создания института, было ясно, что речь могла идти только обо мне.

Я был встревожен. Я не знал, какой вред может принести эта статья, но мне бы хотелось, чтобы ее не было. Я также пожалел, что незадолго до того появилась моя статья в журнале «Нэш». Обычно я публиковал свои статьи в американских журналах, но от этого предложения я не в силах был отказаться, правда, я не ожидал, что она будет напечатана так быстро. Я гадал, откуда узнала об этом газета. Сказал ли им Десмонд или еще кто-нибудь? Я перебирал всех моих знакомых, через которых могли проникнуть такие сведения, но ничего похожего не мог обнаружить.

И теперь сквозь благодушное ожидание то и дело пробивалась мысль об этой статье. Я снова и снова принимался мучить себя догадками, подозрениями, тревожными вопросами. Я стал плохо спать, часто просыпался среди ночи, и тогда одна мысль целиком владела мной, а за ней поднимала голову другая, более страшная: «А что если это не произойдет? Что если это не произойдет?»

Меня все время терзал тайный страх. Я не смел взглянуть в лицо опасности. Менее всего я способен на это и сейчас. Мосты сожжены, твердил я себе, цепляясь за эту фразу, как будто она могла принести утешение в те предрассветные часы, когда я, влажный от пота, лежал без сна в своей постели. Мосты сожжены! Слишком много людей знает… Я уже не в безвестности. Неужели это не произойдет…

Я смотрел на окно, сереющее в темноте. Я слышал, как бьется мое сердце.

Следующее заседание было посвящено будничным вопросам оборудования, а я сидел в страшном напряжении, стараясь услышать, почувствовать, нет ли какой-нибудь перемены в их отношении ко мне после того, как появилась статья в газете. Но даже при моей обостренной чуткости я не мог заметить ничего подозрительного; Остин был особенно общителен, а Десмонд даже изменил своему обычному пути, чтобы пройтись со мной, когда мы вышли после заседания. Именно это успокоило меня, как ничто другое, тревога моя улеглась на некоторое время, и я почувствовал усталость, но и удовлетворение. Пожалуй, впервые впереди зажглись огни победы. Будущее было обеспечено, ясно, спокойно и сулило успех. «Остаток лета я буду отдыхать, — думал я, — греться на солнышке где-нибудь у моря и неделями ни о чем не думать. Я поеду туда, где я никого не знаю, быть может, на Адриатическое побережье, и буду отдыхать». Слово «отдыхать» само по себе уже успокаивало. «А потом я вернусь и буду руководить институтом так, как никто другой не смог бы».

Теперь, когда я вновь обрел уверенность в себе, я условился насчет несколько необычного уикенда, ко мне должны были приехать Хант и Шерифф. Ханта я приглашал много раз, и наконец он согласился приехать. Шерифф напросился сам. Я не видел его с тех пор, как он женился на Одри. Его письмо пришло как раз на этой неделе, и я решил, что лучше пригласить его вместе с Хантом, чем пытаться отделаться от него. К тому же мне, в самом деле, было интересно увидеть их обоих опять вместе.